Страница 19 из 28
– А мне кажется, это вполне возможно, – неожиданно вмешался в разговор сержант Ропер.
Аллейн удивленно посмотрел на него.
– Да?
– Да, сэр. Говоря откровенно, эта дама была остра на язык, вредная и властная. Моя супруга всегда говорила, что нельзя ничего сделать, чтобы об этом не узнали в Ред-Хаузе. Тамошняя кухарка, подруга моей жены, никогда не рассказывала ей ничего такого, что не хотела бы обсуждать со всей округой. Мисс Кампанула больше всего любила еду, а потом новости. Ее называли «ходячим радио Чиппинга».
– Да, все именно так, – шепотом проговорил Аллейн.
– Но ведь за любопытство людей не убивают! – возмутился доктор Темплетт.
– Полагаю, что иногда убивают, – высказал свое мнение сержант.
– Невозможно представить, что это произошло именно с мисс Кампанулой.
– Может, не ее именно хотели убить, – флегматично заметил Ропер.
– Да что вы? – воскликнул главный инспектор. – Как это понимать?
– Подозреваю, что хотели убить мисс Прентис.
– Боже праведный, – проговорил медицинский эксперт. – Я об этом даже не подумал.
– Это не пришло вам в голову? – удивился Аллейн.
– Забыл вам сказать. О господи, какой же я глупец! Почему вы мне не напомнили, Ропер? Боже праведный!
– Можно узнать, в чем дело? – поинтересовался старший инспектор.
– Да, конечно.
Смутившийся Темплетт рассказал о пальце мисс Прентис и о смене пианистки.
– Да, дело непростое, – заметил Аллейн. – Давайте расставим все по местам. Вы утверждаете, что вплоть до семи часов сорока минут Элеонор настаивала на том, что будет играть увертюру и антракт?
– Именно так. Я убеждал ее три дня, что лучше бросить эту затею. У нее начался нарыв пальца, но она отнеслась к этому крайне небрежно. В ранку попала инфекция, и палец сильно раздуло. Ей было очень больно. Думаете, она сдалась? Ничего подобного. Элеонор заявила, что изменит аппликатуру во время исполнения этого произведения. Даже слышать не хотела о том, чтобы отказаться от выступления. Сегодня я спросил разрешения взглянуть на больной палец. Но в ответ эта особа заявила, что ему уже «гораздо лучше». Она надела на него хирургический напальчник. Примерно в семь сорок я проходил мимо дамской комнаты и услышал, как кто-то плачет. Дверь была приоткрыта, и я увидел, как Элеонор раскачивалась и баюкала свой несчастный палец. Я вошел и настоял на осмотре. Он очень сильно раздулся и стал красным. Элеонор была вся в слезах, но еще упорно утверждала, что сможет выступить. Я занял твердую позицию. Потом пришла Дина Коупленд, увидела, что происходит, и привлекла своего отца, который имел на эту даму влияние большее, чем кто-либо другой. Он заставил ее отказаться от этой затеи. Идрис, бедная старая девочка, была очень рада сыграть свою знаменитую прелюдию. Последние двадцать лет она играла ее везде, к месту и не к месту. Кого-то послали в Ред-Хауз за платьем и нотами. Сама мисс Прентис была одета для участия в постановке. Пастор сказал, что сделает объявление и объяснит вынужденную перемену. К этому времени Элеонор вошла во вкус в роли мученицы… и… Но стойте. Кажется, я сейчас поступаю очень опрометчиво. Не записывайте ничего в блокноты, чтобы потом не ссылаться на меня.
Медицинский эксперт взволнованно посмотрел на помощника Аллейна, чья записная книжка лежала на его огромном колене.
– Все в порядке, сэр, – мягко произнес Фокс. – Нам нужна только суть.
– А я все не по сути говорю. Простите меня.
– Мы можем резюмировать, – подытожил старший инспектор, – что, по вашему мнению, до семи часов сорока минут все, включая мисс Кампанулу и мисс Прентис, считали, что на пианино будет играть последняя.
– Именно.
– Ноты этой «Венецианской сюиты» принадлежали Элеонор?
– Да.
– Мог ли кто-нибудь поместить весь этот механизм в пианино после семи сорока?
– Господи, нет. Публика начала приходить около семи тридцати. Правда, Ропер? Вы стояли у двери.
– Каины уже в семь двадцать были здесь, – сообщил сержант. – И мистер и миссис Биггинс, и этот несносный разбойник Джорджи вскоре пришли. Я дежурю с семи часов. Все сделали раньше.
– А что касается утреннего и дневного времени? Кто-нибудь был здесь?
– Все ходили туда-сюда. Девушки из Молодежного общества занимались декорированием и приготовлениями к ужину и так далее. А мы готовили весь необходимый реквизит за сценой. Было полно народу.
– Я полагаю, здесь у вас проходили репетиции?
– Только генеральная. Большинство же репетиций мы проводили в кабинете эсквайра в Пен-Куко. Тут было слишком холодно, пока не появились дополнительные обогреватели. Репетиция в костюмах проходила здесь в четверг вечером. Вчера днем в пять часов, я имею в виду в пятницу, мы пошли в Пен-Куко, и у нас было то, что Дина называет прогон ролей.
– А как насчет сегодняшнего дня перед представлением?
– Днем ратуша была заперта. В районе трех часов я зашел сюда, чтобы положить кое-какие вещи. Здание было закрыто, и ключ висел в оговоренном месте снаружи. Мы так решили с Диной.
– Вы обратили внимание на пианино?
– Обратил ли я? Да, конечно. Оно стояло там же, где и сейчас. С покрывалом и горшками цветов. Его так декорировали утром.
– Кто-нибудь еще заглядывал сюда в три часа, пока вы были здесь?
– Так, дайте подумать. Да, миссис Росс была здесь с продуктами. Она положила их в одну из комнат за сценой.
– Как долго вы оба находились здесь?
– Ох, недолго. Мы поговорили минуту или две и ушли.
– Вместе?
– Не совсем. Когда я уходил, то заметил, что дама раскладывает сандвичи по тарелкам. Между прочим, если вы голодны, то угощайтесь. И под столом есть немного пива. Я позаботился об этом, так что не стесняйтесь.
– Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарил инспектор.
– На здоровье. На чем мы остановились? Ах да. Меня вызвали к одному пациенту, неподалеку от Мортона, и я хотел еще заехать в местную больницу. Я здесь пробыл недолго.
– Больше никто не заходил?
– Нет.
– Кто вечером прибыл первым?
– Не знаю. Я был последним. В шесть поступил экстренный вызов. Когда я приехал домой, то увидел, что моей супруге опять стало плохо. Мы не могли быть здесь раньше семи тридцати. Дина Коупленд подумала, что я не появлюсь, и сильно переживала. Она сможет сообщить все о времени прибытия. Не сомневаюсь, что эта девушка пришла сюда задолго до всех актеров. Дина Коупленд – это дочь священника. Она ставила пьесу.
– Да, спасибо.
– Что ж, полагаю, я больше не могу быть вам полезен. Боже праведный, уже два часа.
– Ужасно, не так ли? Нам придется провести здесь всю ночь, я думаю. Не будем вас больше задерживать, доктор Темплетт.
– Как насчет перевозки тела? Если нужно, я договорюсь с перевозкой, чтобы приехали как можно быстрее.
– Да, пожалуйста.
– Я полагаю, вскрытие придется делать мне?
– Да. Да, конечно.
– Пусть земля ей будет пухом. Бедная старая девочка. Что ж, доброй ночи или доброго утра. Э… я не запомнил вашего имени?
– Аллейн.
– Как? Родерик Аллейн?
– Да.
– Честное слово, я читал вашу книгу о криминальных расследованиях. Чертовски хорошо. Любопытная тема, не так ли?
– Увлекательная.
– Занимательно только для любителей, профессионалам же не до шуток.
Доктор Темплетт пожал инспектору руку, собрался было уходить, но остановился.
– Да, – вспомнил он, – мне хочется взглянуть, как сработала эта ловушка.
– Конечно. Подойдите и посмотрите.
Бейли был около инструмента с фонарем и каким-то другим сложным приспособлением. Томпсон встал рядом с фотоаппаратом.
– Как все продвигается, сержант? – поинтересовался старший инспектор.
– Закончили с корпусом, сэр. Успехи невелики. Кто-то вытер всю пыль. Может, нам удастся найти какие-нибудь отпечатки, хотя я очень в этом сомневаюсь. То же самое с «кольтом». Мы собираемся достать его.
– Хорошо. Действуйте аккуратно. Не хотелось бы потерять отпечатки, если они там есть. Я отодвину переднюю часть пианино, а вы возьмете револьвер.