Запах лимона

Резкий, словно револьверный выстрел, звук, — предохранитель сорван. Эксперты плющат носы о стеклянные стены своего убежища. Пока — ничего. Лошади мотают головами в респираторах, собаки пытаются снять передними лапами крепко прилаженные маски. О’Дэти спокойно смотрит на часы.

На пятой минуте заметались лошади во внутреннем кругу… Вот падает одна, вторая. Наиболее сильные пускаются в неистовый галоп вокруг проволоки, тщетно стараются прорвать ее. Скачка смерти. Все усилия напрасны. От лимонного газа не унесут самые быстрые ноги… Через несколько минут во внутреннем круге все лошади, кроме одной, той, на который желтый респиратор, судорожно дергаются на земле. Двенадцатая минута. О’Дэти спокойно — экспертам: «Сейчас газ начнет подниматься вверх. Следите за собаками».

Дико заметались в клетках обреченные на смерть псы и в предсмертных конвульсиях свалились на пол. Все за исключением той, у которой желтый респиратор.

Прошло сорок минут. Теперь можно спокойно выйти из убежища. Было выпущено очень маленькое количество газа. Он весь уже успел рассосаться.

Потрясенные эксперты уезжают. Рабочие закапывают трупы.

Еще один маленький опыт в лаборатории О’Дэти. Позавчера под стеклянным колпаком была помещена морская свинка, и впущено Уч куб. сантим, «цитрона 3-й степени». Свинка умерла через 15 секунд. Эксперты приехали посмотреть, что с трупом сегодня.

Под стеклянным колпаком щепотка грязновато-зеленого пепла. Все… Против третьей степени и сам изобретатель не знает защиты.

Вечером на экстренном заседании тот, к каждому слову которого прислушивается ненавидящая его буржуазия, после доклада экспертной комиссии: — «Будем надеяться, что нам никогда не придется применять действия «цитрона» на практике. Но я бы ничего не имел против, чтоб они, там, узнали о наших сегодняшних опытах. «Око за око, газ за газ»».

Неоднократно уже запрашивал Лондон свою контору и Каракалинские дачи относительно результатов добычи самшита. Лондон недоволен результатами, и бухгалтеры, сообщающие солидные цифры разработанных материалов, — недоумевают… Трудно уследить «технику Кириллову», куда девается по ночам высокий инженер Пальмерстон. А его радиограммы, посылаемые с тайной радиостанции в горах неподалеку, интересуют Сити гораздо больше бухгалтерских отчетов. Может быть, напрасно Петров уделяет столько времени разговорам с хорошенькой женой мистера Пальмерстона… Может быть, на этом пути легче самому попасть в ловушку, чем поймать кого-либо в капкан. Но, конечно, ни Петрову, ни Никольскому не может прийти в голову то, что вся суть работ Концессии, их центральный пункт — в незаметном подвале небольшого временного досчатого домика, на почти двухсаженной глубине под землей.

А именно туда, ежедневно, когда темнеет, осторожно, избранные рабочие-англичане приносят в карманах и других потаенных местах пробы земли из шурфов, сделанных за день в лесу. В ярком сиянии карбидных ламп, каждую ночь инженеры-химики тщательно исследуют эти пробы. Анализ количественный, анализ качественный… все с английской исполнительностью заносится на особые бланки, которые каждый из них оставляет, уходя, на столе. Каждый вечер, возвращаясь к месту работы, они уже не находят на нем бланка, заполненного вчера; на его месте лежит новый с теми же графами, но совершенно чистый. Кто их берет, для какой цели производится такой скрупулезный анализ, им совершенно неизвестно, да это и не слишком интересует их. Люди любопытны только на тощий желудок, служащие же «Самшит-Концешн Компэни» не могут, черт возьми, пожаловаться на плохое вознаграждение. Но сегодня даже самые равнодушные из них положительно потрясены. Один из рабочих принес пробу земли из шурфа на высоте 8,0011, № 12673. Производимый химиком Грэхэмом анализ был прерван на половине…

В графе 6 бланка значилось: «электропроводность породы». (Породой была горсточка наплывной глины, смешанной с белым речным песком и отчасти со стекловидными песчаными шлаками…) «Ну какая же тут электропроводность», — лениво подумал Грэхэм, но аккуратность старого служаки взяла свое. Снял с полки небольшую катушку Румкорфа, укрепил проводник в испытуемое тело и включил ток…

Яркая вспышка голубого пламени. Комната мгновенно наполнилась прозрачным голубовато-светящимся туманом. С шипением вспыхнули две или три коробки спичек у разных столов, на противоположных концах комнаты…

Аккуратные химики, как один, бросили свои реторты. Что-то сногсшибательное… Какое-то совершенно непонятное, незнакомое им вещество… После долгих трудов (отмучиванием, испарением, щелочными, кислыми реакциями, которые все происходили не так, как обычно), — удалось выделить несколько странных крупинок, золотистых крошек… Одна из этих крошек, брошенная (растворимость) в стакан воды, нагрела его в несколько мгновений, как хорошая электроспираль…

Следующей ночи не дождался инженер Пальмерстон. — Ловите, ловите! На одной из лондонских крыш волшебные уши! Вести из Каракалинской дачи…

А главный инженер распорядился для чего-то на месте шурфа № 12673 приступить к срочной постройке большого складочного сарая.

Вечером в кабинете главного инженера, Сэра Смоллуэйса, в его квартире — домик-то кое-как сколочен из теса, а квартирная обстановка приехала прямо из Лондона, — удобно растянулись в мягких шезлонгах сам инженер Смоллуэйс и тот, кого на концессии знают, как инженера Пальмерстона, которого сэр Вальсон называет Мак-Кином и который нам хорошо известен, как Брегадзе.

«Блестяще, блестяще, мистер Пальмерстон». Смоллуэйс благодушно пускает в воздух одно за другим кольца пряного сигарного дыма. «Замечательно… Еще в Лондоне мне рекомендовали вас за дельного работника… во многих, ха-ха-ха, отношениях. Клянусь святым Георгием, разве это неправда… Мой друг, сэр Эндрью Вальсон, кажется, уже имел случай отметить вашу службу… Но теперь я убедился в ваших способностях сам. Тысяча дьяволов. Это сработано мастерски… Я буду иметь особенное удовольствие отметить перед моими патронами вашу находчивость и предусмотрительность, и много других столь же ценных качеств… Но мне хотелось бы попросить вас об одном: если вас не затруднит, рассказать, как вы наткнулись на всю эту махинацию… Это будет… м… м… м… полезно для обоих сторон, и мне лично крайне интересно, как любителю-психологу… Я знаю… м… м… м…, есть щекотливые пункты… но клянусь веткой омелы, меня стесняться нечего!..»

Брегадзе и польщен и рад случаю… До сих пор он еще ни разу не имел возможности ни перед кем похвастаться своим послужным списком… а тут… Гм… гм… щекотливое положение… О, в его деле, впрочем, нет «щекотливых положений».

Больше часа с крайним интересом слушает сэр Смоллуэйс рассказ мистера Пальмерстона. Конечно, если бы в комнате был еще кто-нибудь третий, на его губах блуждала бы легкая полупрезрительная улыбка, как при созерцании интересного и противного зверя… Но теперь — напряженное внимание и даже ни одного лишнего слова.

«Итак, вы говорите, что поиски удобного места для радиостанции натолкнули вас на слухи о каком-то кладе, а этот ложный клад привел к нашей настоящей цели?»

«Да, подсмотренные опыты, которые Утлин производил в сторожке, дали мне понять, что я у дела, которое поважнее сведений о добыче нефти и расположении терчастей, да, пожалуй, и повыгоднее всяких кладов. Но вот Утлин уехал. Я в Баку, на собственный риск, организую свой частный аппарат слежки. Мой нюх (он у меня безусловно есть), что касается до таких дел, — меня не обманывает. Я разузнал, что у Утлина есть любовница, с которой он откровенен. Трудно было услышать хоть один их разговор. Но маленькая техническая операция с телефонным проводом, — и мой сотрудник в соседнем этаже весьма добросовестно и даже не без комфорта стенографировал воркование влюбленных голубков, пока, наконец, накануне нового года я узнал все, что мне было нужно. Это превзошло все мои ожидания, — и потрясающая сила вещества и безумные мечты Утлина о победе большевиков при помощи его «Революционита». С тех пор серия Н.Т.У. привлекает целиком мое внимание. Я донес уполномоченному в Ленинград. Послал на его запрос подробное описание, — о, не удивляйтесь, у нас есть замечательный шифр, шахматный шифр. Очень простой и не поддающийся никакой расшифровке. Почти месяц, — никакого ответа. А было твердое указание без особых директив не предпринимать ни шага далее. И, наконец, только в первых числах февраля, предписание из Лондона».