Расколотое королевство

Понс, похоже, ударил Рунстана сильнее, чем мне сначала показалось, потому англичанин теперь плакал от боли, выкрикивая оскорбления и называя нас ублюдками. Я кивнул Понсу, тот пнул парня в живот так, что тот больше не мог говорить вообще.

Казалось, датчанина наша ложь вполне убедила. Стараясь перекричать собак, которые вполне могли разбудить и мертвого в могиле, он начал:

— Скажи мне, что за дело…

Закончить он не успел, потому что в этот момент одна из собак оборвала поводок и вырвалась из рук хозяина. Почувствовав свободу, животное бросилось на рыцаря Уэйса, который не ожидал нападения и упал навзничь.

— Хардуин! — крикнул Уэйс, обнажив меч и спеша на помощь своему человеку.

В то же мгновение остальные две собаки, оскалив зубы, бросились вперед. Одна из них прыгнула на Уэйса, но он успел повернуться и встретить ее острием своего клинка. Другая вонзила зубы в лодыжку Серло, и он громко выругался, когда кровь из раны полилась по клетчатой ткани его штанов.

Трое хускерлов, выступили вперед, стремясь удержать собак и спасти их от наших мечей. Остальные же вместе со своим командиром хохотали, наслаждаясь неожиданным развлечением.

Наша уловка не могла отвлечь их надолго, так что эта свара показалась мне хорошей возможностью закончить беседу.

Стиснув зубы, я выхватил меч из ножен и изо всех сил, которые мог собрать, направил его в грудь великана, который сразу прекратил смеяться, когда в свете факелов разглядел блеск острой стали. Он успел присесть как раз вовремя, и мой клинок скользнул по его плечу, не сумев проникнуть сквозь звенья кольчуги.

— Бей их! — закричал я. — Бей!

А ведь я надеялся как-нибудь войти и выйти из этой крепости без кровопролития. Тщетная надежда, как оказалось, так что нам оставалось только драться, и драться хорошо. Пока я поднимал свой меч для нового удара, гигант выдернул из-за плеча топор на длинной ручке и, держа его обеими руками, вопя от ярости, замахнулся на меня.

Для защиты я располагал только маленьким щитом, так что мне не оставалось ничего другого, как упасть и откатиться в сторону; его лезвие просвистело в дюйме от моего уха. Но у него не было щита вообще, и значит, он не мог защититься от низкого удара. Поднимаясь на ноги я успел чиркнуть его по голени, надеясь сбить с ног или хотя бы покалечить, чтобы потом было легче добить. Но вместо плоти и костей, мой меч встретил что-то вроде стали, и я догадался, что мой противник под клетчатыми штанами носил скрытую защиту.

Датчанин ухмыльнулся моему удивлению и снова взмахнул топором, на этот раз уверенный, что сейчас покончит со мной. Однако, вместо того, чтобы отступить или вильнуть в сторону, я рванулся вперед, поднырнул под его руки и сунул нож ему в лицо. Весом своего тела я заставил его покачнуться и, воспользовавшись секундной растерянностью, погрузил тонкое лезвие в горло под подбородком. Кровь потекла по груди датчанина, по моей руке и в одно мгновение выражение его лица изменилось. Ухмылка исчезла, сменившись почти детским удивлением; он широко распахнул глаза, словно смотрел в лицо приближающейся смерти. Я повернул нож и резким движением вырвал его из раны, этого было достаточно, чтобы заставить его тяжело опуститься на землю.

Остальные противники метались по двору. Внезапность нападения сработала в нашу пользу, потому что я насчитал на ногах только четырех из них и одну собаку. Второй датчанин, такой здоровый, что вполне мог быть братом первого, бросился ко мне, вопя от ярости с горящими от жажды крови глазами. Как и его земляк, он оказался не слишком быстрым, а может быть, мне это только казалось, потому что мной овладело боевое спокойствие, странная сосредоточенность, которая приходит только в рукопашной схватке. Казалось, течение времени замедлилось; движения противника выглядели такими предсказуемыми, словно я уже видел их раньше и знал, когда и как именно он будет атаковать меня. Вот почему, когда датчанин сделал свой первый выпад, я легко ускользнул от удара, обернулся, как в танце, и оказавшись у него за спиной, от всей души пнул в задницу, уложив носом в грязь. Он перевернулся на спину, чтобы встретиться со мной, но не успел ничего предпринять, потому что я уже поставил ногу ему на грудь и протолкнул острие меча в щель под подбородником шлема.

Уже последняя из трех собак корчилась на земле, оглашая воздух ужасным воем, пока Эдо не добил ее кинжалом. Увидев, что их командир и товарищи убиты, последние трое датчан решили не тратить время на безнадежное дело и попытались сбежать. Однако, обремененные щитами и кольчугами, они не могли уйти далеко. Один из них не заметил на пути отхожую яму и споткнулся; Понс добил его на земле. Остальные двое побросали оружие и тщетно умоляли о милосердии, пока не были поражены Эдо и вторым рыцарем Уэйса, высоким широкоплечим гасконцем, имени которого я не помнил.

Я оглянулся, чтобы проверить состояние нашего отряда. Уэйс уронил меч и стоял, согнувшись, прижимая ладонь к боку. Темная и густая кровь блестела на его пальцах, лицо было искажено от боли, а у ног лежал труп человека, который, должно быть, успел нанести ему эту рану.

— Очень плохо? — спросил я его.

— Жить буду, если ты об этом, — ответил он, затаив дыхание и с гримасой на лице.

Слезы навернулись ему на глаза, когда он махнул рукой в сторону Хардуина, который лежал с истерзанным собачьими зубами лицом и шеей.

Однако, у нас не было времени его оплакивать. Остальные выглядели невредимыми, за исключением нескольких царапин и кровоподтеков, хотя Серло хромал и безбожно ругался, пока один из вассалов Эдо перетягивал ему рану на руке чуть ниже рукава кольчуги. Значит, нас осталось восемь.

Восемь, хотя должно было быть девять. Наш проводник, Рунстан, сбежал. Убрав меч и нож, я внимательно огляделся, надеясь обнаружить его среди трупов, но только потратил время зря. Его нигде не было.

— Где англичанин? — Понс и Эдо растерянно уставились на меня.

— Я думал, вы смотрите за ним, — сказал я, не в силах сдержать гнев. — Если он сбежал…

— Я убил трех датчан! — возмутился Понс, прерывая меня. — Как я мог сражаться с ними и одновременно сторожить англичанина?

Я выругался. Рунстан мог донести своим соотечественникам, очень скоро они могли появиться здесь с оружием, и тогда мы бы ни за что не выбрались из Беферлика живыми. Значит, у нас оставалось еще меньше времени, чем я рассчитывал.

Один из датских трупов дернулся. По крайней мере, я считал его трупом до этой минуты. Он лежал на спине, убедительно зажмурив глаза и раскинув в стороны руки и ноги, но, присмотревшись, я заметил маленькое облачко пара выплывающее из его полуоткрытого рта и короткое, едва заметное колебание груди. Я подошел к нему.

— А ну, вставай, — приказал я, и когда он не ответил, ударил его пяткой в пах.

Это покончило с его притворством. Воя от боли и выкрикивая ругательства на своем языке, он перевернулся на бок, прижав обе руки к ушибленному месту.

— Вставай, — повторил я и с помощью Эдо и Понса, стянул с него шлем и вздернул на ноги, чтобы посмотреть ему в глаза и плюнуть в усеянную бородавками рожу. — Где заложники? — спросил я сначала на французском, а потом на английском языках.

Сначала он сделал вид, что не понимает и забормотал что-то на датском, но моя рука потянулась к рукояти ножа, и тут он проявил сообразительность, указав в сторону самого маленького из трех залов на противоположной от церкви стороне двора, где, как правило, располагались кухни. Я поблагодарил его за помощь тем, что ткнул ножом в живот, а потом перерезал горло.

Тут же гасконец позвал меня, потрясая набором ключей на железном кольце, который он обнаружил на поясе командира хускерлов. Оставив Уэйса и Серло перевязывать раны и следить за обстановкой, я взял ключи и дал знак Эдо и Понсу следовать за мной. Мы побежали в сторону зала, где обнаружили двери распахнутыми, а помещение пустым. Свет внутри исходил от единственного фонаря, стоящего посреди большого стола рядом с несколькими кружками эля. Повсюду были сложены бочки и корзины, с крюка под потолком свисала освежеванная оленья туша, на стене висели обвязанные стеблями пучки сушеных трав, дрова и растопка были свалены кучей в углу. Один конец зала занимал широкий очаг с дымоходом, хотя огня не было. В другом конце лестница вела вниз к окованной железом двери с крепким на вид замком.