Страница 4 из 37
– Мне казалось, ты у нас великий следопыт…
– Ну да, в пустыне, но мы-то не в пустыне.
Джег, вскинув бровь, оглядел заброшенные хижины.
– Хочешь сказать, тут у нас мегаполис, что ли?
Мгновение они молча смотрели друг на друга. Пыль у них под ногами взвилась вихрем и снова осела.
– Она где-то тут, – сказал Нири.
– Да ну? Какая удача, что со мной самый зоркий, как он сам считает, парень к западу от гор, а то ведь я бы не заметил, что ее дохлая лошадь валяется в десяти долбаных шагах отсюда. Да, она где-то тут.
– Где, как думаешь? – спросил Нири.
– А где бы ты сам засел?
Нири оглядел здания; когда взгляд его прищуренных глаз скользнул по таверне, Шай дернулась в сторону от окна.
– Вон в том, наверное, ну да я – не она.
– Конечно, не она, раздери тебя на части. Знаешь, как я вас отличаю? У тебя сиськи больше, а мозги – меньше. Будь ты ею, мне бы и искать ее ни хрена не пришлось, согласен?
Снова молчание – и порыв пыльного ветра.
– Наверное, – сказал Нири.
Джег снял шляпу, почесал ногтями потные волосы, а потом криво нахлобучил ее обратно.
– Ты посмотри там, а я проверю соседний. Но сучку не убивать, усек? А то получим только половину награды.
Шай отступила подальше в тень, чувствуя, как спину под рубашкой щекочут капельки пота. И надо же было попасться в этой ничтожной дыре! Да еще этим никчемным отбросам. Да еще босиком. Она этого не заслужила. Ей всего лишь хотелось, чтобы о ней заговорили. Чтобы память о ней не стерлась в ту же секунду, как она сдохнет. Теперь-то она видела, как тонка грань между скукой и откровенным перебором впечатлений. Но, как чаще всего и случалось, прозрение дохромало до нее, опоздав на добрый год.
Услышав скрип досок под ногами Нири – или, может быть, одно только звяканье его огромного топора, – Шай втянула воздух сквозь щель между зубами. Ее всю трясло. Вдруг навалилась такая слабость, что она едва удержала нож, – о том, чтобы им замахнуться, можно было и не мечтать. Может, пришло время сдаться? Выбросить нож за порог и сказать: «Я выхожу! Я не буду драться! Вы победили!» Улыбнуться, кивнуть, поблагодарить их за предательство и за любезность, когда они запинают ее до полусмерти или отстегают кнутом, или переломают ей ноги – или еще какое развлечение придумают перед тем, как оттащить на виселицу.
Казней она насмотрелась довольно, и зрелище ей никогда не нравилось. Стоять в кандалах, слушая, как зачитывают твое имя и преступление, и надеяться на какую-нибудь нежданную отсрочку, которой не будет, пока на горле у тебя затягивают петлю. Молить о пощаде или изрыгать проклятия, хотя ни то ни другое ни вот на столечко ничего не изменит. Дрыгать ногами в воздухе, высунув язык, пока не нагадишь себе в штаны на потеху точно таким же подонкам, как ты. Ей представилось, как Джег и Нири будут стоять в первом ряду ухмыляющейся толпы и глядеть, как она танцует воровской танец, болтаясь в петле. И нацепят-то, пожалуй, какие-нибудь еще более смехотворные шмотки, купленные в счет награды за ее голову.
– В задницу вас, – беззвучно выдохнула она в темноту и оскалила зубы, услышав, как Нири шагнул на нижнюю ступеньку.
Она всегда была до чертиков своевольной. Еще когда пешком под стол ходила, – если кто-то говорил ей, что все должно быть вот так и так, она сразу же принималась думать, как все переиначить. Мать называла это ослиным упрямством и винила во всем кровь духов. Это твоя проклятая кровь, – как будто Шай была на четверть дикарем по собственной воле, а не оттого, что ее матери вздумалось покувыркаться с бродячим духом-полукровкой, который – что совсем неудивительно – оказался никудышным пропойцей.
Шай решила драться. Она, само собой, проиграет, но не сдастся без боя. Заставит ублюдков убить ее и этим хотя бы отберет у них половину награды. Трудно ожидать, чтобы от таких мыслей рука стала верней, и все же они помогли ей. Ножик еще дрожал, но теперь от того, как крепко она стискивала рукоятку.
Для человека, провозгласившего себя великим следопытом, Нири довольно паршиво умел тихо подкрадываться. Она слышала, как шумно он сопит, остановившись на верхней ступеньке – так близко, что можно было бы коснуться, если бы их не разделяла тоненькая дощатая стена.
Под его весом застонала половица, и все тело Шай напряглось, каждый волосок вздыбился. Вот она увидела его – но он не бежал на нее с топором в кулаке и жаждой убийства в глазах, а крался по балкону вдоль цепочки кровавых следов, вскинув лук и метя совсем не туда, куда следовало бы.
Шай твердо верила: когда жизнь дарит тебе подарок, надо хватать его обеими руками, а не размышлять о том, в каких рассыпаться благодарностях. Она бросилась на Нири сзади, оскалив зубы. Из горла вырвалось низкое рычание. Он резко повернул голову, сверкнув белками глаз, и следом повернулся лук. Наконечник стрелы блеснул, отыскав где-то в этой заброшенной дыре солнечный луч.
Она низко пригнулась и схватила его за ноги, с силой ударившись плечом ему в бедро, отчего Нири закряхтел, сцепила руки и плотно обхватила его под задницу. В нос хлынула вонь – от него несло лошадьми и кислым потом. Он отпустил тетиву, но Шай уже распрямлялась; с рыком, с воплем она резко дернулась вверх и, хоть Нири и был верзилой, перекинула его прямехонько через перила так же ловко, как кидала мешки с зерном на ферме у матери.
На секунду он завис в воздухе, широко раскрыв рот и глаза от изумления, а потом с хриплым возгласом рухнул вниз и проломил доски пола.
Шай поморгала, едва решаясь поверить. Голова горела, и она коснулась кожи пальцем, наполовину ожидая, что стрела торчит прямо у нее из мозгов, но повернулась и увидела, что та вонзилась в стену позади. Такой исход ее устроил гораздо больше. И все же по макушке текла кровь, склеивая волосы и щекоча лоб. Должно быть, об лук поцарапалась. Достать бы этот лук, и у нее появился бы шанс. Она сделала шаг к лестнице и остановилась как вкопанная: в дверях стоял Джег. На фоне залитой солнцем улицы его длинная изогнутая сабля казалась черной.
– Дымок! – проревел он, и она зайцем метнулась вдоль по балкону по цепочке собственных кровавых следов, ведущих в никуда. Тяжелые сапоги Джега затопотали к лестнице. Шай на полном ходу ударилась в последнюю дверь плечом и вырвалась на свет, на новый балкон с задней стороны здания. Забралась босой ногой на низкие перила – стоять и думать некогда, куда проще послушаться голоса своевольной крови и надеяться, что как-нибудь пронесет, – и прыгнула. Бросилась на хлипкий балкон здания напротив, через переулок, дрыгая руками и ногами с таким неистовством, словно эти припадочные судороги помогли бы ей улететь дальше.
Руки поймали перила, ребра врезались в доски; Шай соскользнула ниже, кряхтя, ища, за что уцепиться, отчаянно попыталась подтянуться и втащить себя наверх, почувствовала, как что-то шатается…
И вся побитая временем деревянная конструкция с мучительным скрипом истерзанного дерева оторвалась от стены.
Полет снова подарил ей несколько мгновений на то, чтобы обдумать свое положение. Снова на первый взгляд – ничего хорошего. Она едва успела вскрикнуть, как земля – старый враг, от которого не скрыться, – настигла ее, смяла левую ногу, швырнула кувырком, напоследок грохнула по ребрам и выбила воздух из легких.
Шай откашлялась, потом застонала, а потом сплюнула еще песка. То, что она угадала утром, предсказав, что не в последний раз его глотает, не сильно подняло ей настроение. На балконе, с которого она спрыгнула, стоял Джег. Он сдвинул шляпу на затылок, хмыкнул и снова скрылся в доме.
В руке у нее остался зажат кусок перил, прогнивший насквозь. Прямо как ее надежды. Она отшвырнула его и перевернулась, снова ожидая волны боли, которая возвестит, что ей крышка. Но боли не было. Конечности работали. Она пошевелила ступнями и решила, что может встать, но потом подумала, что торопиться не надо. Была вероятность, что встать ей придется в последний раз.
Она выбралась из кучи сломанных досок у стены, и ее тень упала на дверной проем. Услышав внутри здания тяжелые шаги Джега, Шай застонала от боли и принялась отползать, работая задницей и локтями и подволакивая ногу. Крохотный ножик она упрятала за запястье, а другой ладонью загребла уличную пыль.