Страница 3 из 8
— Ну, вот теперь мы нашли подходящую планету. И что же нам делать — осмотреть ее и вернуться?
«Нет, — ответил Корабль, — вернуться мы не можем.»
— Если мы отправимся назад немедленно, это займет еще почти тысячу лет. Может быть, немного меньше, потому что мы не будем останавливаться для осмотра планет, но все-таки вернемся мы немногим меньше, чем через две тысячи лет после отбытия. А может быть, и гораздо больше, потому что будет сказываться расширение времени, а по расширению у нас нет данных, на которые можно было бы положиться. Теперь о нас, вероятно, уже забыли. Конечно, должны были быть записи, но более чем вероятно, что в настоящее время они забыты, потеряны или их нет на месте. К тому времени, как мы вернемся, мы настолько устареем, что окажемся бесполезными для человеческой расы. Мы, вы и Никодимус. Мы будем для них помехой, напоминанием об их первых неуклюжих попытках сотни лет назад. Мы и Никодимус окажемся технически устаревшими. И вы тоже устареете, но иначе — варвар, явившийся из прошлого, чтобы преследовать их. Вы устареете социально, этически, политически. Возможно, вы будете по их меркам ущербным дебилом.»
— Но послушай, — запротестовал Хортон, — в том, что ты говоришь, нет смысла. Были ведь другие корабли…
«Может быть, некоторые из них нашли подходящие планеты вскоре после вылета, — сказал Корабль. В таком случае они могли бы без опаски вернуться на Землю.»
— А ты шел все дальше и дальше.
Корабль ответил:
«Мы выполняли полученные указания».
— Ты хочешь сказать, что искал планеты.
«Мы искали одну конкретную планету. Такую планету, где могли бы жить люди.»
— И чтобы найти ее, потребовалась почти тысяча лет.
«Поиски не были ограничены во времени», — ответил Корабль.
— Пожалуй, что нет, — согласился Хортон, — хотя об этом мы никогда не думали. Была масса вещей, о которых мы не думали. Масса вещей, о которых нам не говорили. Скажи-ка мне вот что: предположим, ты не нашел бы эту планету. Что бы тогда ты стал делать?
«Мы продолжили бы поиски».
— Скажем, миллион лет?
«Если понадобилось бы — миллион лет, — ответил Корабль.
— А теперь, когда мы нашли ее, мы не можем вернуться.
«Это верно», — согласился Корабль.
— Так что же хорошего в том, что мы ее нашли? — вопросил Хортон. — мы нашли ее, а Земля никогда не узнает о нашей находке. По-моему, на самом деле ты просто не заинтересован в возвращении. Тебя ничего не ждет позади.
Корабль не ответил.
— Отвечай! — заорал Хортон. — Признавайся!
— Вы сейчас не получите ответа, — вмешался Никодимус. — Корабль замкнулся в гордом молчании. Вы оскорбили его.
— Черт с ним, — ответил Хортон. — Я от него услышал достаточно. Теперь я хочу, чтобы ты мне кое на что ответил. Корабль сказал, что остальные трое мертвы…
— Возникла неисправность, — сказал Никодимус. — Примерно лет сто назад. Один из насосов перестал функционировать, и камеры начали перегреваться. Я сумел спасти вас.
— Почему же меня? Почему не одного из других?
— Это очень просто, — рассудительно ответил Никодимус. — Вы были номером первым в ряду. Вы находились в камере номер один.
— А если бы я был в камере номер два, ты бы позволил мне умереть?
— Я никому не позволял умереть. Я мог спасти одного спящего. Когда это было сделано, для остальных было уже поздно.
— И ты делал это по порядку?
— Да, — согласился Никодимус. — Я делал это по порядку. А что, был способ получше?
— Нет, — признался Хортон. — Думаю, что не было. Но когда трое из нас оказались мертвы, не возникало ли мысли прервать миссию и вернуться на Землю?
— Не было такой мысли.
— А кто принял решение? Уж конечно, Корабль.
— Не было никакого решения. Никто из нас не упоминал об этом.
Все пошло неладно, подумал Хортон. Если бы кто-то засел за дело и постарался над этим от всей души, с сосредоточенностью и усердием, граничащими с фанатизмом, то и тогда он он не смог затянуть все гайки крепче.
Корабль, один человек, один тупой неуклюжий робот — господи, что за экспедиция! И более того — бесцельная экспедиция в одну сторону. Мы с тем же успехом могли и не выступать, подумал он. Не считая того, напомнил он себе, что, если бы они не выступили, он был бы уже много столетий мертв.
Он попытался припомнить остальных, но не смог. Он лишь смутно различал их, словно сквозь туман. Образы были смутны и расплывались. Он попытался разглядеть их лица, но у них словно не было лиц. Позднее он оплачет их, но сейчас не мог скорбеть по ним. Сейчас не было времени для скорби: слишком много следовало сделать и слишком о многом подумать. Тысяча лет, подумал он, и мы не сможем вернуться. Ибо только Корабль мог доставить их обратно, и если Корабль сказал, что не вернется, то всему конец.
— Где все трое? — спросил он. — Захоронены в космосе?
— Нет, — ответил Никодимус. — Мы отыскали планету, где они найдут себе вечный отдых. Вы хотите узнать об этом?
— С вашего позволения, — сказал Хортон.
4
Поверхность планеты протянулась от высокого плоскогорья, где приземлился Корабль, к далекому, резкому горизонту — земля голубых ледников застывшего водорода, сползающих вниз по склонам черных, бесплодных скал. Солнце планеты отстояло от нее так далеко, что казалось лишь чуть более крупной и яркой звездой, такой тусклой от расстояния и умирания, что она не имела даже названия или номера. На земных картах ее местоположение не было отмечено даже точкой величиной с булавочный укол. Ее слабый свет никогда не регистрировала фотопластинка в земном телескопе.
«Kорабль, — спросил Никодимус, — это все, что мы можем сделать?»
«Более мы не можем ничего», — ответил Корабль.
«Жестоким кажется оставлять их здесь, в этом пустынном месте».
«Мы искали для них место уединения, — ответил Корабль, — место достойное и одинокое, где никто не найдет их и не потревожит ради изучения или напоказ. Это мы обязаны были сделать для них, робот, но когда это сделано — это все, что мы можем им дать».
Никодимус стоял возле тройногот гроба, пытаясь навсегда запечатлеть это место в сознании, хотя, как он понял, глядя на планету, здесь почти нечего было запоминать. Повсюду смертельное однообразие — куда ни посмотришь, везде словно то же самое. Быть может, подумал он, это тоже хорошо, они могут лежапть здесь в своей безличности, защищенные неизвестностью места своего последнего отдохновения.
Неба не было. Там, где должно быть небо, была одна лишь черная нагота космоса, освещенная множеством искрящихся незнакомых звезд. Когда уйдут они с Кораблем, подумал он, эти стальные немигающие звезды тысячелетиями будут смотреть на лежащих в гробу — не охранять, но только следить за ними — смотреть с морозным блеском в древних, заплесневелых, аристократических взглядах, с холодным неодобрением к пришельцам не их общественного круга. Но это неодобрение не имеет значения, сказал себе Никодимус, ибо теперь им уже ничто не может повредить. Они за гранью вреда или же поддержки.
Он прочитал бы для них молитву, подумал он, хотя он никогда не молился прежде, да и не думал о молитве. Однако же он подозревал, что та молитва, какую он может им дать, не будет приемлема ни для лежащих здесь людей, ни для какого бы то ни было божества, которое может преклонить ухо, чтобы услышать его. Но то был бы жест слабой и неуверенной надежды, что, может быть, где-то еще есть инстанция, куда можно обратиться за помощью.
А если бы он начал молиться, что бы он мог сказать? Господи, мы оставляем сии создания на твое попечение…
А когда он это скажет? После такого хорошего начала?
«Ты можешь прочитать ему лекцию, — сказал Корабль. — Можешь произвести на него впечатление важностью этих созданий, о которых ведешь речь. Или же можешь защищать их и спорить о них, не нуждающихся в защите и ушедших за пределы всех споров».