Звездун

– Это еще что за херня?

– И тут я не выдержала. Я подумала: «О Господи!», словно нечаянно влезла рукой в какую-то мерзость. Вам, наверное, знакомо подобное чувство. Подносишь руку к носу, понимаешь… и хочешь как можно скорее избавиться от этой гадости. Очень противно. Я подумала: «Какая омерзительная шутка… нет, не шутка, омерзительная ситуация». Конечно, не такая ужасная, как если бы меня изнасиловали. Но я чувствовала, что меня использовали. Наверное, потому, что вначале я тоже смеялась, уверенная, что звонят ребята с моей работы, и от этого мне стало еще хуже. Намного хуже. Очевидно, Крис снюхался в баре с каким-то подонком, и они вместе придумали гадкую шутку. Выставили меня на посмешище. После всего того, что он уже сделал, Крис оказался способным еще и на такое. Поэтому я просто повесила трубку. Повесила трубку, отключила телефон и едва сдержалась, чтобы не швырнуть его в стену. А затем расплакалась и никак не могла успокоиться, а когда в комнату вошла мама, я ей все рассказала, и она страшно рассердилась, стала ругать его на все корки…

Откуда же мне было знать? Что еще я могла подумать? Потом, когда уже все выплыло наружу, я поняла, что… что это и вправду был Феликс, но тогда… Бедняга. Я столько раз мысленно возвращалась к тому звонку! Все думала, а вдруг он пытался как-то дать мне знать? Может, он сказал что-то, а я не обратила внимания? Могло ли хоть что-нибудь подсказать мне, что там происходит на самом деле? Мне кажется…

Мне кажется, что, повесив трубку, я подписала ему смертный приговор.

Загадочная Блондинка встала, подошла к Саманте и обняла разрыдавшуюся женщину, понимая, что она уничтожила жизнь не Феликса, а свою собственную.

– Это еще что за херня? – спрашиваю я снова, глядя на Брайана, который поражен ничуть не меньше моего. А может, даже больше. Ведь ему только что пришлось услышать, как его кумир облажался, исполняя собственную песню. Правду говорят, не следует стремиться к встрече со своими героями.

Феликс мне не отвечает, он даже не смотрит на Брайана, хотя обе пушки по-прежнему нацелены на него.«Он кричит в телефон, несмотря на то, что там уже явно повесили трубку, кричит:

– Нет, не надо, пожалуйста!.. Алло, алло! Сэм?! Сейчас певец смотрит на меня широко распахнутыми от тревоги глазами, рука с трубкой застыла в воздухе. Погруженный в кожаные глубины белого дивана, он выглядит совсем маленьким.

– Пожалуйста, – наконец произносит он, успокаивающим жестом протягивая вперед руки. – Пожалуйста, не волнуйтесь. Она повесила трубку.

– Потому что ты дерьмово пел! Забывшись, Феликс кричит:

– Я был в стрессовой ситуации! Он держал меня под дулом пистолета, твою мать! Гребаный Нат Кинг Коул не смог бы спеть в таких условиях!

– Не кричи на меня! – ору я в ответ. Я чувствую, что стоящему сзади меня Брайану тоже не удается сохранить спокойствие в накаленной эмоциями обстановке. Уголком глаза вижу, что пушки подрагивают.

Феликс тоже это замечает, его взгляд мечется от вооруженного Брайана ко мне. Он снова протягивает вперед руки, пытаясь нас успокоить.

– Мне очень жаль, – тихо произносит он, обращаясь ко мне, но глядя на Брайана.

А уж как мне жаль!

Вначале он пустил насмарку мое появление в шоу «Счастливый понедельник» из-за того, что чересчур выпендривался в поисках внимания и нарушил все временные рамки передачи, а теперь он спел серенаду моей жене голосом полузадушенного кота. Может, он и мастак собирать полные стадионы поклонников, размахивающих горящими зажигалками, однако мой брак ему спасти не удалось. Полнейший провал, твою мать.

– Пристрели его, – командую я Брайану, стоящему рядом.

Конечно, на самом деле я не произношу этих слов. Однако мне вдруг приходит в голову, что я мог бы, если бы захотел. И если бы я так сказал, Брайан, вероятно, послушался бы.

До меня доходит, что в комнате произошла смена власти, три ступени эволюционного развития (я упоминал про них раньше) тоже изменились. Теперь – по крайней мере здесь – сила в моих руках, меня слушают, и я защищен.

Я – новый Феликс.

В этот миг я не только чувствую то, что все время чувствует Феликс, но и понимаю, что наконец-то нашел ответ, в поисках которого пришел сюда, вот оно – это ощущение. Прекрасное ощущение.

Уж такой я везунчик, что мне недолго удается наслаждаться. Хотя и достаточно, чтобы тосковать по нему потом, когда оно исчезнет.

Потому что Брайан выбрал именно эту самую минуту, чтобы открыть наконец причину своего визита в дом певца.

Он делает шаг вправо, мы с Феликсом оба поворачиваем головы вслед за ним. Смотрим, как он вначале бросает собственный пистолет на диван, а затем медленно поднимает револьвер моего отца к голове.

Феликс наклоняется и хватает с дивана пушку Брайана.

– Господи, – произносит певец с оружием в руках, – да он же… он игрушечный!

Вот тебе и солидарность психов, мрачно думаю я. Он, оказывается, вовсе и не помогал мне, ему просто нужно было получить настоящее оружие. Ему хотелось получить настоящее оружие, потому что он собирается покончить здесь самоубийством. Ясное дело, пустить пулю в голову намного легче, чем осуществить задуманное им ранее, – вскрытие вен или, может, передозировка. Он бы связал Феликса и заставил его смотреть на то, как его преследователь лишает себя жизни. Но этим планам не суждено было сбыться, потому что появился я – еще один вооруженный псих, – одновременно нарушив и ускорив исполнение его замысла. Очередной дурацкий промах Кристофера Сьюэлла.

Теперь Брайан стоит перед нами, держа револьвер у виска, как Роберт де Ниро в фильме «Охотник на оленей». Почти совсем как я недавней ночью. Только я подносил оружие к виску, чтобы понять, на что это похоже; Брайан же не шутит, об этом говорит пустота в его глазах.

– Брайан, – говорю я, протягивая к нему руку, – Брайан, не надо.

Я не вижу, чтобы его палец нажимал на спусковой крючок, белея от усилия, как обычно в таких случаях. Просто у меня ощущение, что он вот-вот это сделает.

А еще он крепко зажмуривает глаза и издает тихий всхлип.

Я бросаюсь к нему и вижу, как боек револьвера отходит назад, а потом устремляется вперед, вижу свою собственную руку, тянущуюся к оружию, которая резко отдергивается, когда боек начинает движение вперед.

Отец оказался не таким уж и непогрешимым. На каком-то этапе он забыл что-то почистить или как следует проверить. Или, может, он все сделал правильно, да патрон был слишком старым или холостым. В общем, револьвер не стреляет. Вообще. Боек только щелкает. С тем же успехом Брайан мог воспользоваться собственной игрушкой.

Но его уже не остановить. Едва я успеваю подумать: «Слава Богу, можно вздохнуть спокойно!», как он вновь спускает курок, барабан револьвера вращается… Неужели и на этот раз осечка? Разве мог отец хранить в обувной коробке только холостые патроны? Сомневаюсь, поэтому я хватаю револьвер, стараюсь его отнять, повторяя при этом:

– Не надо, Брайан!

– Оставь меня в покое! – кричит он и пытается выдернуть пушку из моих рук, которые мертвой хваткой вцепились в рукоять оружия; под нашими крепко сжатыми пальцами петля для ремешка болтается, словно сошедший с ума метроном.

Неожиданно подскакивает Феликс, его руки тоже вступают в борьбу. А он сильный парень, сейчас видно, как напрягаются его знаменитые грудные мышцы, когда он тянет оружие к себе. Мы все трое с рычанием пытаемся отобрать друг у друга револьвер, а в следующую секунду певец уже между нами, стиснут нашими телами.

И тут раздается выстрел. Как и следовало ожидать.

На этот раз – не холостой. Звук выстрела слегка приглушен нашими телами, но все же в комнате он такой реальный и громкий.

Борьба прекращается. Мы замираем, понимая, что в кого-то из нас попала пуля. Не могла не попасть. Револьвер держали так, что промахнуться было нельзя.

Я думаю: «Может, она попала в меня. Может, именно это ощущаешь, когда в тебя стреляют: оцепенение. Через миг мое тело взорвется от боли, когда центральная нервная система почувствует серьезность ранения».