Страница 94 из 193
В КОНЦЕ ВОЙНЫ Я это видел, помнится, в Литве. Уже войны три года отстучало. Три дня не спавший, У леска, в траве, Так полк храпел, — траву вокруг качало. Полуденный вдали струился зной. Басила рядом пушка безголосо. И в воздухе, настоянном сосной, Как пули у виска, жужжали осы. И, как на дне реки, Под птичий щелк, Средь трав густых, как под водой зеленой, Сраженный сном, лежал стрелковый полк, На два часа от мира отрешенный. Как будто в бездну провалился он. И только гвозди, слева или справа, Сияли с каблуков со всех сторон, Как звезды, ливнем канувшие в травы. Пыль до колен, как латы, на ногах. Темнеют лица, словно из металла. И руки, полускрытые в цветах, По сторонам разметаны устало. На коже их — окалина и чад. И, вечными мозолями покрыты, Они привычно на стволах лежат, Тяжелые, как конские копыта… Давно прошла великая война. Молчат до срока полковые пушки. А мне и до сих пор еще видна Та, вся в цветах, поляна у опушки. Там спят солдаты, сдавшиеся сну. Видны в траве — Волна бежит по следу — Их ноги, уходившие войну, Ладони рук, сработавших победу. * * * Когда под гром фанфарных маршей Иль плач гармоники губной Летели вспять теплушки наши С полей Европы в край родной, И, на плетни склонясь косые, Горячим светом тысяч глаз На нас глядела вся Россия, На всех путях встречая нас, И лишь для нас светили звезды, Цвели цветы, гремела медь, И, становясь железным, воздух Сам начинал уже греметь, — Тогда, веселым, нам казалось, Что, небывала и грозна, Прошла и за спиной осталась И впрямь последняя война. О МАМЕ Звенит за простенком синица, Играет в свистульку-дуду. А мне, поседевшему, снится, — Я, маленький, с мамой иду. В платочке и кофте цветастой, Она, молодая на вид, Ко мне наклоняется часто И что-то, смеясь, говорит. И я, карапуз пятилетний, Иду по тропе полевой. И день, беспредельный и летний. Плывет над моей головой. Звонят за пригорком к обедне — Там маковка церкви видна. И звук тот, округлый и медный, Плывет, за волною — волна. Бегут облака кучевые. Весь мир голубой на виду. Обутый в ботинки впервые, Я в гости впервые иду. И мама, платок поправляя, Взяв шпильки в смеющийся рот, Идет молодая, Живая, Веселая. Рядом идет. ГЛАВНАЯ КНИГА Еще слово дымится, Как слеза на щеке, На последней странице, На последней строке. Только-только сронили Губы, — воздух дрожит. Не остыв, у горнила Это слово лежит. А уж книга иная, Та, что главной зовут, Снисхожденья не зная, Подошла. Тут как тут. Эта главная книга — Моя радость и боль, Крылья вдаль и вериги, Мед душистый и соль. Мне врученный в наследство, Хоть и нет уж его, Дом рожденья и детства, Дом отца моего. Дух полей И дыханье Надо мною родных. Мое слово признанья, Моя память о них… Испытуя терпенье, То грозя, то маня, Как давно в отдаленье Она держит меня. Словно горная круча В череде снеговой. Путь к ней круче и круче Над моей головой. Но, поверить не смея, Я иду и иду, Лишь ее и имея Среди прочих В виду.
ДАВИД САМОЙЛОВ{98}
(Род. в 1920 г.)
* * * Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал. Я любил, размышлял, воевал. Кое-где побывал, кое-что повидал, Иногда и счастливым бывал. Гнев меня обошел, миновала стрела, А от пули — два малых следа. И беда отлетела, как капля с крыла, Как вода, расступалась беда. Взял один перевал, одолею второй, Хоть тяжел мой заплечный мешок. Что же там, за горой? Что же там — под горой? От высот побелел мой висок. Сорок лет. Где-то будет последний привал? Где прервется моя колея? Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал. И не допита чаша сия.‹1960›
СЛОВА Красиво падала листва, Красиво плыли пароходы. Стояли ясные погоды, И праздничные торжества Справлял сентябрь первоначальный, Задумчивый, но не печальный. И понял я, что в мире нет Затертых слов или явлений. Их существо до самых недр Взрывает потрясенный гений. И ветер необыкновенней, Когда он ветер, а не ветр. Люблю обычные слова, Как неизведанные страны. Они понятны лишь сперва, Потом значенья их туманны. Их протирают, как стекло, И в этом наше ремесло. вернуться