Алое платье

— Упал, — констатировал Антон Петрович.

А тот полежал, полежал, потом зашевелился, принял не-приличную позу и, испытывая большие трудности, направился на четвереньках в сторону дивана. Путь его был довольно спокойным, он мало о чём думал, его единственной мыслью было поскорее закончить путешествие и забраться на диван. Но не так просто получилось осуществить задуманный план. Через некоторое время Гаврилов наконец-то добрался до финиша и полностью выдохся. Так устал, что моментально уснул. Но ненадолго. Спустя всего несколько мгновений очнулся, испуганно раскрыл глаза и стал карабкаться на диван. Все наблюдали за ним с неподдельным любопытством. Гаврилов, скопив силы, сделал решающий рывок. Антон Петрович, представив себя на его месте, с удовлетворением сказал:

— Молодец! — и продолжил, как бы извиняясь перед хозяином. — Не рассчитал свои силы, разморило. Видать — на старые дрожжи. Вчера в Кузнецовке мы тоже ужинали. Он там хорошо держался: салфетки жевал, обглоданные кости в мою тарелку подкладывал, и клюкнул вроде бы тоже прилично, но досидел до конца, как огурчик, ни разу не свалился.

Баранов лег локтями на стол, развернулся всем корпусом к Захару Матвеевичу и спросил:

— Так почему же ты срываешь план по сдаче металлолома? Я хочу услышать твой ответ. Первый квартал заканчивается, а ты и одного ржавого гвоздя не отвез. Это — ваша борьба за экономию и бережливость? Имей в виду, тебе придется разъяснить свою позицию на бюро райкома партии. Некоторые хозяйства отнеслись к этой задаче с большим пониманием. Несмотря на холодную зиму, поставляли металлолом на приемные площадки в необходимом количестве. Совхоз «Донской», например, за два месяца текущего года выполнил годовое задание. А ты что? Тоже будешь ссылаться, что металлолом вмерз в землю, что нет транспорта? Или собираешься ждать, когда потеплеет? А на план тебе наплевать?

— Они все говорят, — вмешался Антон Петрович, — что им невыгодно возить металлолом, только бензин расходуют, а ничего за это не получают. Но ведь можно возить на попутных машинах. Я выяснил, что в каждом совхозе в сторону Ростова ежемесячно по три-четыре раза гоняют пустой транспорт. Почему бы их не загружать? Просто надо быть порасторопней, заранее подготавливать груз к отправке. И никаких убытков не будет.

— Вот-вот! Правильно говоришь, — произнес Баранов и как-то странно посмотрел на Антона Петровича.

— Да нет, — сказал Захар Матвеевич. С этим у нас нет проблем. Просто нам нечего возить. Нет у нас металлолома, а что валялось, люди растащили. Я же не поставлю сторожей охранять ржавые железки.

— Ну, это ты брось! — пригрозил Баранов. — Завтра же направлю к тебе с проверкой этого клоуна, — добавил он и кивнул на Гаврилова. — И ты тоже по…, по…, по…едешь, — заплетающимся языком дал указание он Антону Петровичу.

Затем икнул проникновенно, пропустил рюмку, налил еще и поник головой, удерживая полную рюмку в руке. Постепенно его рука ослабла; коньяк пролился. Из возникшей лужицы к краю стола пополз ручеек, и на брюки второго секретаря райкома КПСС побежала тоненькая струйка.

По всем приметам застолье подходило к своему завершению; гости напились, наелись, больше ни к чему не притрагивались. Наступила тишина, слышалось лишь мирное похрапывание Гаврилова. Вдруг Баранов вспомнил во сне анекдот и вскинул голову: перед ним сидели два человека. Не поняв, как сюда попал, он произнес:

— Послушайте новый анекдот. Вы, наверно, еще не

с-слышшали?

— Нет, я еще не с-слышал, — отозвался Гаврилов с дивана. Баранов поглядел вокруг себя и по ошибке принял банкетную комнату за свою спальню. Увидел на диване инструктора райкома партии и не узнал его. «Кто он такой? Зачем лежит здесь?» Он исподлобья сурово и с горечью посмотрел на него второй раз и тогда узнал. А узнав, нахмурил брови и, силясь постичь ситуацию, спросил:

— Что, уже утро? — Гаврилов глупо улыбнулся, не проронил ни одного слова и прикрыл глаза. Баранов снова огляделся. «Нет, это не моя спальня». На душе его стало спокойнее. — Ну, слушайте, — сказал он. — У директора совхоза спрашивают: почему план не выполнил? А он отвечает: «Весь урожай съела тля. На следующий год посеем еще больше, пусть эта гнида подавится».

Любой анекдот, рассказанный Барановым десятки раз, Гаврилов слушал как впервые, засмеялся он и теперь, задергавшись ногами. Но тут же опять закрыл глаза и захрапел. Антон Петрович, тоже слышавший этот анекдот уже дважды, даже бровью не повел, как сидел с опущенною на грудь головой, так и продолжил сидеть: неподвижно, крепко задумавшись. А может быть, засыпая. Трудно сказать, потому что выражение его лица было неопределенным.

Баранов поднял на него сердитые глаза и пробормотал:

— Человек, не обладающий чувством юмора — это страшный человек, он опасен для общества.

Тут его замутило, он снова начал клевать. Клевал, клевал, потом вовсе опустил голову и несвязно заговорил сам с собой. И беседа эта затянулась надолго, она то прерывалась, то возникала вновь.

Покосившись на него, Антон Петрович спокойно сказал:

— Скочерыжился.

Захар Матвеевич сидел неподвижно и хмуро смотрел на своих скрючившихся гостей. Невеселая картина представлялась его взору. Он вспомнил о Марине, дожидавшейся его возле трех тополей и возможно уже продрогшей. Вот как немилосердна оказалась к нему судьба. Спустя минут десять он потерял самообладание и намекнул:

— Пора по домам. Я сидеть с вами больше не могу, меня люди ждут. Вставайте, товарищи дорогие!

Никто не тронулся с места. «Сами они теперь никогда не уйдут, — подумал он, — придется выталкивать. Хоть и рисковое это дело, можно и беду на себя накликать, но что делать?» И директор принялся тормошить каждого по очереди. Начал с Баранова. Тот, несмотря на утрату реальности, как только вышел из оцепенения, сразу потянулся рукой к бутылке, роняя стоящую на пути посуду. Потом все-таки поднялся со стула, цепко схватился беспомощными пальцами за край стола и, пошатываясь, стал настраиваться на изменение положения головы и тела, а также на движение в пространстве без опоры, не замечая, что его брюки мокрые. Захар Петрович перешел к Антону Петровичу. Тот вскочил как солдатик и сразу взял себя в руки. Со спящим Гавриловым пришлось повозиться подольше. Минуты три Захар Матвеевич толкал и тряс его.

— Проснись! Проснись! Эй, Игорь Сидорыч, хватит кемарить, вставай!

Гаврилов повернулся, показав помятое злое лицо. Чуть подняв голову, он что-то проговорил и снова лег, натягивая на голову свой пиджак. Захар Матвеевич не отступал. Наконец Гаврилов кое-как оторвался от дивана и, едва держась на ногах, хрипло заявил:

— Отцепись от меня, я спать хочу.

Ему явно не хотелось никуда идти, он и не собирался уходить отсюда. Захар Матвеевич опять потрепал его за шиворот и поспешил к Баранову, который готовился к посадке. В это время Гаврилов сделал шаг сначала вперед, потом назад, зашатался, растопырил руки и чуть не упал. И, вне всякого сомнения, упал бы, если бы Захар Матвеевич ни кинулся к нему и не помог восстановить равновесие. После этого Гаврилов вцепился в Захара Матвеевича и смотрел на него ласково. Освобождаясь, Захар Матвеевич отдернул его руку — выражение лица инструктора райкома партии резко изменилось: как посмел? Он насупился и в знак протеста отвел взгляд в сторону.

Тогда Захар Матвеевич каждого повернул лицом к выходу и любезно подтолкнул сзади. Баранов с бледным лицом, слегка согнувшись и напрягшись, пошел, медленно ступая по полу. За ним поплелись и остальные. На улице вместе с райкомовским водителем, совершенно трезвым, голодным и нервным, Захар Матвеевич усадил гостей в «Ниву». После чего водитель сел за руль и со злостью громко захлопнул дверцу; машина, резко дернувшись с места, поехала. Захар Матвеевич поспешил к своему «уазику».

х х х

Дорога к Вишневой балке тянулась между виноградником и голым полем; неподалеку виднелась лесополоса, слившаяся с вечерним небом, по которому бежали темные тучи. У лесополосы Захар Матвеевич свернул налево, через несколько метров обнаружил узкую накатанную просеку и, вырулив на нее, проехал посередине черных искривленных зарослей. Полевая дорога повела снова вдоль деревьев; за ними показались перемещающиеся в сумерках огни.