Страница 10 из 55
В кабинете наступила мертвая тишина, прерываемая монотонным гуденьем монитора.
Осталось тихо выматериться и приняться за работу.
После переезда в новое здание нашему отделу досталось несколько помещений. Все кабинеты были пустынно-огромные, холодные и какие-то нежилые. Пришлось срочно обживать новое место. После новоселья кабинеты стали родными. Личный состав отдела разместился с особым шиком, совсем как в полиции Соединенных Штатов, отгородившись друг от друга мониторами и экранами.
Начальник отдела, он же заместитель начальника управления, его заместитель и я, скромный начальник маленького отделения, переселились в огромный кабинет с картой во всю стену. На карте четко прорисовывались районы Санкт-Петербурга с названиями самых маленьких улочек и переулков и Ленинградской области со всеми мелкими ручейками и речушками. Нигде и никогда я не встречала такой огромной карты. Карта весело перемигивалась огоньками разноцветных лампочек, обозначающих спокойствие в нашем городе.
И когда какая-нибудь лампочка начинала звенеть и моргать, это означало, что в городе или области совершено преступление и срочно требуется наша помощь.
Я стучала по клавишам, не вникая в текст. За полчаса мне нужно было подготовить доклад, который я обычно изобретаю за две недели. Здесь большая выдержка требуется, талант или уникальные способности.
В этот момент я наконец-то осознала, что особыми талантами не страдаю, уникальные способности у меня отсутствуют, да и с выдержкой получилась напряженка.
Я злилась на Юрия Григорьевича, мне хотелось услышать от него хотя бы одно слово похвалы или утешения. Но я понимала, что похвалу еще не заработала. А насчет утешения… Кто готов утешить подполковника милиции? Есть желающие? Желающих не видно на горизонте.
Да и что у меня было в докладе? Григорий Сухинин, тридцати трех лет от роду, неженатый, работающий водителем на крупной фирме «Петромебель», сбит неустановленной машиной на трассе Новгород — Москва — Санкт-Петербург.
В Питере проживал на «съемной хате» на улице Кирочной, бывшей Салтыкова-Щедрина, один, друзей у него не было. Все это со слов любящего деда, Иннокентия Игнатьевича, 82 лет от роду. Хорошая компания, Иннокентий Игнатьевич и я, Гюзель Аркадьевна Юмашева, вернувшаяся из командировки с пустыми руками.
На столе у начальника отдела лежала расписка Иннокентия Игнатьевича, что он удовлетворен работой комиссии. Жаловаться в высшие инстанции больше не будет.
Я думала, что обрадую Юрия Григорьевича, а он что-то совсем расстроился. Ну и что? Почему он всегда прав? Я тоже могу быть уверенной в своей правоте! Мои пальцы стремительно летали по клавиатуре…
Кому мог насолить простой водила с фирмы? Где тут криминал? Опять в моей голове каша.
Я выглянула из-за монитора. Юрий Григорьевич что-то сосредоточенно писал, высунув кончик языка. Еще одна вредная привычка, мужчина в возрасте пятидесяти лет не имеет права писать с высунутым языком.
«Тоже мне, полковник, — фыркнула я, продолжая летать пальцами по клавишам. — Вам нужен доклад, товарищ полковник? Вы его получите ровно через полчаса».
Он убежден, что Сухинина убили, из-за особого внимания министра? Ну, это я уже слишком загнула. Полковник — не карьерист. Жаль, что не могу его спросить по-человечески. Во-первых, нарушу субординацию. Во-вторых, он усомнится в моих профессиональных качествах, а не хотелось бы добавлять лишних сомнений в мой адрес.
Через полчаса я молча положила распечатанный доклад на стол Юрия Григорьевича. Сидя в подсобке (это наша мини-столовая, кафе, ресторан, кухня и одновременно приют комедианта), я дула на горячий чай и судорожно соображала, как бы улизнуть с опостылевшей работы. Во-первых — как, во-вторых — куда…
Каким образом улизнуть — придумать можно, а вот с «куда» — гораздо сложнее.
Сбегать с работы абсолютно некуда — дома сидеть не хотелось, а в другие места душа моя не рвалась. Да и где можно найти приют одинокому истосковавшемуся сердцу?
Я вспомнила странные знаки на записке: изум, руб, топ. А если это не изюм, рубль и уж точно не топ-модель? Что могут означать эти слова?
А возьму-ка я словарь и посмотрю все слова, начинающие с изум… Ну конечно, это изумруд! Тогда «топ» — это топаз, что ли? «Руб» — рубин? Да. Так и есть! Ура, ура, ура! Банзай! Слава Аллаху! Рубин, топаз и изумруд! А что такое «калиф»? Таких камней нет в природе, есть только калифы на час. Ну да ладно, разберусь. Надо же доказать полковнику свой профессионализм. Только доказывать надо молча, без криков «ура» и «банзай». Откуда у водителя мебельной фирмы могла взяться записка с сокращенными названиями драгоценных камней? Значит, интуиция у полковника железная? Недаром он уверен, что ДТП не ДТП, а криминальная разборка. Конечно, он прослужил тридцать с лишним лет, а я всего-то около двадцати. Мало это или много?
Я невольно дернулась. Приемник оглушающе орал, перебивая шумные голоса краткими сводками новостей. Я прислушалась: «21 января в «Лен-экспо» открывается выставка — «Петербург — салон роскоши».
Господи, подумать только — Петербург прослыл салоном роскоши! Интересно, что там такое, бриллианты валяются под ногами, что ли?
Я вспомнила грязь на улицах и проспектах, превратившуюся от мороза в булыжники, комья застывшего снега, норовящие угодить прямо под ноги. Говорят, что наш город в этом году занял первое место по России по количеству сломанных и переломанных конечностей. А может быть, где-то есть он, этот так называемый салон роскоши? Есть, существует, зазывает в свои недра с рассыпанными тут и там сокровищами. А я сижу в подсобке и тихо гнию от тоски и отчаяния. Вот на эту выставку роскоши я и поеду. Там я и разберусь с драгоценными камнями. Все лучше, чем со словарем в руках кроссворды отгадывать.
Все брошу, милицию, Юрия Григорьевича, Иннокентия Игнатьевича с их бедами и амбициями и поеду искать салон роскоши, как ищут землю обетованную. Может быть, я и разгадаю секрет записки с изумрудами и рубинами, найденной в кармане мертвого водителя.
Тем более что искать надо не за тридесять земель и не в тридевятом царстве, а всего лишь в «Ленэкспо». Ехать недалеко, зато могу разгадать ребус с диковинными камнями.
Выглянув из подсобки, я увидела, что Юрия Григорьевича в кабинете нет, значит, моя докладная записка прошла первый тест. Теперь осталось удачно смыться из управления, не встретив никого из начальников. Надо еще предупредить дежурного, чтобы меня не потеряли, а то объявят во всероссийский розыск.
Закутавшись в пальто и надвинув на глаза берет (чтобы не так стыдно было), я мелкими шажками побрела к выходу, считая по дороге этажи, пятый — пусто, четвертый — пусто, третий — пусто, второй — навстречу мчался Юрий Григорьевич…
Я срочно спряталась за стену лифта, сгорая от стыда. Совсем как в школе, точно так же я сгорала от смущения, сбегая с последних уроков. Полковник промчался мимо меня, мимо лифта (он никогда не ездит на лифте, полагая, что быстрее домчится на своих двоих), оставляя после себя ощущение нескончаемой работы.
В его присутствии мне кажется, если я выйду хотя бы на полчаса из управления, жизнь в городе мгновенно прекратится, сразу начнутся беспорядки, несанкционированные митинги и забастовки, вылазки неофашистов, антиглобалистов, скинхедов, перестрелки и всякие другие безобразия.
Когда я выхожу из здания, это ощущение пропадает, потому что я понимаю: мое отсутствие или присутствие ничего не решает, милиция всегда была, есть и будет, и неважно, кто в ней служит, — Юмашева, Иванова или Перетятькина.
Миновав второй и первый этаж, одновременно переборов чувство стыда за свое позорное бегство, я вышла на Суворовский проспект. Если сесть на проходящую маршрутку, через полчаса, самое большее сорок минут, можно оказаться в «Ленэкспо», и тогда — прости-прощай, уныние и тоска. На выставке я увижу загадочный салон роскоши — другой угол зрения, иное мироощущение. Сколько людей, столько мнений. Я вижу в городе сплошные неудобства, грязь, гололед, жижу и копоть, разрушающиеся здания, подвалы, залитые водой, а кто-то с иным мироощущением видит роскошь, рассыпанные бриллианты и небо в алмазах. Откуда оно берется, это иное мироощущение? Может быть, люди притворяются и иного мироощущения нет? Они придумывают себе забавы и салоны роскоши?