Страница 87 из 113
- Хорошо, что рука подвернулась, а не что-то другое, — вмешался Павел, и Арина фыркнула от хохота прямо в свою чашку так, что половина чая расплескалась на ковёр. — Боевой котик!
- Джеймс, скорее флегматик, — ответила Синдия. — он с тех пор ведёт себя спокойно и мирно. Но в первый день он меня даже напугал.
- Он спас вашу машину, — ответила Арина.
- Интересно, кто были его прежние хозяева?
- Не знаю, я покупала его с рук, — Синдия вспомнила женщину, у которой купила кота. Продавщица была лет пятидесяти, с простым круглым добродушным лицом и светлыми кудряшками. Наверное, по выходным она печёт сладкие пирожки, украшает квартиру вязаными салфетками и водит внучат на карусели в воскресенье. Вряд ли она могла специально воспитать «сторожевого кота».
Вечер за разговорами прошёл незаметно. После ужина Арина осталась в гостиной, чтобы прибраться там после ужина, а Павел расставлял на места мебель.
- Павлик всю жизнь с кем-то в оппозиции, — сказала Ирина Андреевна, когда Синдия пришла на кухню помочь ей мыть посуду. — За справедливость готов насмерть драться, чуть что, уже в бой!
- Я заметила, — Синдия надела вторую пару кухонных перчаток и взялась за тарелки из-под пирожных. — Он не забывает обиды.
- Он весь в себе, скрывает переживания, но иногда они прорываются. Немудрено, после того, что ему пришлось пережить, как раз когда у него самый трудный возраст был. Как раз совпало с началом девяностых. Вы помните, что в стране творилось? Частная собственность, дикий капитал, рэкет, разборки авторитетов… И детей это не обошло. Многие подростки захотели быть похожими на «братков», кому-то захотелось лёгких денег на весёлую жизнь: клубы, дискотеки, девочки. Тогда это ещё было ново, а поэтому заманчиво…
Прополаскивая и протирая полотенцем вымытую посуду, Ирина Андреевна рассказала Синдии одну из тех семейных историй, которые доверяют только узкому кругу близких людей…
… Шёл 1992 год. На улицах Причерноморска нередко раздавались выстрелы и взрывы, на околицах происходили «стрелки» и «сходняки». Как грибы после дождя полезли легальные и не очень школы карате; рыночные предприниматели трепетали перед бритыми парнями, облагающими торговые точки данью, рэкетиры рангом покрупнее «бомбили» ларьки, на улицах появилось несметное множество красивых заморских машин, на которых разъезжали увешанные золотыми цепями бритоголовые парни с броскими красавицами, у которых избыток макияжа полностью компенсировал недостаток одежды.
Павлику Уланову едва исполнилось 14 лет. Это был тихий «домашний» мальчик, первый ученик в классе, который в свободное время не болтался с компанией по улицам и не пропадал в залах компьютерных игр, а увлечённо читал детективы, сочинял фантастические рассказы и жил, скорее в вымышленном мире, чем в реальности.
В каждом дворе существует своя подростковая «иерархия», вожаки которой устанавливают свои правила, жестоко расправляются с чужаками, терроризируют жильцов, ломают лавки и разоряют детскую площадку, срывают уроки в школе и состоят на учёте в детской комнате милиции.
Такая компания была и во дворе дома Львовых. Вожак компании, насмотревшись заграничных фильмов и наводнивших экраны третьесортных российских боевиков о бравых «бригадирах», решил обложить данью всех «лошат», которые не хотят, чтобы их каждый день били в подъезде. В числе «налогоплательщиков» оказался и Паша Уланов.
- Значит так, — жевал слова вместе со жвачкой дворовый вожак, — не хотим мы облицовку тебе портить, но нам деньги нужно. Думаю, ты не откажешься заплатить за свою целенькую мордочку. Сотня в неделю, и никто тебя не тронет. Только не просрочивай оплату, день отсрочки — червонец!
- Но где я возьму столько? — удивился Паша, не понимая, за что должен платить.
- Твои проблемы. Но каждый вторник ты приносишь мне сотню.
- А если я не смогу принести?
- Неприятности у тебя будут. Я тебе не советую нас «кидать», себе же хуже сделаешь.
Естественно, Павлик не принял всерьёз эти угрозы. Ну что мог ему сделать Толька из шестой квартиры, обычный пацан из 8 «А», болтающийся с магнитофоном? Фильмов дурацких насмотрелся, вот и прикалывается, гангстера изображает…
Однажды Павлик пришёл домой шатаясь и скрипя зубами от боли. Его одежда была густо облеплена грязью, порванная рубашка испещрена кровавыми разводами, а лицо превратилось в сплошной кровоподтек. На вопросы родителей он буркнул что-то невразумительное, прошёл в свою комнату мимо застывшей от ужаса первоклассницы Арины и рухнул на кровать. Так он пролежал до появления врача, который констатировал множественные ушибы и ожоги от сигарет, сотрясение мозга, вывих ключицы и перелом трёх рёбер. С большим трудом Ирине Андреевне удалось уговорить сына рассказать, что случилось: Толька с друзьями подкараулил его по пути из кино и решил напомнить о невыплате долга…
Участковый, вялый, рыхлый, ленивый, в сорок лет уже почти лысый, откровенно зевая в лица посетителям, отказал в заведении уголовного дела.
- Сами понимаете, — протянул он, — правонарушители не подсудны по возрасту. Ну, вызовем мы их, проведём разбирательство, а осудить их не смогут. Ну, отправят в спецшколу… Так они оттуда придут и ещё хуже отомстят. Вон в Южном районе был случай: жиличка заявила на соседского пацана, что он стены в подъезде исписал, так он её вечером с работы подкараулил и — ножом. Так что для вашей же безопасности не советую…
- Закон, значит, такой? — тихо спросил Паша. — Толька может что угодно делать, и ему за это ничего? Нам в школе говорят, что перед законом все равны, и что он защищает нас от злоумышленников, а вы наоборот преступников от наказания защищаете? Для нашей безопасности? Или для вашей?
Участковый побагровел ещё больше и что-то забубнил про оскорбление при исполнении, штраф и психическую неуравновешенность теперешних подростков, а Павлик, резко побледнев, вскочил и со словами «Не волнуйтесь, больше мы вас напрягать не будем!» выбежал из кабинета.
Наскоро извинившись за сына, Ирина Андреевна поспешила следом и догнала Павлика уже дома.
Сын лежал на кровати, терзая пальцами покрывало и отвернувшись к стене. Мать обнимала его, гладила по плечам, по спине, пыталась говорить какие-то слова успокоения, но мальчик ни на что не реагировал и даже не пошевелился.
- Если бы он тогда заплакал, закричал, начал бы вещи на пол бросать, мне было бы легче, — вздохнула женщина. — А он молчал, и глаза у него были совершенно сухими, только горели, как угольки. И это меня сильнее всего напугало. Если человек хочет плакать, но не может, это страшнее всего.
… У подростка поднялась температура. Почти силой стащив сына с кровати, Ирина Андреевна велела ему выпить аспирин и лечь в постель. Когда она через полчаса зашла к нему, Паша всё с теми же сухими глазами сел в постели и сказал:
- Ничего, мама, всё нормально. Ладно, раз менты не хотят с Толькой связываться, я сам справлюсь. Или меня тоже пырнут ножом в подъезде, или эти уроды перестанут тут вонять.