Охота

Проникшись моментом: вздыхающий океан, шелест песка и легкий всплеск волн, — я кивнула и сказала:

— Кирилл, я люблю тебя и согласна стать твоей женой! — А потом выговорила на Островном, глядя в насторожённо выжидающие карие глаза Кирилла, который каким-то образом понял, что я не договорила: — Мужчина мой, любимый и единственный, в жизни и в смерти собираюсь подчиняться тебе во всём, будучи всегда твоей, как и ты будешь навсегда моим!

Переводить этого я ему не собиралась. Он не Островной, чтобы знать досконально женскую клятву Островного Ожерелья.

Но и он не стал ожидать, пока я переведу. Едва по первым секундам моего молчания он понял, что перевода ожидать нечего, он немедленно приник к моим губам. Мы долго стояли так неподалёку от виллы, словно понимая, что скоро нам придётся пережидать время суеты и нервотрёпки, усталости и воспоминаний о не самом лучшем времени прошлого.

А вечером простились с Рольфом и Скальным Ключом и через сутки вернулись на Сангри. Здесь Кириллу пришлось познакомиться с моим отцом и Мартеном, а также он смог наконец навестить своего деда, перевезённого сюда с планеты, на которой его прятали до сих пор. Деду я была представлена как невеста старшего внука. Старик — уже настоящий, не то что мой старый Логан, покрутил слегка немощной, почти высохшей головой и тихо и безэмоционально сказал, что рад видеть меня в качестве будущей жены внука. Правда, взглянул на меня при этих словах так, что я сразу вспомнила…

— Твой дед, случаем, не боится, что я выхожу за тебя, желая обладать вашим сокровищем? — насмешливо спросила я в машине, когда мы уезжали от нового пристанища старика.

— Кто его знает? — пожал плечами Кирилл. — С него, упёртого, станется на этом колье зациклиться. Меня оно, в общем-то, не очень волнует. Да и ты можешь не волноваться. Ты его всё равно получишь. Причём из рук деда.

— Как это?

— По старинке мы будем венчаться в церкви. Надеюсь, такая найдётся в столице Сангри. И вот тогда, по обычаю Эйденов, колье переходит к тебе. В конце ритуала венчания дед должен будет подойти к тебе с поздравлениями и наденет тебе его самолично. Я старший. У меня теперь оно будет храниться, пока не появится мой сын и не вырастет до того времени, как поведёт к венчанию собственную невесту.

— Стоп-стоп! — перебила я, несколько обескураженная. — А если у нас будут дочки?

— Тогда колье переходит к Рольфу. Сокровище, — он усмехнулся при этом слове, — передаётся только по мужской линии.

— Но почему?

— Потому что полностью так и называется — колье Виктории из рода Эйденов, — обстоятельно объяснил Кирилл, заглушая смешинку в глазах.

… А потом я сидела у дверей в зал, где шло закрытое судебное заседание. Сидела несколько часов, пока двери не открылись. Первыми вышли судьи. Затем появился непроницаемо спокойный Кирилл в окружении коллег из военной разведки, поздравляющих его. Я поняла: обвинения сняты. Сердце замерло. Нет, я знала, что дед и Эрик сделают всё, чтобы Кирилл ни в чём не был обвинён. Но одно дело — знать. Другое — понять это всей душой. Понять, что он сам освобождённо вздохнул.

Из здания суда мы вышли под руку. Доехали до ресторана, где остались вчетвером: Кирилл, я, дед и Эрик. А потом, спустя совсем короткое время, мы обнаружили, что нас оставили наедине. И тогда я решила, что нечего нам в этом ресторане делать.

— Ну что, мой телохранитель? — нагло спросила я. — Не собираешься ли ты мне компенсировать то время, которое мне пришлось пережить в одиночестве, да ещё лёжа в своей холодной постели — без тебя?

— Собираюсь! — отозвался он.

И на руках вынес меня из ресторана.

28

Мужчины сидели у бассейна, словно размякнув в плетёных креслах и держа в руках высокие бокалы с коктейлями. Спокойные, цивилизованные. И чувствительно напряжённые так, будто ещё секунда — и бросятся друг на друга. Если ухмыляющийся в пространство Хантер похож на тигра, благожелательно разглядывающего наивную жертву, приползшую к его логову, то Кирилл смотрел чуть исподлобья — насторожённым волком, готовым вот-вот обнажить клыки.

Кирилл всё никак не мог поверить, что человек, почти сломавший судьбу его самого и его близких, с трудом вспомнил его сейчас. Да и вспомнил так, словно его дела давно минувших дней не волнуют. Для него всё в прошлом. Причём в очень далёком.

Хантер же разглядывал Кирилла, как разглядывает хозяин гостя, который вдруг, ни с того ни с сего, воспылал к нему злобой, отчего и приходится его остерегаться. Но остерегаться как сильному человеку — чудачеств человека более слабого. То есть приподняв бровь и с еле уловимой усмешкой. Он уже снова спокойно признался — лично Кириллу, что смутно припоминает события, когда-то столкнувшие их обоих, но для него эти события не более чем перевёрнутая и почти забытая страница прошлого.

Двадцать лет. Леда сказала — Хантер вспомнит Кирилла как будто с высоты пройденных двадцати лет. Мне смешно и в то же время жутко, что Рольф, привыкший к довольно частым посещениям Хантера, уже принимает его спокойней. Для Кирилла — не смешно. Он не может сразу принять такое положение вещей. И неизвестно, примет ли.

Прямо сейчас я пожалела, что плетёные кресла не очень широкие. Было бы намного легче, сиди я рядом с мужем, как и Леда со своим. Но мы с Ледой хозяйничали у столика с напитками, изредка вставая с места, чтобы обнести свежеприготовленными коктейлями наших мужей. Мужчины по большей части молчали, так как Кирилл до сих пор хмурился, а Хантер всё так же чуть свысока поглядывал на него, но философски, вроде как: что ж поделать? Жизнь такая…

Мы уже побеседовали на темы, достаточно интересные для всех, кто хотя бы мало-мальски следит за событиями в мире. Хантер знал, что его считают убитым, но относился к настоящему положению вещей спокойно. Кирилл было пробовал его слегка поддеть, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не переключиться на прямые обвинения. Вмешалась Леда: одним словом заставила его вспомнить, что он разговаривает с правителем этой части Островного Ожерелья. После чего Кирилл в кажущемся спокойствии откинулся на спинку кресла. И я поняла, что теперь беседу придётся поддерживать мне. За полгода нашего растянувшегося медового месяца я узнала, что у Кирилла есть одна особенность: если он чего-то не хочет, он отстраняется. Без объяснений. Если кому-то от этого неловко, его опять-таки ситуация не смущает. Он мне напоминает при том высокомерного мальчишку. Или дворянина (я чуть не подавилась смешком), который не желает вынужденно беседовать с кем-то ниже его.

Но пока молчать — можно. Можно лениво смотреть на воды близкого океана, слушать неумолчный лепет мелких волн, с шепотком набегающих на песчаный берег…

Кирилл мягко поднялся — судя по всему, зайти в дом. Его движение было так бесшумно и неожиданно, что Хантер, задумавшийся и смотревший в этот миг на воду, кажется, только краем глаза уловил его. Возможно, из-за того что оно оказалось для него внезапным, он и вылетел из своего кресла — мгновенно встать в боевую стойку.

Кирилл резко развернулся к нему, ссутулившись в той же стойке — только явно оборонительной. Они стояли так долгие мгновения. Оба потрясающе красивые: высокие, сильные — два зверя. Разве что Хантер выглядит более диким, а Кирилл — обтёсанным игровыми правилами светского общества, к которому принадлежит.

Мы с Ледой довольно нервно переглянулись. Подойти — не подойти? А вдруг наше движение заставит их перейти к делу мордобития?

Кажется, мужчинам не хватает лишь намёка на агрессию со стороны противника, чтобы перейти к действию. Глаза у обоих холодные, изучающие.

Леда встала первой. Изящной лёгкой бабочкой, как могут вставать только островитянки. Проплыла-прошелестела мимо меня лёгкими одеждами и остановилась спиной к Кириллу, не глядя на него, — лицом к мужу, взяла Хантера под руку. Запрокинув лицо, всмотрелась в его глаза, постепенно теплеющие. Всё молча и уверенно. Я поднялась следом за ней и приблизилась к Кириллу, переплела его твёрдые пальцы со своими и тоже заглянула в его жёсткие глаза. Обернулась к Солнечному Шторму: заштормит ли? Но Хантер уже смягчился. И выглядел почти таким, каким я его увидела впервые: в глазах горела свирепая радость пополам с насмешкой над собой, оттого что его, огромного и сильного, стреножила маленькая грациозная женщина — его жена. Наконец он расхохотался вслух: сообразил, что именно его напугало.