Страница 77 из 94
Поэтому я решил продолжить разведку, проезжая через рощи, взбираясь на холмы, перебираясь через размытые дождями перевалы, пересекая заросшие лесом долины, пройдя столько миль, что к вечеру мой жеребец окончательно обозлился. Его звали Файрхерд, что значило «Закаленный огнем». Это имя, как мне объяснили, было дано ему еще в возрасте жеребенка, после того как в конюшне от случайной искры из фонаря конюха загорелась свежая солома. К счастью тот же конюх забыл запереть двери конюшни, и молодой лошади удалось спастись из пожара, прежде чем он полностью поглотил весь сарай. Правда, после этого испытания, его характер сильно изменился, он стал диким и злым: качества, которые обещали сделать из него отличного боевого коня. Я купил его на случай, если Найтфекс будет ранен или заболеет, и всю зиму обучал его атаке с копьем и ближнему бою. Ему не хватало выносливости и предстояло еще многому научиться, но он выказывал все качества боевого коня.
Однако теперь, когда солнце низко опустилось над западным горизонтом, Файрхерд решил поспорить со мной. Я уговорил его подняться на вершину следующего холма и обещал, что потом мы сразу вернемся назад. Теперь вечера уже не были такими длинными как летом, когда свет задерживался на несколько часов после захода солнца; сентябрьская ночь приходила быстрее, чем я ожидал. Я не был уверен, что смогу найти дорогу обратно в кромешной темноте.
Каждый шаг давался с трудом; Файрхерд был не в настроении лазить по горам, но я решительно вознамерился не позволять ему своевольничать, и потому заставил-таки подняться по оленьей тропе на вершину, откуда передо мной открылся вид на всю долину, перечеркнутую узкой лентой реки.
Она была покрыта десятками, сотнями трупов людей и лошадей, с клочьями вымпелов и знамен, лежащих рядом с ними в окровавленной грязи. Умирающее солнце заливало красным светом эту картину, которая напомнила мне зрелище ада, как описывал его отец Эрхембальд, и трупный смрад, разносимый ветром, только усиливал это впечатление.
По склону холма я спустился на равнину. По всей долине были разбросаны пятна давно выгоревших костров и обрывки палаток. Без сомнения, здесь находился лагерь, хотя трудно было понять, принадлежал он валлийцам или армии короля. Разобрать по трупам было невозможно, настолько они были изуродованы железом и бесчинством диких животных. Но пройдя ближе к центру лагеря я заметил около выгоревших кострищ деревянные чашки и миски, некоторые даже с остатками пищи, а также пару рваных плащей из различных видов меха, которые так нравились валлийцам. Рваные знамена были незнакомы мне, и я принял это за добрый знак.
А потом я заметил женщин — не больше десятка — которые медленно двигались вдоль опушки растущей на берегу рощи. По темным одеждам я узнал в них монахинь и сначала не мог понять, чем они заняты, пока не увидел телегу, заваленную мертвыми телами. На краю поля была вырыта глубокая канава, и туда они без особых церемоний сваливали мертвецов. Чуть дальше брели два вола, запряженные вместе; вместо плуга они тащили окоченевший труп лошади. Ее бок был распорот копьем, из открытой раны за ней тащился комок внутренностей, повсюду роились мухи.
— Эй! — крикнул я, размахивая руками, чтобы привлечь внимание монахинь, пока я ехал к ним. — Эй!
Даже несмотря на то, что я был совсем один, они сначала испугались меня, и это было понятно. Их внимание привлек шлем на голове и ножны с мечом на поясе, но я спешился и широко развел руки в стороны, чтобы показать, что не собираюсь причинить им вреда.
Длинные рукава их ряс были высоко подвернуты, руки до локтей покрыты кровью и грязью. Почти все они были молоды, но самая старшая, по всей видимости, не прикасалась к трупам, потому что ее руки оставались чистыми. Она подошла поприветствовать меня, представилась как игуменья Сетриф и спросила о моем деле.
Я не стал отвечать ей прямо, но назвал свое имя.
— Что здесь случилось?
— Страшная битва, милорд.
— Я это вижу, — сухо ответил я.
Я никогда не испытывал особого почтения ни к монахам ни к монахиням, и не был слишком терпелив в разговоре с ними.
— Кто одержал победу?
— Король Гийом, конечно. Он напал на валлийцев ночью, когда они спали. Он истреблял их, пока они не бежали прочь отсюда. Боюсь, вы приехали слишком поздно.
Я проигнорировал последнее замечание.
— А что случилось с валлийским королем Бледдином? Они убили его?
— К сожалению, он бежал. Говорят, что он отступил за Вал, но когда именно это произошло, и куда точно он поехал, никто не знает.
Именно по милости этого сукина сына Бледдина был убит Бартвалд, а я провел бесчисленное множество дней в луже собственной мочи, прикованный к каменной стене в Матрафале. Я громко выругался. Настоятельница вздрогнула от моей несдержанности. Обычно я не считал дурные слова большим грехом, но на этот раз поспешил извиниться, зная, что у меня больше шансов получить ответы на свои вопросы, если она сохранит расположение ко мне.
— А Эдрик? — спросил я. — Он тоже сбежал?
— Эдрик, милорд?
— Некоторые зовут его Диким, — пояснил я, решив, что она могла не слышать о нем. — Он был здесь таном при старом короле; он разорил Уэльс несколько лет назад, а этим летом присоединился к Бледдину и Риваллону.
— Я знаю, кто он такой, — ответила настоятельница, покраснев от возмущения. — Не думайте, что если мы проводим большую часть жизни в обители Божьей, то пребываем в неведении о мире за ее пределами.
Я вздохнул, пытаясь сохранить остатки терпения.
— Тогда скажите мне, куда он отправился.
— А его здесь и не было, — сказала Сетриф и, видя мое замешательство, добавила: — Говорят, что у него возникли разногласия с валлийским королем. Подробности их размолвки остаются в тайне, но известно, что он увел свои войска на север.
Конечно. Явившись в Матрафал, Эдрик, не колеблясь, перебил телохранителей Бледдина ради того, чтобы добраться до меня. Мне следовало бы догадаться, что это было признаком ничего иного, как раскола между вчерашними союзниками. И я подумал, что это случилось очень вовремя, иначе королю Гийому пришлось бы встретиться с армией раза в полтора больше, и исход битвы мог оказаться совсем иным.
— Вы говорите, он пошел на север? — переспросил я. — Куда именно он направился? Не значит ли это, что он присоединился к Этлингу?
Это объяснение нам обоим показалось наиболее вероятным. Я также спросил, куда повел король Гийом свое войско после битвы. К тому времени настоятельница порядком подустала от моих вопросов, но я был настойчив. Она рассказала, что не успел Бледдин добраться до Уэльса, как король повернул на Эофервик, где собирался сразиться с датчанами и Эдгаром.
— Как давно это было?
— Шесть дней назад, — ответила она. — С тех пор мои сестры работают и при свете солнца и при фонарях, чтобы похоронить мертвых.
Новый порыв ветра принес с собой запах дерьма, смешанного со зловонием гниющей плоти. Сэтриф поднесла к носу маленький мешочек, вероятно, чтобы сушеными травами защитить дыхание от ядовитых паров, которые, как многие верили, исходят от мертвых тел. Не знаю, было ли это правдой, я не настолько осведомлен, чтобы судить, но вдыхание боевых запахов в течении десяти лет не причинило мне особого вреда. Насколько я мог заметить, во всяком случае.
После чего настоятельница оставила меня, явно не собираясь потакать моему любопытству и дальше. Может быть, она решила, что если не обращать на меня внимания, я устану и оставлю ее с сестрами заниматься своим делом; если так, она была неправа. От нескольких молодых монахинь я узнал, что король оставил большой отряд под командованием своего сводного брата, епископа Одо, которому было поручено преследование валлийцев до Вала Оффы и вызволение ФитцОсборна, который, несмотря на некоторые дошедшие до нас слухи, прочно закрепился в замке Шрусбери. Я спросил, слышно ли что-нибудь о графе Гуго из Честера, но никто ничего не знал.
— Вы еще здесь?
Я обернулся и встретил строгий взгляд настоятельницы Сетриф, явно недовольной допросом, который я учинил сестрам. К тому времени я добыл все нужные мне сведения, и так как солнце уже скрылось за западными холмами, а дневной свет начал меркнуть, я распрощался с монахинями.