Страница 7 из 11
После этого разговора я не переставала думать о нем. Я тайно любовалась его фотографией, без конца расспрашивала о нем. Он стал моим героем, идеалом. Я искала дела, достойного его, много читала, занималась самообразованием, я мечтала о нем и решила, что всю свою жизнь посвящу ему, но никогда ему об этом не скажу. Кто я? Штамповщица, необразованная, невоспитанная, плохо одетая, с трудом кончившая семилетку, да и старше он меня на десять лет. Но прошло около двух лет, прежде чем я его увидела. Никогда не забуду, как это случилось.
Маленькая Галочка заболела свинкой, а я пришла к ним и заразилась. У меня поднялась температура, и я осталась болеть с ней. Хотя я почему-то очень тяжело переносила детскую болезнь, у меня было хорошее настроение. Не нужно было ездить в Марьину Рощу, где я очень боялась вечно пьяного хозяина-сапожника и его подмастерьев.
Я лежала на большом диване, на чистой постели, обо мне кто-то заботился, а когда никого не было, ко мне забиралась маленькая Галочка, и мы с ней играли. У меня была высокая температура, распухшая перевязанная шея, и очень воняла ихтиоловая мазь. Однажды вечером Галочка уже спала, я лежала в темноте и смотрела на уличный фонарь и тени на стене. Вдруг звонок, кто-то бежит, отворяет, восклицания, поцелуи, крик Галины: “Марк, смотри, кто приехал”, чей-то незнакомый приятный голос.
А сердце мое сжалось-застучало – это Артур. Долгая беседа в соседней комнате за столом. Я прислушивалась, но плохо слышно, только голос его, как далекая музыка. Потом он уходит, но перед уходом хочет посмотреть на спящую Галочку, они все заходят, наклоняются над кроваткой ее, а я – притворяясь, что сплю, – вижу его такого, каким уже давно представляла: широкие плечи, большая голова, вьющиеся черные, блестящие волосы, прекрасная улыбка, большие добрые, умные карие глаза, высокий. Потом он видит меня, шепотом спрашивает: кто это? Марк: это моя сестра Ася. И где-то на одно мгновение в темноте (свет только с уличного фонаря) наши глаза встретились.
Какие дни наступили в моей жизни! Внутри все ликует, поет, я твердо решаю, что я с помощью Артура найду наконец-то для себя настоящее дело. Я должна отдать свою жизнь за дело революции, за дело, которому посвятил свою жизнь Артур. Ох, как я тяну с выздоровлением, как жду встречи с ним. В отчаянии я, вопреки предупреждениям врача, без конца мажу свою шею сильной мазью, пока там не начинается воспаление, и я с температурой остаюсь у них еще на несколько дней. Наконец Галина говорит: в воскресенье мы все – и Артур – приглашены на обед к тете Анюте (старшей сестре Марка). Я тут же выздоравливаю, уезжаю в свою Марьину Рощу, тщательно стираю свои тряпочки – так называемое белье – и глажу, без конца глажу свое единственное платьице, синее с красным воротничком.
У тети Анюты я сажусь рядом с Артуром, и начинается разговор, разговор взрослого, умудренного опытом человека с маленькой глупенькой девочкой. Сразу ласковый тон, сразу – ты, Асенька, а во мне звенит его голос – музыка, и его добрые-добрые глаза, которые смотрят в мои и что-то спрашивают. Шутливые ухаживания за столом, а я ничего не вижу, никого не слышу. Но мне кажется, что это не любовь к нему, а любовь к его делу. Уезжали мы все вместе, а нам с Артуром оказывается по дороге. Но мы никуда не едем.
Мы идем гулять по Москве, которую он хорошо знает, идем к храму Христа Спасителя, к Новодевичьему монастырю, сидим на Воробьевых горах, а потом пешком, к утру уже, приходим в Марьину Рощу. Я пришла домой, разбудила Броньку, сказала ей, что гуляла с Артуром всю ночь, но он относится ко мне как к маленькой девочке, легла на свой топчан; Бронька скоро ушла на завод, где она работала, а я лежала и плакала, плакала весь день.
В эту ночь я рассказала Артуру всю свою жизнь, ничего не скрыв, а он мне рассказывал различные забавные истории из своей далеко не забавной жизни.
В этот день я работала в вечерней смене, приехала на завод, переоделась, получила инструмент и пошла к своему станку, к “Питлеру”, включила мотор, пела, работала, дремала, мечтала, думала о том, как же я опять увижу Артура, что нужно сделать, чтобы заслужить хоть немножко его уважения, как начать тот разговор, к которому я готовилась два года. К концу смены получила большой нагоняй от мастера – оказывается, наделала брака, а задание было срочное. Вышла в 12 часов ночи с завода, впереди предстоял длинный, опасный в то время путь в Марьину Рощу.
Подошла к трамвайной остановке и увидела Артура. Он приехал проводить меня, оказывается, я ему сказала, что страшно боюсь после вечерней смены идти по темной Марьиной Роще к далекому 5-му проезду, заходить в темную подворотню, входить в этот домишко, где подстерегают новые враги. Так начались наши встречи. Прошло еще несколько месяцев, пока я начала догадываться, что не только забота о сестре друга заставляет Артура быть внимательным, заботливым, ласковым ко мне. Он пробыл тогда в Москве три месяца, и не было дня, чтобы мы не виделись. Как я выросла за это время, как много я узнала и какие силы во мне пробудились, чтобы стать с ним вровень. Накануне его отъезда после театра мы зашли к нему на Чистые пруды (впервые он пригласил меня). Он рассказал мне о той огромной и важной работе, которую он ведет, о том, что это дело его жизни. О той опасности, которой он подвергается в панской Польше Пилсудского, о том, что он не имеет права на личную жизнь, на личное счастье, что женщины в его жизни не играли большой роли и что никакая любовь не может изменить его жизнь. А глаза его говорили о том, что ему хочется счастья для себя, что он растерян, что он боится оттолкнуть меня, но и боится быть со мной.
В тот вечер я ему сказала, как давно и сильно я люблю его, что я ничего не боюсь, мне ничего не страшно, я хочу жить так же, как он, жить для него, для его дела. Кроме нежных поцелуев ничего в ту ночь не было, он выпроводил меня из дому, проводил в Марьину Рощу, гладил лицо, целовал глаза. А утром приехал, собрал мои вещички, и увез он меня к своей старой знакомой по Польше, старой большевичке Зосе Осинской – сестре Уншлихта, и поручил ей беречь меня до своего приезда через год.
Это была прелестная женщина, которая тактично руководила моим чтением (впервые я увидела большую личную библиотеку), приобщала меня к культуре, ходила со мной в театры, музеи и открывала передо мной новый для меня мир, мир музыки, поэзии, искусства. Во время своего пребывания в Москве Артур познакомил меня еще с несколькими своими друзьями, а главное – с Сонечкой Шамардиной, которая в это время работала председателем ЦК РАБИСа[3], а дом ее был центром всех талантов Москвы.
Так я познакомилась с Маяковским и Лилей Брик, с Сергеем Третьяковым, Борисом Пильняком, Михоэлсом, Мандельштамом, молодой Раневской, со знаменитыми в то время художниками, сдружилась с Тышлером, видела там два раза Мейерхольда с женой. Приезжала к ним и Лидия Сейфуллина вместе с Правдухиным. Часто приезжали их товарищи – белорусские политические деятели – секретарь ЦК партии Белоруссии Кнорин, председатель СНК Белоруссии Червяков.
И муж Сонечки Юзик Адамович в начале двадцатых годов был председателем СНК Белоруссии. Это был очаровательный дядька, силач с заразительным смехом, большими усами, безумно влюбленный в жизнь, обожающий свою жену. В это время он был крупным хозяйственником в Москве, а в начале тридцатых они с Сонечкой уехали работать на Камчатку, где память о нем сохранилась на долгие годы.
Познакомил меня также Артур и с семьей Георгия Пятакова, с его очаровательной женой Лилей, жившей у них родственницей Мухой и двумя славными детьми. Я иногда бывала в доме на улице Грановского, заставала у них Мануильского, музыкантов, поэтов. Сам Пятаков был прекрасный пианист, дом у них был открытый, можно было привести кого угодно, вечерами пели, танцевали, рассказывали. Пятаков очень интересовался моей работой, подробно всегда расспрашивал, особенно после 1932 года, когда я перешла на работу в Метрострой. Почему-то очень запомнила один вечер в 1934 году, когда Пятаков пришел с заседания в Кремле и увлеченно рассказывал о проекте новой конституции.
3
РАБИС – профессиональный союз работников искусств.