Пилат

Затем Иза уехала в Пешт, конфликт понемногу забылся, Антал не женился больше, и в клинике пришли к выводу, что, видимо, в бобылях ему лучше; есть натуры, которым женитьба противопоказана. «В конце концов, это его забота», — говорили приятели с некоторым даже сочувствием, а врачи пожилые пускались в туманные рассуждения о том, что в браке, мол, такое бывает, что совместная жизнь становится невыносимой. Доктора Сёч никто из них не знает как женщину, никому не удалось приобрести такой опыт, с первого курса она всегда была с Анталом. Словом, один господь знает, что там у них произошло, — да и не все ли равно?

Антала простили; простил его даже Деккер.

Лидия была в отчаянии, что ее угораздило влюбиться в человека, который был мужем Изы.

Иза со всеми умела разговаривать беспристрастно и искренне; Лидия же — разве что с больными, особенно с тяжелыми, с которыми было больше всего хлопот; с ними у нее словно язык развязывался — а она в общем отнюдь не была болтливой. У нее не было в жизни каких-либо волнующих переживаний; на занятиях по повышению квалификации она особо не блистала, во время войны была еще ребенком, ей не пришлось красться по темным переулкам с оружием и листовками, как Изе. Правда, как-то летом, приехав домой на каникулы, она участвовала в работах по регулированию речного русла, но в них участвовала вся молодежь их деревни и даже приехавшая из других краев — что это в сравнении с Дорожем! Переодеваясь после дежурства, она с досадой разглядывала свои белокурые волосы, серые глаза: Иза была голубоглазой и темноволосой.

Лидия знала: если она очень захочет, то без большого труда может стать одной из тех, с кем Антал время от времени проводил вечера; но она не хотела этого. Отношения Антала с женщинами, даже по здешним понятиям, были слишком уж мимолетными и однозначными. Лидии же нужен был весь Антал, со всеми его заботами и делами, ей хотелось видеть его в унынии, в плохом настроении, чтобы утешить, развеселить, накормить, если он голоден, в меру сил своих помочь в работе. Лидия мечтала об истинной душевной близости с Анталом, чтобы можно было говорить с ним обо всем на свете: и о неожиданном выздоровлении тяжелого больного, и о цветах, например, или даже о том, какое заказать ей платье или что почитать. Чувство Лидии было беззаветным и чистым, и когда она осознала это, то стала по-новому относиться и к доктору Сёч.

Жадно и с новым каким-то обожанием смотрела она на Изу, которая, при всех ее прочих достоинствах, знала, оказывается, некое магическое средство, вызывающее резонанс в душе и теле Антала. В иных обстоятельствах она не боялась бы стать в браке преемницей другой женщины — но не могла себе даже отдаленно представить, что займет в постели Антала, за его столом место Изы. Тот, кто когда-то жил с Изой, думала Лидия, ни за что не сможет ее забыть, а если забудет, то только внешне и все равно невольно будет ее меркой мерить любую женщину. Кто возьмет на себя смелость бросить вызов этим воспоминаниям? Да разве сможет человек, которому чего-то недоставало в Изе, заметить и полюбить ее, Лидию?

Словно какое-то функциональное расстройство, с которым можно бороться врачебным вмешательством, диетой, гимнастикой, пыталась она истребить в себе кажущееся столь бесцельным, бесперспективным чувство. Хотя нелегкая ее работа отнимала уйму времени, Лидия все же находила возможность общаться со своими сверстниками. Она болтала и танцевала с молодыми людьми, ходила в кино, летом — на пляж, зимой — на поросший елями холм, кататься на санках, играть в снежки. Даже порой целовалась под бюстом местного поэта, как любая другая девушка, пока Чере из хозотдела не стал намекать ей на свадьбу; тогда она на некоторое время отошла от всего, испугавшись. Ей казалось, она невольно обманула беднягу Чере.

Разлюбить Антала было не так просто: каждый день она видела его в отделении, говорила с ним, они обменивались пустыми фразами, которые только больным казались многозначительными. Иногда Лидия видела его в буфете или у клиники с какой-нибудь очередной женщиной — в такие дни у нее портилось настроение, она ощущала какой-то тихий гнев: что он, собственно, в них находит? Неужели они лучше ее? В тех случаях, когда в коридоре появлялась Иза и стучалась куда-нибудь в дверь, разыскивая Антала, Лидия чувствовала ревность, странным образом смешанную с глубоким уважением к этой женщине, с гордостью за нее; впрочем, если разобраться, для ревности были и причины более веские: порой в буфете Антал очень уж близко склонялся к женщинам или, схватив кого-нибудь из них за руку, бежал с ней по окаймленной самшитом дорожке — с Изой же здоровался за руку, словно с мужчиной, и почти не беседовал с ней с глазу на глаз, рядом всегда был профессор.

Что-то комичное и в то же время трогательно детское было в ее страсти: видя Антала с Изой, она страдала, но в то же время была счастлива, что дышит одним воздухом с доктором Сёч; восторженная, многолетняя верность Лидии своему идеалу стала пристрастней, но и глубже, обогатившись этим странным побочным чувством.

Был период, когда она почти забыла, что питала к Изе — из-за Антала — весьма неоднозначные чувства. Началось это, когда Иза привезла в клинику отца и Антал назначил к судье ее, Лидию, вместе с другой сиделкой, Эстер Гал. Она видела, как доктор Сёч шутит с больным отцом, с бесконечным терпением кормит его, высыпает ему на одеяло какие-нибудь нехитрые подарки, в надежде его рассмешить; видела она и то, как Иза, выйдя в коридор, прислонялась лбом к оконному косяку и долго смотрела на лес, словно деревья могли дать ответ, почему погибает тот, кого мы любим. Если в этот момент в коридоре раздавались шаги матери, мокрый платок исчезал, Иза проглатывала слезы и весело улыбалась: «Сегодня ему как будто полегче немного, смотри не расплачься у него, милая». Она всегда говорила это. Всегда.

Пока Лидия ухаживала за больным Винце Сёчем, она немного остыла и успокоилась. Антала она забудет со временем, все забывается, тем более то, чего не было. Смешно, что ее так влечет к Анталу; смешно и ненужно. Иза для нее вновь стала тем, чем была прежде: юношеским кумиром. Хороший она человек, слышала Лидия об Изе, еще даже не зная ее. Иза в самом деле была хорошим человеком, и странно было даже думать, что она, Лидия, могла смотреть на нее как на соперницу. Лидии было стыдно.

Однажды ночью судья заговорил. Она подумала, у него начался приступ боли или он опять шепчет; но тут увидела, что ошиблась. Винце улыбнулся, попробовал потянуться и совершенно нормальным голосом произнес:

— Сколько лет я не видел снов, Лидия, и вдруг теперь, в полудреме, увидел. Представьте себе, я был дома. Дома!

Сиделка в таких случаях обязана поддерживать разговор.

Лидия поправила подушку, одеяло Винце. Она охотно им занималась, судья был тихим, вежливым, но по-своему мужественным старичком. «Скоро будешь плясать!» — заглянув к нему, говорил Деккер. «Вы, папа, прекрасно выглядите!» — выдавливал Антал, который лжецом был довольно бездарным. Если Винце ждал жену, он всегда просил дать ему лекарство перед ее приходом: зачем ей зря волноваться, оправдывался он, еще увидит его недостаточно свежим. «То, укрепляющее, вы знаете, Лидия!» Маленькие глазки его светились мудростью и пониманием. Лидия в такие моменты, отвернувшись, наводила порядок на столике, чтобы не столкнуться с ним взглядом. Нелегко бывает, когда убеждаешься, что больной понимает: жить ему осталось недолго.

Лидия искренне любила Винце — не из-за Антала или Изы, она любила его самого за то, что он так героически принимает участие в комедии, которую они всегда разыгрывают вокруг неизлечимых больных. Он знал, что Иза считает, будто он ни о чем не догадывается, — и потому шутил с ней, играл в карты, пока были силы; знал, что и старая надеется на то же, — он и старой без устали улыбался и махал ей вслед иссохшей рукой. Если он был в сознании, то держал себя в руках без всяких лекарств: просил принести ему радио, читал газеты, пока мог держать их, шутил с посетителями, а когда Лидия дежурила в ночь и ему удавалось поспать, он, просыпаясь, говорил ей комплименты: «У вас лицо, Лидия, словно цветок дикой розы».