Сильвия и Бруно

Спустя некоторое время вся распавшаяся на фрагменты вышивка окончательно была удалена, и мать направилась в соседнюю комнату, опять же двигаясь задом наперед и сделав по пути бессмысленное замечание: «Нет ещё, дорогие мои, сначала нужно заняться шитьём». А затем я уже и не удивлялся вовсе, когда увидел, как дети вприпрыжку задом наперёд устремились за ней, попутно восклицая: «Мама, мама, такой чудесный день, чтобы погулять!»

Там была столовая, и на столе стояли одни только грязные тарелки и пустые блюда. Однако моя компания — пополненная неким джентльменом, столь же добродушным, сколь и румяным под стать девчушкам — с очень довольным видом уселась за стол.

Видели вы когда-нибудь людей, которые едят вишневый пирог, причём каждый из них аккуратно препровождает вишнёвые косточки из уст на тарелку? Так вот, что-то похожее происходило и на этом дивном, если не сказать диком, пиршестве. Пустая вилка поднималась к губам, оттуда на неё выскакивал аккуратно отрезанный кусочек баранины, и вилка тут же опускала его на тарелку, где он моментально прирастал к большему куску, уже там лежащему. Вскоре одна из тарелок с цельным куском баранины и двумя картофелинами была передана председательствующему джентльмену, который преспокойно приладил кусок к бараньему боку, а картофелины вернул на большое блюдо.

Застольный разговор изумлял, если такое возможно, даже сильнее, чем самый способ принятия пищи. Он был внезапно начат самой младшей из девочек, которая обратилась к св оей старшей сестрице без всякого повода с её стороны: «Ты просто противная выдумщица!»

Я ожидал от старшей сестры резкого ответа, но вместо того она с весёлым видом повернулась к отцу и очень громким театральным шёпотом произнесла: «Стать невестой!»

Отец, чтобы не упустить своей очереди в обмене репликами, которые, на мой взгляд, годились разве что для сумасшедших, тут же отозвался: «А ты скажи мне шепотом, моя милая».

Но она не сказала шёпотом (эти девочки вообще ни разу не сделали того, о чём их просили) — а сказала в полный голос: «Конечно, нет! Всем известно, чего хочет Долли!»

А маленькая Долли передёрнула плечиками и с милой обидчивостью произнесла: «Не нужно дразниться, папа! Вы же знаете, как я не хочу быть у кого-то подружкой невесты!»

«И Долли будет четвёртой», — был дурацкий ответ отца.

Тут Номер Третий «вставила своё весло»: «О, всё уже обговорено, дорогая мамочка, полностью и окончательно! Мэри нам всё рассказала. В следующий вторник будет четыре недели, и трое её кузин уже назначены подружками невесты, и...»

«Она это Минни припомнит, — со смехом встряла мать. — Пусть бы скорей обговорили сроки! Не люблю долгих помолвок».

И Минни подвела беседе итог — если только вся эта хаотичная последовательность реплик заслуживает названия беседы — своим: «Только подумайте! Утром мы проходили Кедры, и Мэри Дэйвенант как раз стояла в воротах, прощаясь с мистером... Забыла, как его. Мы, конечно же, сделали вид, будто смотрим в другую сторону».

К этому времени я был столь безнадёжно сбит с толку, что бросил их слушать и отправился вслед за обедом прямо на кухню.

Но что нужды рассказывать тебе, о сверхкритичный читатель, настроившийся не верить ни единому эпизоду моего жуткого приключения, о том, что баранина была помещены на вертел, что она медленно переходила от состояния румяного жаркого к сочащейся кровью свеженине, что картофель сначала вновь обёртывался кожурой, а затем попал в руки садовнику, который отправился его закапывать, и что, когда баранина вновь срослась с содранной кожей, огонь в очаге, из яркого и жаркого постепенно превратившийся в слабый-слабый, угас так внезапно, что повар едва успел подхватить последний его проблеск кончиком спички, а его помощница, сняв барана с вертела, вынесла его (двигаясь, разумеется, задом наперёд) из дома навстречу мяснику, подошедшему (опять же спиной к ней) с улицы.

Чем дольше я размышлял над этим невероятным приключением, тем безнадёжнее запутывался [76], и с огромным облегчением разглядел я на дороге Артура, в компании которого и отправился в Усадьбу, чтобы выяснить, какие же новости принёс телеграф. Пока мы шли, я рассказал ему, что произошло на станции, однако о своих дальнейших приключениях счёл за лучшее умолчать и на этот раз.

Когда мы вошли, граф сидел в одиночестве.

— Очень рад, что вы забрели составить мне компанию, — приветливо сказал он. — Мюриел отправилась в постель — на неё сильно подействовала эта ужасная сцена, а Эрик поспешил в гостиницу собирать вещи, чтобы выехать в Лондон утренним поездом.

— Так телеграмма всё-таки пришла! — воскликнул я.

— А вы не знали? О, я и забыл — она пришла, как только вы увели детей со станции. Всё в порядке: Эрик получил назначение, и теперь, поскольку у них с леди Мюриел всё сговорено, ему осталось только покончить с делами в городе.

— Что вы имеете в виду под словом «сговорено»? — Сердце моё упало, когда я задал этот вопрос, ибо мне тут же пришли на ум разбитые надежды Артура. — Вы хотите сказать, что они обручились?

— Они и были обручены — в определённом смысле — уже года два, — спокойно произнёс старик. — Вернее, Эрик получил моё слово признать помолвку, как только он сможет обеспечить себе постоянную и прочную жизненную стезю. Я не мог бы быть счастлив, если бы моя дочь вышла замуж за человека без цели в жизни — без цели, я бы сказал, за которую стоит умереть!

— Надеюсь, они будут счастливы, — произнёс посторонний голос. Говорящий находился, несомненно, в комнате, но я не слышал, чтобы дверь отворялась, и в недоумении я огляделся вокруг. Граф, казалось, удивился не менее моего.

— Кто это сказал? — вырвалось у него.

— Я это сказал, — ответил Артур, поднимая на нас усталое, осунувшееся лицо. Казалось, свет жизни угас в его глазах. — Позвольте мне пожелать счастья и вам, мой друг, — глядя графу в глаза, добавил он тем же глухим голосом, который так нас поразил.

— Благодарю, — просто и сердечно ответил старик.

Наступило молчание; я поднялся, уверенный, что Артуру жаждет одиночества, и пожелал нашему доброму хозяину спокойной ночи. Артур протянул ему руку, но не сказал ничего, и ничего не говорил вплоть до той минуты, как мы оказались дома и зажгли свечи в моей спальне. Только тогда он произнёс, больше обращаясь к себе самому, чем ко мне:

— Сердце знает горе души своей [77]. Только теперь я понял смысл этих слов.

Несколько последующих дней прошли скучно и однообразно. Мне больше не хотелось посещать Усадьбу одному, а тем более предлагать Артуру сходить со мной — казалось, лучше уж подождать, пока Время, этот кроткий лекарь наших тягчайших скорбей, не поможет ему оправиться от первого удара разочарования, вторгшегося в его жизнь.

Дела, однако, вскоре потребовали моего присутствия в Лондоне, и я объявил Артуру, что вынужден на время его покинуть.

— Но я надеюсь вернуться сюда в течение месяца, — добавил я. — Поживём ещё вместе. Не думаю, что одиночество тебе будет полезно.

— Нет, — одиночества, да ещё здесь, я долго не снесу, — сказал Артур. — Но не беспокойся обо мне. Сейчас мне уже ничто не препятствует принять должность в Индии, которую мне давно предлагают. Надеюсь, что вдали отсюда я обрету то, ради чего стоит жить, а в настоящее время ничего такого не вижу. «Не страшно потерять мне жизнь мою, Которую хранил я от напастей И горестей, как высший Божий дар» [78].

— Вот-вот, — подхватил я: — твой тёзка был поражён столь же тяжким ударом судьбы и пережил его.

— Много более тяжким, чем в моём случае, — возразил Артур. — Женщина, которую он любил, оказалась вероломной. Подобного пятна не останется на моей памяти о… о… — Не в силах произнести имя, он торопливо продолжал: — Но ты-то вернёшься сюда, ведь так?

— Да, я обязательно ещё раз ненадолго сюда вернусь.

76

«Сверхкритичный читатель», вероятно, выскажет недоумение: в вышеописанных сценах люди двигаются задом наперёд, а вот слова, произносимые ими, звучат как положено, не наоборот. То же и с отдельными фразами: за первым словом следует второе, третье и так далее, но не в обратном порядке. Но читателю следует вспомнить, что при запуске часов «обратным ходом» Профессор предрекал всего лишь обратный ход событий, то есть неких элементарных актов, далее, вероятно, не делимых на составные части. Произнесение законченной фразы следует, очевидно, считать таким событием. Впрочем, практически аналогичным приёмом воспользовался в одном из своих последних творений и Марк Твен спустя совсем немногое время после смерти Кэрролла. Правда, в каждой фразе, повторенной при прокрутке часов в обратную сторону, в сочинении Марка Твена слова тоже произносились в обратном порядке, но как таковые — целиком. «„Слушай, Август, часов стрелки на смотри“, — сказал в обратном порядке Сорок четвёртый. „Илежуен?“ — отозвался я. (Всё-таки единственный случай, когда и слово произнесено задом наперёд. — А. М.) И Сорок четвёртый заметил (его слова заглушал бой больших башенных часов): „Одиннадцать бьёт снова, началось и вот ну! Слово даю (голос его звенел, креп, нарастал; исполненный высоких чувств, он звучал проникновенно и выразительно), ничуть, усилиях затраченных о пожалею не ничуть я, красочное менее не другое, что-нибудь устрою…“». (Твен Марк. № 44, таинственный незнакомец. М., Издательство политической литературы, 1989. С. 247.) Правда, у Марка Твена тут — монолог, а у Кэрролла — диалог, и потому Кэрроллу удобнее было ставить в обратном порядке именно законченные фразы, а слова внутри них не переставлять.

77

Книга притчей Соломоновых, 14:10.

78

Идиллия «Гиньевра» из цикла «Королевских идиллий» Теннисона (пер. Виктора Лунина). Фраза из горестного монолога короля Артура, укоряющего свою жену королеву Гиньевру (иначе Гвиневра, Гвиневера) за любовную связь с Ланселотом Озёрным.