Невеста зверя (сборник)

Каждую ночь отец расхаживал туда-сюда по веранде. Я поднималась в кровати на колени и выглядывала в окно через тонкие занавески. Иногда у меня хватало храбрости раздвинуть их и посмотреть не на отца, а дальше на озеро и остров с мерцающим золотым светом. «Не плавайте туда», – велел отец. «Призраки», – думала я и залезала глубже под одеяло.

На следующую ночь я выглянула в окно и вместо отца увидела, как мелькнул бледно-голубой подол сестриной рубашки – она спустилась по лестнице и исчезла в темноте. Я увидела, как она босиком сбежала вниз по склону холма и исчезла из виду.

Я еще долго сидела на краю постели, поджидая Лору, но она не возвращалась. Стрелки отмерили полчаса, Лоры все не было. Через час ночное небо за окном стало светлеть. Я сняла ночную рубашку, надела блузку и юбку, засунула ноги в туфли и, взяв трость, тихонько вышла из дома.

Трава была мокрой от росы. Я пошла по тропинке, которая вела к мостику, раздумывая, на каком острове побывала Лора – на острове Винни, где жили юноши, или на моем, где танцевали красавицы. Или ее унесли призраки.

– Глупости! – строго сказала я себе.

Но даже звук собственного голоса меня не успокоил – я пошла вперед быстрее. Я представила себе, как Лора качается на волнах озера, распущенные волосы колышутся вокруг ее головы, а водяные лилии длинными стеблями обвивают шею. Представила себе ее посиневшее лицо, глаза, черные, как обгоревший в костре на острове подол ее рубашки. Я споткнулась.

Земля, казалось, ушла у меня из-под ног. Едва переводя дыхание, я упала на мокрую от росы траву, ища Лору глазами. Я уже готова была громко позвать ее, как увидела, что она лежит неподалеку на траве.

Волосы и рубашка Лоры насквозь промокли, как будто она только что вылезла из воды. Рубашка прилипла к ее телу, волосы растрепались. Встречая первые лучи солнца, Лора потянулась, растопырив пальцы на руках и ногах, и увидела меня. Она засмеялась.

– Ты где была? – спросила я, стуча зубами так, как будто это я промокла после купания в озере.

Лора ничего не ответила. Она легко вскочила на ноги, направилась к дому и оставила по мокрому отпечатку босой ноги на каждой из тринадцати ступенек веранды. Полотенца для нее никто не выложил.

Я смотрела на озеро, все еще темное под светлеющим небом – заря пока не коснулась его. Затаив дыхание, я ждала.

Когда рыба плеснулась на поверхности воды, я взялась за трость и, опираясь на нее, встала. Я пошла к мосткам. Теперь рыбы всплывали то и дело, охотясь за мошкарой, которая порхала над водой на заре. Рыбы скользили по поверхности, как какие-нибудь сказочные создания, и я опустилась на колени, чтобы их рассмотреть.

Одна скользнула к мосткам. Я протянула руку, чтобы погладить ее по спине, но, когда она повернулась, моя рука встретила не рыбью чешую, а теплую кожу.

Я отдернула руку и вытаращилась на молодого человека, улыбавшегося мне из воды. С его рыжеватых курчавых волос стекала вода. Он сморгнул капли, нырнул в озеро и снова всплыл у самого края мостков. Я отшатнулась, испугавшись, что он вылезет и… Что «и»? Я не могла закончить свою мысль – я не представляла себе, что он может сделать.

– Ты откуда? – прошептала я.

Он засмеялся и махнул рукой в направлении острова.

– Я увидел твою сестру, – сказал он, – и вышел поздороваться.

В воде плавали и другие рыбы, теперь мне их стало лучше видно. А может быть, это были вовсе не рыбы. Я прижала трость к груди. Если он подберется ближе, я его ударю. Но он не приближался – побарахтался в воде невдалеке от мостков, затем развернулся, нырнул и исчез.

Так он пропал из виду и больше не всплыл. Я ждала, глядя на воду, отец вышел за мной на веранду, а юноша все не выныривал за глотком воздуха. Зато я дышала так быстро, что хватило бы на двоих.

Потом, умываясь в ванной, я заметила, что к кончикам моих пальцев прилипли блестящие чешуйки. Я торопливо смыла их и поспешила к завтраку.

– Ей было не больше пяти, – сказала тетя Эсме. Она вытерла свои унизанные кольцами пальцы о фартук на животе, оставив на ткани в горошек широкие белые полоски муки.

– Да нет, все семь – уж я-то, как мать, знаю, – спорила мама.

Моя мама и тетя Эсме трудились бок о бок, раскатывая тесто для пирога и припоминая, когда я снова выучилась ходить. Я хотела сказать им, что все еще учусь, что не освоила эту науку ни в семь, ни в четырнадцать лет, но я молчала. Я вдавила формочку-звезду в раскатанное ими тесто для печенья. Рядом со мной сидела бабушка, украшая плетенкой из теста пироги с вишнями. Отец отдыхал, а Лора с Винни ушли утром гулять без меня.

– Значит, правильно Юджин делал, что каждый день тогда с ней гулял, – заметила бабушка.

Я вскинула голову:

– Это дядя Юджин научил меня ходить?

Мама с тетей Эсме обернулись на меня вместе, как пришитые друг к другу. Они были больше похожи на сестер, чем на невестку и золовку, – у обеих были вьющиеся рыжие волосы и зеленые глаза.

– Он и вылечил бы тебя сам, если бы знал как, – ответила тетя Эсме с широкой улыбкой. У нее был красивый рот, подкрашенный дугой алой помады. – Хочешь верь, а хочешь нет, он бы что угодно сделал, хоть к лебедке тебя привязал, только чтобы эта твоя нога распрямилась.

Я опять вдавила формочку в тесто, но не вытащила ее:

– Я о нем мало что помню.

Но эти слова, вопреки моим опасениям, не огорчили тетю и маму. Я вытащила из кармана фотографию дяди Юджина; увидев ее, Эсме вздохнула:

– Боже мой, какой же он был красивый, как солнышко ясное. – Эсме вытерла руки и взяла фотографию: – Здесь он в Сиэтле, у пруда рядом с домом. – Она вскинула на меня глаза: – Прости, милая.

– Ничего страшного.

– Она к этому пруду так и рвалась, будто приворожили ее, – сказала мама и улыбнулась мне успокаивающе, как будто думала, что я могу заплакать.

– Вы, наверно, думаете, что я помню, – сказала я.

– А что там помнить? – вздохнула Эсме. Она отдала мне фотографию, а потом отделила вырезанные мной печенья, а остатки теста скатала в шар. – День был жаркий, и тебе захотелось поплавать.

Не повезло мне тогда: плавать я полезла в отравленную воду.

– Я про дядю. Он меня заново ходить научил. Он… – Я взглянула на тетю, наконец собрав свои воспоминания в единую картину. – Ведь это он меня тогда из пруда вытащил, правда?

– Да, он. Я же сказала, он бы тебя и вылечил, если бы только знал как.

Я сунула карточку в карман – в комнату вошли Лора и Винни. Их щеки пылали, кончики мокрых волос прилипали к блузкам. Я смотрела на то, как они заплясали вокруг мамы и Эсме, кружась и хохоча.

– Пойдем поплаваем, – позвала Лора, осыпая маму брызгами с мокрых волос.

– Да, пожалуйста! – Винни бросилась обниматься к Эсме, но та с напускной строгостью ее оттолкнула.

– С каких это пор ты, дочка, плаваешь? Ну-ка, отвечай? – засмеялась Эсме, когда Винни схватила ее за руку и закружила.

«Противно и думать о рыбьих ртах…»

«Не ходите туда…»

Винни перегнулась через кухонный стол и схватила меня за руки, раздавив локтями звездочки из теста. Ее пальцы сжали мои ладони, словно тиски.

– Пойдешь с нами? – спросила она.

– Я…

– О! – Рот Винни открылся, как буква «О». – И я поняла, что она не забыла, что я не умею плавать, а просто была не прочь мне об этом напомнить.

Винни посмотрела на меня, и в ее милой улыбке никто другой не увидел бы дурного, но у меня щеки загорелись, как от пощечины. Я увидела черноту в ее карих глазах и услышала отзвук ее голоса в ежевичных зарослях: «Я рада, что он умер! Рада!» Как может человек даже подумать такое – а уж тем более родная дочь?

Каждую ночь я ждала, когда Лора выйдет из дома. Она всегда уходила в ночной рубашке и теперь догадалась даже оставлять на веранде полотенце. Сегодня она ушла еще до того, как наши родители потушили свет в спальне.

Она казалась совсем маленькой на траве у мостков в своей ярко белеющей ночной рубашке. Подол развивался за ней, как крылья, волосы рассыпались по плечам. Я представила, что она убегает на свидание со своим тайным поклонником, и вспомнила того юношу в озере.