Страница 14 из 121
Троллоп не был склонен к риторике, но тут он почувствовал необходимость прибегнуть к ней. Еще меньше он был склонен к хвастовству, но тут он хвалит себя. Однако кто другой имел больше права хвалить себя по такому поводу?
Чуть ли не единственный раз во всей «Автобиографии» он позволяет себе утверждать что-то безоговорочно. В целом, хотя, возможно, и не во всех частностях (Троллоп создал тысячи персонажей и просто не мог знать каждого из них с такой полнотой), он говорит правду. Доказательством этому служит любая из его книг. Именно такой одержимости и следовало ожидать. Возможно, она и необходима, — нет, вероятно, она абсолютно необходима для всякого истинного творчества. В этом мы могли убедиться из того, что рассказывали нам величайшие творцы, начиная от Ньютона и Эйнштейна. Способность с одержимостью думать только о своей творческой задаче — это одна из важнейших способностей. Засыпать, не расставаясь с созданным тобой персонажем, терзаться стремлением сделать его более правдивым и живым, — нет, это не риторическое преувеличение. Троллоп думал и чувствовал именно так.
Подобная целеустремленность, безусловно, необходима всякому, кто ставит себе задачу добраться до истины. И в некоторых своих персонажах Троллоп действительно добрался до истины. Может показаться, что это принижающая хвала. Вовсе нет. Лишь очень немногие романисты действительно ее заслуживают. Потому-то Толстой так и восхищался Троллопом. В этом-то и заключалась «важная вещь». Толстой, бесспорно, остался бы великим писателем, если бы в своем творчестве он и не ставил себе подобной цели. Троллоп без нее великим писателем не был бы. Но ее оказалось достаточно.
Большой очерк Генри Джеймса, посвященный Троллопу, содержит очень тонкий анализ. Джеймс писал его в сорок лет[10], спокойно уверенный в собственном таланте. Троллоп ему всегда нравился, но в молодости он судил о нем с позиций эстета. И во всяком случае, Троллоп — трудный писатель для молодых людей, даже для таких умных, как Генри Джеймс.
К зрелому возрасту Джеймс развил свою апперцепцию. В середине длинного очерка, с типично джеймсовской скрупулезностью стремясь наконец выяснить, почему же все-таки Троллоп так хорош, он писал:
«Если он в какой-то степени был гением (а я убежден, что это так), то именно в силу своего замечательного инстинктивного восприятия разнообразных особенностей человеческой натуры. Свое знание нашей внутренней сущности, обычного человеческого поведения он приобрел не с помощью рассуждений, не путем старательного изучения и даже не вполне осознанно. Все люди глубоко его интересовали, человеческая жизнь была для него бесконечно продолжающейся повестью, но он не пытался смотреть на нее с так называемой научной точки зрения, которая в последнее время нашла столько хитроумных пропагандистов среди соотечественников и преемников Бальзака[11]. Он не делал вида, будто может объяснить, почему люди в данной ситуации будут вести себя именно так-то и так-то, — ему было достаточно чувствовать их чувства и брать верную ноту, ибо у него был, так сказать, хороший слух. Если он был тонким психологом, то милостью божьей; он был справедливым и правдивым без искусственных приспособлений и без усилий{*}… То, что происходит с людьми, трогает нас лишь в той мере, в какой мы их знаем. Великое умение Троллопа постигать реальность, которое делает его таким интересным, пришло к нему через его стремление помочь нам в этом — рассказать нам, что представляют собой данные люди и как они поступают из-за того, что они такие».
В самом конце этого анализа — в котором, как это часто бывает у Джеймса, его совесть, вкус и инстинкт кое-где противоречат друг другу, — он замечает:
«Троллоп останется одним из самых надежных, хотя и не самых красноречивых писателей, которые помогли сердцу человеческому познать себя».
Трудно сказать лучше об апперцепции Троллопа или о назначении реалистического романа вообще. Троллоп не читал этого очерка, написанного вскоре после его смерти и опубликованного в окончательной форме пять лет спустя. Однако в «Автобиографии» он позволил себе еще одну похвальбу, хотя и с оговоркой:
«Я не считаю вероятным, что мое имя сохранится в ряду тех, кто в следующем веке будут известны как авторы английских романов, но, если это все-таки случится, такой длительный успех будет, скорее всего, опираться на характеры Плантагенета Паллисера, леди Гленкоры и преподобного мистера Кроули{73}»[12].
В целом Троллоп далеко не всегда был хорошим судьей своих романов, но тут он знал, что говорит. Эти трое и в 1975 году все еще кажутся читателям высшим достижением его апперцепции. Другие персонажи, вроде архидьякона Грантли, по меньшей мере не уступают им в четкости. Люси Робартс{74} хороша не менее Гленкоры, но ей не дано столько возможностей показать себя. А для всякого, кто способен распознать апперцепцию в наименее выгодных тля нее условиях, леди Мейбл Грекс{75} останется одним из лучших женских образов в художественной литературе.
Таково высшее достижение Троллопа — рассказать всю правду об этих персонажах так, чтобы они тем не менее стали частью нашего личного опыта. И он, и Джеймс согласились бы, что некоторые другие вымышленные персонажи, которых их творцы видели отнюдь не в свете трезвого реализма, совсем не так, как Троллоп с его апперцепцией, заняли куда более видное место и, вполне вероятно, проживут гораздо дольше — Дон Кихот, мистер Микобер{76}, Сара Гэмп{77}, Шерлок Холмс. Но эти образы держатся на определенных умолчаниях — точно так же, как сентиментальность. Сказать же всю правду о людях — значит ни о чем не умалчивать, а это оказывается обычно слишком трудно для нашего прямолинейного, тяготеющего к стереотипам сознания. Великое достижение Троллопа заключается в том, что он сумел сказать столько правды о своих великолепных персонажах. Именно тут, а не в чем-либо другом он достиг одной из вершин реалистического романа.
Как заметил Джеймс и как с несколько иным ударением указывалось в настоящей книге, это стало возможным только благодаря особому природному дару — пожалуй, редчайшему. И все равно это было отнюдь не так легко, как кажется. Троллопу приходилось придумывать и упорядочивать собственные художественные приемы. Их было бы интересно сравнить с приемами других писателей, и позднее мы к ним вернемся.
Главным даром Троллопа была апперцепция, и его творчество строилось на ней в степени, возможно, уникальной среди романистов. Конечно, ему приходилось искать средства — формальные средства, — чтобы применить ее, когда ему нужно было обрисовать, а затем объяснить и истолковать характеры своих персонажей, а вернее, людей, созданных его воображением и постоянно живших в его сознании.
Как говорил он сам, ему было известно, что такая сосредоточенность на человеческих характерах составляет особый его талант. Но недостаточная уверенность в себе толкала его пробовать свои силы в других формах, которые требовали совсем иных дарований: к таким пробам относятся злополучные «Браун, Джонс и Робинсон»{78}, а также написанный под самый конец его жизни «Твердый срок» — довольно нелепое вторжение в область социальной фантастики. Но он понимал — и однажды, как мы видели, прямо это сказал, — что его сила заключается в созданных им замечательных человеческих характерах.
10
«Норт Америкен ревью», 1883. Переработан и опубликован снова в «Пристрастных портретах», 1888.
11
Джеймс высмеивал псевдонаучный детерминизм Золя и его единомышленников.
12
A. Trollope. An Autobiography, р. 300.