Страница 90 из 244
– Ведь это – тот самый Мельников, который с отчаянной храбростью помог скрутить Бирона? – спросил Воронцов.
– Да, – ответил Ханыков, – мы оба были тогда в деле, только я командовал другим отрядом. Между прочим, на другой день я говорю ему «Здорово мы с тобою обмишурились!» – «Чем?» – спрашивает «Да как же, – говорю, – ведь Миних-то говорил нам об аресте Бирона для выгоды матушки-царевны, а оказалось, что мы только сыграли в руку врагам её высочества!» – «Ну, знаешь ли ты, – ответил он мне, – я солдат, а не политик. Мне фельдмаршал приказал дело делать, так я не рассуждаю, как и что. И не знаю, о каких врагах её высочества ты говоришь. Ежели царевна – враг государю и его родителям, значит, она и нам – тоже враг» Я и прикусил язык, опасно было дальше-то говорить!
– Так он и донести при случае может? – спросил Александр Шувалов.
– Не думаю, тем более на меня не пойдёт доносить. Мы с ним старые друзья, опасно было говорить потому, что разговор происходил на улице. Но я надеюсь со временем, когда наше дело встанет на ноги, поговорить с ним по душам. Повторяю – если он согласится, что всякий русский должен помочь нашей русской царевне вернуть свои законные права, так сейчас же к нам перейдёт…
Разговор продолжался далее о том о сём. Наконец решили разойтись, «опять-таки ничего не вырешив», как грустно думал Лесток.
– Но постойте же, господа, – остановил он их, – ведь мы опять ровно ни до чего не договорились! Надо же решить, что нам делать? Вы говорите, что преображенцы готовы в любой момент встать за нашу царевну? Так в чём же дело? Первой же ночью, ну, хоть сегодня же, собрать их на дворе; кто будет мешать – разные там Мельниковы, что ли, – тех попросту убрать! Повести согласных к дворцу, арестовать правительницу, да и делу конец!
– Да ты с ума сошёл, Лесток! – воскликнула цесаревна, бледнея от испуга. – Разве такое дело легко делается? Да тебе, должно быть, просто и своя, да и моя жизнь надоела!
– Нет, – задумчиво сказал Воронцов, – мне кажется, что доктор прав: такое дело можно сделать только сразу, неожиданно… И так уже начинают подозревать кое-что. Правда, когда принц Антон недавно обращал внимание правительницы на явную интригу в пользу нашей цесаревны, то принцесса Анна с пренебрежительной улыбкой сказала, что у царевны происходят просто «солдатские ассамблеи», которые…
– Ну, чего замялся? – улыбаясь, кинула Елизавета Петровна. – Наверное, про меня какую-нибудь гадость сказала? Так ты не бойся, говори прямо, я привыкла! Да ну же, Михаил Илларионович, слышишь, что ли?
– Правительница сказала, что если в этих ассамблеях и есть политика, то только любовная, и если они чему-нибудь грозят, так не династии, а нравственности царевны. Она же, принцесса Анна, – не поп и не гувернантка.
– А знаете, ваше высочество, – заметил Пётр Шувалов, – это наводит меня вот на какую мысль: если правительница действительно так смотрит на дело, то нам безопаснее будет собираться по вечерам, а не днём, как считает нужным доктор Лесток.
Последний собрался что-то возразить по этому поводу, но в это время явившийся лакей доложил, что какой-то старичок монах желает быть допущенным к её высочеству, что его гнали-гнали, но он твердит, что пришёл по важному делу.
– Монах? – удивлённо переспросила Елизавета Петровна. – Что ему нужно? Если подаяние на монастырь, так пусть в дворцовую контору идёт!
– Да мы говорили, ваше высочество, а он всё своё твердит!
– Да спроси у него по крайней мере, какого он монастыря?
Лакей через некоторое время вернулся и доложил:
– Монах говорит, что он из Елизаветинского монастыря, Маврина скита, ваше высочество!
– Что такое? – воскликнула Елизавета Петровна. – Да я все монастыри в России знаю, а о таком и не слыхивала…
– Пусть войдёт сюда! – внезапно приказал Лесток, а когда лакей ушёл, он, отвечая на удивлённый и негодующий взгляд царевны, сказал: – Как вы не понимаете, ваше высочество! Ясное дело, что монах был в вашем дворце и его послала сюда Мавра Егоровна. Значит, он из наших! Не могу же я это при лакеях говорить!
Вскоре в столовую, где происходил этот разговор, вошёл известный уже читателю старичок монах. Старчески семенящей походкой он подошёл к царевне и отвесил низкий поклон сначала ей, потом всем остальным присутствующим.
– Что тебе от меня понадобилось, отец? – спросила царевна.
Видя, что его не узнают, Столбин, бывший благодаря чудесному обретению Оленьки в редко-прекрасном настроении духа, захотел несколько продлить комедию.
– Было нашему настоятелю в нощи видение, и послал он меня, раба грешного, о том видении упредить ваше высочество. Потому наш настоятель очень хорошо ваше высочество знает и очень ко благу вашего высочества душой прилежит!
Елизавета Петровна с молчаливым удивлением смотрела на монаха. Она ровно ничего не понимала, не меньше, правда, чем остальные. Какое-то «видение в нощи»… настоятель дальнего монастыря, который её «очень хорошо знает»…
– Да кто такой ваш настоятель-то? – нетерпеливо крикнула она наконец.
Монах широко открыл рот, полез туда рукой, достал восковую пластинку, которая придавала его голосу старческую шепелявость, и, выпрямившись, ответил натуральным молодым голосом:
– Маркиз де ла Шетарди, ваше высочество!
– Столбин! – вскрикнула царевна Елизавета, покатываясь со смеха. – Да я и не знала, что ты – такой затейник!
Все присутствующие дружным смехом покрыли её слова.
– Однако, Пётр Андреевич, – сказал Лесток, – вы, оказывается, большой мастер переодевания; это – неоценимое качество для заговорщика!
– Да какой там мастер? – улыбаясь, ответил Столбин. – Я сегодня опять так промахнулся, что досада берёт. Ко всему подготовился. Ещё тогда, когда меня под видом купца Алексеева выследили, я наметил себе монашеский костюм на следующий раз. Говорил для этого с монахами, расспрашивал их, читал книги о монастырях и монашеских обыкновениях. И вот надо же было так случиться: прохожу я мимо окна, из которого Ванька Каин смотрит, а какой-то мужик возьми да и попроси у меня благословения. Я смутился. Имеет ли право монах благословлять или для этого надо быть по крайней мере иеромонахом? Вот и не знаю! Мало того, не поупражнялся в благословении и сам почувствовал, что у меня нескладно выходит. Оглянулся я на окно: а Ванька всё заметил – по глазам видно! Как это он ещё меня догонять не бросился! Я так и думал, что меня либо перед дворцом, либо по дороге к Смольному схватят. Ну, а назад в этом же костюме и думать нечего возвращаться!