Полужизни

Стоянка для посетителей находилась у главного входа, но «ауди» она оставила дальше, под фонарем, наполовину на тротуаре, наполовину на проезжей части. Чарли вытащила папки из-под рубашки, направила брелок на машину и нажала на кнопку. Ничего. «Ну, давай!» – прошипела она и еще раз нажала на зеленую кнопку. Потом еще. Безрезультатно. Чарли затравленно оглянулась. Никаких признаков Гатти. Пока...

Машину Чарли открыла вручную. Сработала сигнализация, и окрестности огласило жуткое «иии-оооо», точь-в-точь как рев электропилы по металлу. Прохожие с ненавистью оглядывались на Чарли, бормоча слова, которые она, к счастью, не слышала.

Обливаясь потом на ледяном ветру, Чарли отчаянно нажимала на зеленую кнопку. Безнадежно. Нажала на красную – эффект тот же, то есть нулевой. Брелок не работал, батарейка умерла окончательно, а без нее сигнализацию не отключишь.

Чарли оглянулась и на сей раз увидела Гатти. Он вышел на стоянку, поозирался по сторонам и побежал во двор «Лебедя». Гатти не дурак: убедится, что двор пуст, – и мигом обратно.

Времени на раздумья не было. Чарли бросила воющую машину, быстрее молнии пересекла стоянку и ворвалась в паб. Папки она крепко прижимала к груди: только бы ничего не выпало! Паб Гатти проверять наверняка не станет, решит, что Чарли обратно не сунется.

Чарли влетела в женскую уборную и, оттолкнув двух пьяных девчонок-подростков, закрылась в кабинке. Громкие «рвотные» звуки и драматические рыдания сделали свое дело – гневные вопли за дверцей затихли.

Папки Чарли открыла не сразу. Сперва отдышалась, глотая воздух жадно, как водолаз после погружения. Чертова машина все выла и выла. Лишь когда голова перестала кружиться, а покрытые граффити стены – расплываться и дрожать, Чарли приступила к свежеванию добычи.

Итак, в портфеле лежали досье на Эйдена Сида и Рут Басси. Досье Рут практически ничего нового не сообщило: евангелисты-родители, фирма по ландшафтному дизайну, три премии Британской ассоциации ландшафтной индустрии. Гатти раскопал множество фактов о Джемме Краудер, Стивене Элтоне и судебном процессе. Можно себе представить, как он радовался, разнюхав столь пикантные подробности.

Во второй папке оказалось много новой для Чарли информации об Эйдене Сиде – об образовании, о смерти отца от рака легких... Чарли пробегала глазами страницы, выискивая что-нибудь эдакое. Мать Эйдена тоже сгубил рак легких, а отчим...

Чарли сдавленно вскрикнула. Отчим Эйдена Сида... Вот оно! Чарли вытащила сотовый из сумочки и позвонила Саймону. Голосовая почта. Где его черти носят? Вообще-то он звонки не пропускает, для Саймона каждый пропущенный вызов – навсегда потерянный шанс. Чарли постоянно над этим издевалась, а еще над тем, что чаще других ему звонит матушка.

В соседней кабинке спускали воду, поэтому Чарли дождалась, когда стихнет журчание, и лишь потом перезвонила Саймону. На сей раз она оставила сообщение:

– Отчима Сида зовут Лен Смит. Он отбывает пожизненное заключение в Лонг-Лейтоне, уилтширской тюрьме открытого типа, за убийство, совершенное в 1982 году. Смит задушил женщину.

В отчете Гатти не уточнялось, была ли жертва обнаженной, лежала ли в постели, только Чарли все знала сама. На арифметику ушли секунды: раз в 1999, когда напечатали статью в «Таймс», Эйдену Сиду было тридцать два, значит, в 1982 – пятнадцать.

– Погибшая была постоянной подругой Смита, а убил он ее в доме, где проживал с тремя приемными детьми – Эйденом, его братом и сестрой. Адрес нам до боли знаком: Мегсон-Кресент, дом пятнадцать. – Памятуя о недоверчивости Саймона, Чарли добавила: – Я ничего не сочиняю. Эйден жил в том доме, пока не стал более-менее самостоятельным. А женщину, за убийство которой осудили Смита, звали Мэри Трелиз.

К отчету прилагались копии газетных фотографий, зернистых, но вполне четких. Мэри Трелиз, убитая Леном Смитом, оказалась совершенно не похожа на Мэри Трелиз, с которой встречалась Чарли. Встречалась в том самом доме, где жила и погибла первая Мэри. Чарли поднесла самый четкий из снимков к свету. Где же она видела эту женщину? Нет, разве это возможно?! Гатти уточнял, что первая Мэри Трелиз погибла двадцать шесть лет назад, а Лену Смиту неоднократно отказывали в условно-досрочном освобождении.

Чарли уже хотела убрать телефон в сумку, когда заметила в углу экрана иконку-конверт. Сообщение! Давно его оставили? Когда она в последний раз смотрела? Чарли нажала единицу и приготовилась услышать голос Саймона. Каково было ее удивление, когда раздался голос Рут Басси.

25

5 марта 2008 года, среда

– Ждите здесь! – велю я водителю, едва такси останавливается у Гарстед-коттеджа. – Мотор не глушите! – Я бегу мимо картонной коровы с желтой серьгой и колочу в дверь, за которой клянутся «Переживу».

Мэри открывает дверь и щурится, точно я стою на ярком солнце, а она долго сидела в темноте. Ясно, она не ждала, что я вернусь.

– Здесь оставаться нельзя! – заявляю я. – Объяснять некогда. Такси ждет! Поезжай куда угодно, лишь бы подальше отсюда. К матери Марты, например.

– К Сесили? – Мэри смотрит на свои босые ноги и не двигается. На ней драные джинсы и перепачканная краской рубашка. Хочется схватить ее за руку и выволочь на улицу. – В чем дело?

Придется кое-что рассказать.

– Я звонила в полицию Линкольна. Два спроектированных мной сада разрушены: почва перевернута, насаждения вырваны с корнем. Один сад пострадал прошлым летом, другой – рано утром во вторник.

«Через шесть часов после убийства Джеммы Краудер», – мысленно добавляю я.

– «Приют ангелов»? – У Мэри округляются глаза.

– Нет. Два из тех трех, за которые меня премировали.

Логики не вижу и видеть не хочу. Напасть на человека – это одно, хотя я в жизни ни на кого не нападала, но напасть на сад, прекрасное, невинное и, увы, невосстановимое творение природы и рук человека, – такое выше моего понимания. Владельцы посадят новые цветы, деревья и кустарники, только прежнего сада не вернуть: двух одинаковых садов не бывает.

Сейчас не время предаваться грусти, нужна стопроцентная сосредоточенность.

– Мэри, у нас нет времени. Он направляется сюда. Уезжай!

– Я не брошу тебя...

– Придется! Доверься мне, как я тебе. Напиши номер сотового, я позвоню при первой же возможности.

– Дай мне пару минут! – Мэри исчезает в доме и вскоре возвращается полностью одетой, обутой, с сумкой цвета хаки в руках. – Номер сотового я записала на кухонном столе у телефона. Вот ключи, – она протягивает мне связку. – Позвони, как только сможешь. (Боже, ну что она мешкает?! Так и подмывает крикнуть: «Быстрее!») Поехали со мной! Вместе мы...

– Не могу. Езжай к родителям. У них...

– К родителям? – Мэри подслеповато щурится.

– Или ко мне. – Я вытаскиваю из сумки свои ключи от Блантир-Лодж и сую ей в руку. – Вызови полицию, попроси, чтобы они подождали с тобой.

Наконец Мэри садится в такси.

– Позвони мне! – кричит она, прежде чем захлопнуть дверцу. – Пожалуйста, береги себя!

Такси разворачивается, ползет по длинной аллее, асфальтовым гребням, похожим на невысокие холмики, и выезжает за школьные ворота. Едва оно растворяется во мраке, я бегу обратно в коттедж. Мэри не заперла входную дверь и не выключила музыку. Я толкаю дверь столовой, поворачиваю ручку и так и эдак... Безрезультатно. На притолоке ключа нет. Лихорадочно шарю по ней пальцами, но там лишь пыль.

Быстрее на кухню! В деревянном шкафчике висели ключи. Так и есть: в шкафчик ввинчено пять крючков, а ключей висит еще больше. Я ношусь из комнаты в комнату, пробую ключи, но ни один не подходит.

Номер сотового Мэри написала прямо на кухонном столе – рядом с радиотелефоном тонкая кисточка, на которой засыхает синяя краска. На улице ни души. Вдали светятся окна главного здания школы, того самого, с квадратной башней, но до него словно тысяча миль.

За Гарстед-коттеджем хоть глаз коли – фонарей нет. Вон то – явно окно столовой, другие слишком маленькие. Я наклоняюсь за большим камнем, но... камень я швырнуть не могу. Не могу, и все! Что же использовать? Туфли у меня слишком легкие, в сумке тоже ничего подходящего.