Страница 5 из 8
— Значит, будешь великим ученым. Они все точно такие.
— Какие?
— Такие же, как и ты, ненормальные. Не хочу больше разговаривать с тобой.
Эрудит шагнул к ней, она отстранилась.
— Нина, милая, не обижайся. Ты чего, шуток не понимаешь?
Она, нервно закусив губу, молчала. Пожалев о том, что нанес девушке совершенно незаслуженную обиду, он, как бы извиняясь, заглянул ей в глаза и заискивающе улыбнулся.
— Нет, почему ты все время грубишь? – возмутилась она.
— Мне просто интересно…
— Что тебе интересно? Издеваться надо мной? Несешь какую-то чушь, а я из-за этого расстраиваюсь.
— Подумаешь! — усмехнулся Эрудит. Не хватало еще расстраиваться из-за всякой ерунды! Ну, ты уже перестала сердиться?
— И не думала сердиться. На больных не обижаются.
— А я думал — сердишься, — сказал он и опять улыбнулся.
— Эрудит, перестань…Нечего за дурочку меня принимать, — произнесла она, стараясь говорить как можно более сдержанно.
Эрудит пожал плечами.
— Я и не пытался принимать тебя за дурочку, но так получается. Ничего не могу с собой поделать.
Нина вопросительно посмотрела на него и обиделась окончательно. Ее лицо, выражавшее неудовольствие, но еще оживленное, вдруг потухло.
— Я пошла домой.
— Подожди! Куда спешить? Повторяю: я всего лишь пошутил. Давай помиримся.
— Не хочу.
— Ты это всерьез?
— Да, всерьез! — ответила она. И добавила: — Я думала, ты хоть немного любишь меня. Можешь больше вообще не приходить.
Эрудит стоял крайне озадаченный. Впрочем, это не помешало ему позабавиться мыслью: «Еще посмотрим, осмелится ли она капризничать и дальше!»
— Зачем ты глядишь на меня так сердито? — дружелюбно спросил он.
— А почему ты так разговариваешь со мной?
— Опять все сначала! Да. Но все-таки ты не должна из-за этого глядеть так сердито.
— Я вовсе не сержусь.
— Тогда в чем же дело? Может быть, нам вообще не надо было встречаться?
— Ты совсем меня не любишь, и я тебе совсем не нужна.
— Нина, моя бесценная, ты мне нужна. Сколько раз об этом можно говорить? Девочка моя, ну что случилось? Я неудачно пошутил, тебе не понравилось. Больше не буду, обещаю. Давай поцелуемся и помиримся. — Он слегка наклонился к ней. — Ну, где твои губки? — Нина отрицательно покачала головой. — Я прошу тебя! — настаивал он. — Лучше плохой мир, чем хорошая война. — Нина снова покачала головой. — В таком случае предлагаю заключить временное перемирие. Надо быть великодушнее к тем, кто оступился однажды. Человек совершил ошибку, но разве не заслуживает он снисхождения ближнего, то есть — ближней. Подай хоть маленькую надежду на твое милосердие, на милосердие к тому, кто любит тебя, кто сгорает от любви! Ну, совсем крошечный шанс.
Нина внимательно рассматривала в свете луны его лицо и постепенно к ней возвращалось настроение, которое совсем было покинуло ее. У нее появилась уверенность, что Эрудит не отпустит ее, поняла, что можно об этом не беспокоиться и сказала, наморщив лоб:
— Сейчас ты получишь. Ну-ка, отпусти меня!
— Ты такая смешная сегодня!
— Я и чувствую себя в смешном положении, — отозвалась она.
Минуту они молча смотрели друг на друга.
— Какая ты несчастная! Что же мне с тобой делать?
— Зато ты у нас счастливый.
— Как можно? Ты думаешь, я могу быть счастлив, зная, что ты несчастлива?
— Эрудит, пожалуйста, помолчи.
— Иди сюда, — он потянул ее к себе. Она замешкалась на какое-то мгновение, но этого мгновения оказалось достаточно. Он схватил ее в охапку и поднял на руки.
— Невест положено носить на руках, — сказал он и попытался поцеловать ее.
Сопротивляясь, Нина закрыла лицо руками.
— Отпусти меня!
— Отдохни немного, ножки твои устали стоять.
Неожиданно для него да, пожалуй, и для нее самой девушка резко вырвалась из рук и шагнула в сторону.
— Не прикасайся ко мне больше, я тебе никакая не невеста.
— Это точно?
— Да, — резким тоном произнесла она и сжала губы.
— Ладно, больше не прикоснусь.
— Очень хорошо!
Она насторожилась. В голосе Эрудита ей послышалась какая-то опасность. Он повернулся так, что она оказалась сбоку, и равнодушно смотрел в даль улицы, серебрившейся в свете луны. Нина растерялась, не знала, что предпринять. Сама осложнила обстановку, а зачем, даже себе объяснить не смогла бы. Да, она стосковалась по его ласковому отношению. Три года одиночества и ожиданий оправдывают остроту восприятия каждого произнесенного слова. Это естественно. Но важней не слова, а что за ними. К ней вернулось то, что, казалось, ушло из жизни навсегда и никогда не могло вернуться. Она любила его безумно, ни о ком другом даже думать не могла. Несмотря ни на что, надеялась, что и он ее любит. Теперь же надежда пошатнулась. И она решила для себя: надо впредь не характер свой показывать, а наоборот искать любой повод для немедленного примирения.
Перестав ощущать внимание Эрудита, Нина исподтишка следила за ним, и в голове у нее начали зарождаться тревожные мысли. Если бы он не хотел возобновлять дружбу, мог бы просто не прийти на свидание. Зачем же обижает ее? Может, его шутки не так уж и обидны? То есть повода для огорчения вовсе не было, она сама его нашла и выразила свое недовольство, по одной простой причине, что услышала не то, что хотела услышать. «Почему я рассердилась? В его словах не было ничего такого, по сути, он ничего плохого не сказал. И началось все так весело. Напрасно я капризничаю».
х х х
Люди привыкли придавать словам слишком большое
значение, им кажется, что в словах могут выразиться подлинные мысли и чувства. Каждый, высказывая вслух не то, что он думает, а то, что считает нужным, ожидает от других чистой правды. На самом же деле мысль изреченная — есть ложь. Стоит ли полагаться на искренность человека, когда знаете, что на его месте вы бы солгали. Выразить же собственные ощущения словами невозможно даже при стремлении быть правдивым. В этом случае они обладают весьма слабой убедительностью, они лишь смутно передают наши чувства и желания, так как мы их не то чтобы выразить, мы их понять не всегда умеем.
Эрудит, желая подчеркнуть свое безразличие к Нине, больше не произнес ни одного слова. А когда с холодной улыбкой медленно повернулся к девушке, она почувствовала отчужденность в его взгляде. Этот взгляд заставил Нину задуматься о том, что делать дальше. То, что он еще стоял и не собирался уходить, несколько утешало ее, и все же напряжение нарастало. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
— Я пошла, — сказала она, недовольная собой, пристально посмотрела на Эрудита и подалась вперед. Но не успела сделать и двух шагов, как Эрудит поймал ее за руку и вернул на прежнее место.
— Стоп, ты куда?
— Отпусти! Чего пристал ко мне?
— Я не пристал. А ты будешь стоять тут до утра.
— Не дождешься!
— А я сказал: будешь!
— Нет, не буду.
— Будешь! Даже с места не сдвинешься!
— Ну, уж нет! Я убегу.
Она попыталась высвободиться из объятий Эрудита, но он только крепче обхватил рукой ее плечи.
— Поговори еще. От меня далеко не убежишь. Стой и молчи.
— Не буду. Кровопийца. Может, ты мне ноги еще спутаешь, к забору меня привяжешь?
— Договоришься — спутаю и привяжу.
— Да, не сомневаюсь… — пробормотала Нина, поправляя волосы.
Теперь Эрудит смотрел ей прямо в лицо. Ее растерянность и нерешительность ему казались забавными. Было ясно, что он затронул в ней слабую струнку, то есть появились такие условия, когда ему представилась возможность убедиться в ее чувствах со всей наглядностью. И ему захотелось выяснить, далеко ли решится зайти она в своей любви к нему. Почему бы не попробовать? — задался он вопросом. Это будет даже интересно! Он сам удивился, как пришла ему в голову такая мысль? При всей своей жестокости по отношению к Нине идея была столь заманчива, что он не мог отказаться от нее. В ней не таилось серьезного намерения. Эрудит не видел в этом ничего плохого, просто захотелось подурачиться, а тут такая обстановка сложилась. К тому же пришла весна, она только начиналась, а молодая кровь уже бурлила и искала выхода, как пар из чайника со свистком. Так что его намерение объяснялось отчасти обыкновенной бесшабашностью. В общем, Эрудит вел себя так, как мог вести любой, оказавшись под звездным небом наедине с хорошенькой капризной девушкой, влюбленной в него с самого детства. Действовать следовало очень тонко, но он не сомневался в успехе и начал подготовку.