Бродячий труп

Я нажал маленькую красную кнопочку, тихо проговорил в покрытую решеткой дырочку, проверил позиции. Все было в порядке.

— О’кей, — произнес я. — Ждите команды. Мы пойдем на счет три. Через несколько минут.

Опустив «Воком», я посмотрел на часы. Меня удивило, что оставалось только полторы минуты. Мне, вероятно, не следовало говорить «несколько минут». Несколько ведь немного больше полутора.

Осталась только минута. Я чувствовал, как росло во мне напряжение. Но, может, свора Домино не окажет никакого сопротивления и сдастся без боя. На это очень надеялся Сэм, рассчитывая, что все обойдется без кровопролития. Но если они не сдадутся, нас ожидал совсем не пикник. Это уж точно!

Я ощутил знакомую тяжесть в желудке. Но чего мне было нервничать? Со мной будут еще двадцать пять полицейских. Со слезоточивым газом, ружьями и прочей экипировкой, так что мы не лыком шиты. Когда атакуешь шайку вооруженных убийц, нет ничего лучше двадцати пяти ментов.

Осталось меньше минуты. Я пристально следил за секундной стрелкой, бегущей по циферблату. В глубокой тишине я даже мог ее слышать.

Она делала тик-тик-тик...

...тик-тик-тик...

17.

Это напомнило мне о том, как тикал Старикашка. Интересно, не собираются ли мои часы взорваться? И мне в физиономию полетят пружинки, цифры, золотники и прочие детали...

Этак не годится. Где твое внимание, Скотт?

Я был на взводе. Никаких сомнений. Несколько странных вещей случилось со мной сегодня. Пару раз я даже вообразил себя задыхающимся в собственной коже и выходящим из себя, как во сне, ради глотка свежего воздуха. Будто смотрел на себя со стороны как на большую куклу.

Я мог управлять этой куклой, неуклюже, с помощью какой-то телепатической связи. Мне нужно было лишь послать ей большую молнию-мысль, и кукла начинала двигаться, словно чудовище Франкенштейна. Вот ожила одна рука. Хрум. Вот дернулась другая. Хрум. Очаровательно.

Так.

Уф. Опять эта прострельная боль. Но она быстро прошла. «Ничего, старик, живем», — пробормотал я. Осталось двадцать секунд. Потом штурм. Нет... Мы вроде бы должны подкрасться незаметно или нет?

Наблюдая, как последние несколько секунд проскакивали по маленькому циферблату, словно частицы пространства, а не времени, я чувствовал, как все больше горело мое лицо, словно кровь поднималась во мне, как ртуть в термометре.

Десять секунд и... штурм!

Пять секунд.

Две секунды.

Я поднес «Воком» к губам и произнес:

— О’кей, ребята. При счете три — штурм. Раз... два... три!

Уронив «Воком», я бросился вперед. На бегу я сунул руку под пиджак, нащупал рукоятку моего любимого кольта — теперь-то уж заряженного — и выхватил его. Всего—то пятьдесят ярдов, правда, вверх по пологому склону. Я бежал быстро, очень быстро, что—то подгоняло меня. Сердце колотилось, кровь поспешала, лилась, мчалась, била струей — и все под аккомпанемент: хрум, хрум-паф-тик-паф-тик... паф...

— Вперед, ребята, — прошептал я. Сначала тихо, потом громче. — ВПЕРЕД, РЕБЯТА!

Я не слышал топота ног, кроме своих собственных, отдававшегося дребезжанием в голове. Уже близко. Пятнадцать ярдов. Десять. Ну, парень, эти проклятые ноги здорово сотрясали мою башку.

Маленькая красная кнопочка!..

Я забыл нажать эту маленькую красненькую кнопочку.

18.

Я решил остановиться, повернуть и бежать обратно под прикрытие полиции и даже бросил взгляд назад, через плечо, но ослепляющий свет вспыхнул вокруг меня. Только краешком мозга я понял, что свет изливался из прожекторов, установленных на крыше дома. Мозг же в целом — вернее остатки его после крушения — отметил, что вокруг не было ни души. Если не считать меня, конечно.

Я повернул голову обратно в сторону дома с кошмарным пониманием, что собравшиеся в нем уголовники слышали, как я вопил: «Вперед, ребята!».

В этот миг свет снова вспыхнул в затемненном доме. Свет в доме и во всей округе — это все, что мне было нужно.

Я уже было намеревался крутануться на месте и броситься назад, туда, откуда я прибежал, если не на полмили дальше. Но когда я поглядел вперед, я не только заметил, что дверь, к которой я несся со всех ног и от которой я жаждал умчаться также со всех ног, находилась примерно в восьми дюймах от моего носа.

Слишком поздно!

Меня снова будут убивать.

Прощай, старый болван. Возврата назад нет, как бы ни желать его. А хотелось бы. Но слишком поздно.

Слишком поздно было уже тогда, когда я забыл нажать эту маленькую красненькую кнопочку.

ТРАХ-ТАРАБАХ! ААА!

Я врезался прямо в дверь. Сначала я врезался в нее плечом, а потом уже своей глупой башкой.

Дверь треснула и расщепилась, как треснула и расщепилась моя башка. Таково во всяком случае было мое ощущение, но я уже начал сомневаться в том, что мог полагаться на свои ощущения. В одном сомнений не было — я едва не потерял сознание.

Но важно было не это. Важно то, что я влетел головой вперед в комнату. Комнату, полную кровожадных убийц.

Бах-бабах-краш-крэк-ух!

Это бахали многочисленные пушки. Бахнул и я.

Ну вот, я добился своего. Ей-богу, добился. Я здесь. Один. Нет... не совсем. Здесь были тысячи убийц с тысячами пушек. А остальные атакующие остались снаружи, ожидая моего сигнала. Что, черт возьми, они думали о происходящем в доме? Вся эта стрельба, вопли, треск... Или они решили, что бандиты стали палить друг в друга?

Все эти мысли хлестали меня молнией, пока я двигался. Не быстрее, правда, чем пули. Меня задели пару раз, но не сбили. Помогло, мне кажется, то, что большинство из них смотрело на расщепленную дверь, недоумевая, где же все остальные менты, которым я орал: «Вперед, ребята!». К тому же я нажимал спусковой крючок своего кольта практически с того мига, как ворвался внутрь.

Все это и, вероятно, какое-то чудо помешало им подстрелить меня. Пушки трещали, как фейерверк в Гонконге во время встречи китайского Нового года, но я еще жил. Так, по крайней мере, мне казалось. Трудно было быть уверенным в чем-нибудь в этом бедламе.

Больше я не вопил. Теперь вопил кто-то еще. Что-то вроде:

— Эй! Погасите свет!

Чего это они? Неужели не усекли еще, что никто больше не будет врываться сюда? Этот вопрос занял меня всего лишь на минимальную долю секунды, поскольку я пропахал комнату почти до противоположной стены, и прямо передо мной какой-то верзила уже стремительно поднимал автомат, а рядом с ним другой — это был Башка — отводил назад затвор автоматического пистолета 45-го калибра.

Я продолжал нажимать на спусковой крючок кольта. Последние две пули попали в грудь мазурика справа от меня и в могучую грудь Башки, и... В следующий миг я врезался в парня с автоматом.

Это не было частью какого-то моего плана или хитрым маневром, просто я не мог остановиться. Воздух с шумом вырвался из его глотки. Сам я тоже потерял дыхание и отскочил на пару шагов назад, а парень стал падать.

Отшатнувшись назад и развернувшись влево, я увидел высокое и широкое окно. Я согнулся, коснувшись пальцами пола, и тут вдруг комната погрузилась в темноту. Снаружи дома тоже стало темно. Кто-то вырубил свет. Но когда это случилось, я уже летел к окну.

Я надеялся, что к окну. Что если я летел в стену? Куда же меня несло сквозь темноту, в которой зажигались и гасли только вспышки выстрелов?

Когда мои ноги оторвались от пола, я утратил чувство ориентации. Казалось, я стал совсем бесчувственным. Не было даже ощущения движения. Словно я был астронавтом в свободном парении, в невесомости. Или ракетой... Что за смурная мысль, и не первая притом. Человек не может быть ракетой. Он может быть в ракете, но он никак...

ХРЯСТЬ!

Черт, мы уже никуда не прилетим. Мы потерпели катастрофу. Это было великолепное, звенящее и болезненное «хрясть». Звенящее... стекло. Память ко мне возвращалась. Ага! Внутрь — через дверь, наружу — через окно. Я уже знал, где я. В двадцати пяти ярдах от дома, я несся как ненормальный.