Страница 85 из 91
В проезжающих станицах и хуторах Краснов не долго задерживался. Ему было приказано в первых числах ноября возвратиться в Берлин.
Вот и Уманская. (Краснов упорно не хотел именовать её Ленинградской.) Петра Николаевича поразили развалины многих домов, отсутствие заборов... Всё казалось заброшенным, забытым. Бурьян местами вымахал в человеческий рост, хаты и сараи как после татаро-монгольского нашествия.
Краснов вылез из машины и в сопровождении Соломахи пошёл по центральной улице. Одет генерал был в коричневую бекешу, брюки-галифе такого же цвета с голубыми лампасами. Мягкие сапоги, на голове чуть заломленная папаха. Полковник Соломаха был в черкеске, подпоясанной наборным кавказским поясом, с кинжалом, в серой кубанке с красным верхом.
Позади бывшего атамана Войска Донского казак нёс серебряный пернач-булаву.
Краснов шёл медленно, по-стариковски сутулясь, посматривал по сторонам. Сказал, будто сам себе: Неприглядно жили уманцы.
— Ваше превосходительство, чему удивляться. В тридцать третьем голодном году станица была на «чёрной доске»: часть людей вымерла, часть отправили в ссылку. После тех голодных лет станицу заселили мужики из центральных губерний России. А они, ваше превосходительство, сами видите как хозяйничают.
— После смерти Каледина, — заговорил Краснов, — когда Круг избрал меня войсковым атаманом, я знал, с чего надо начинать восстановление Дона — с хозяйства. При мне железные дороги работали, как до революционной смуты, торговля и промышленность выправились. Даже извозчики не смели брать выше довоенной цены. И армия казачья обрела себя. Вся беда, что мы не сумели преодолеть местный национализм. Заставить казака через свой забор глянуть нам не удалось. А там, за забором, большевики ножи наточили, силой несметной навалились, и не стало Донского казачества...
Перейдя дощатый мосток на пересечении улиц, Краснов спросил:
— Где здесь, в Уманской, жил командир 2-го полка, мой подчинённый?
— У войскового старшины и его семьи трагическая судьба, — ответил Соломаха.
— Какая?
— Когда на станицу наступали красноармейцы из «Стальной» дивизии Жлобы, старшина, сидя в хате с женой и старшим сыном, отстреливался из пулемёта. Красные несколько раз накатывались, и каждый раз их отбивали. И тогда они подожгли хату... Вся семья сгорела...
— Царство им небесное, — перекрестился Краснов, сняв папаху. — Помню, старшина всё копил деньги на постройку нового дома, крытого цинком. Не суждено.
— А сам Жлоба, ваше превосходительство, знаете, как жизнь закончил? Большевики его расстреляли.
— Есть порода пауков, самка которых после оплодотворения убивает самца. Советская власть поступала подобным образом...
Дождавшись, когда шофёр подогнал машину, Краснов, прощаясь с Соломахой, заметил:
— Большевикам за все их чёрные дела ещё долго расплачиваться придётся. А нам нельзя ни забывать, ни прощать... Желаю всяческих успехов, полковник.
8 ноября 1942 года, когда Краснов возвратился в Берлин, Хельмут фон Панвитц был назначен командующим всеми казачьими формированиями.
В штабе было решено казачьи формирования именовать кавалерийским корпусом фон Панвитца. Для испытания казаков бросили на помощь румынам.
Корпус блестяще справился с задачей, отразив наступление двух советских дивизий.
Рождественские праздники Хельмут фон Панвитц проводил неподалёку от Вены. Здесь узнал новость: фюрер выразил желание лично вручить ему награду.
Вот как вспоминает об этом сам Панвитц:
«Аудиенция состоялась 13 января 1943года в «Волчьем логове». Майор фон Белоу, адъютант фюрера, провёл меня по тоннелю в тайный бункер... Едва я снял перчатки, как широко распахнулись двери. Кабинет фюрера имел внушительные размеры, но был хорошо освещён. Сидевший за столом Гитлер был одет в чёрный френч и чёрные брюки. Он поднялся с кресла и тихим невыразительным голосом, будто диктовал текст машинистке, произнёс свои поздравления:
— От имени германского народа я выражаю вам признательность за ваше непоколебимое мужество, за ваше героическое участие в борьбе за свободу и величие Отечества. Вы сто шестьдесят седьмой воин, удостоенный Рыцарского креста с дубовыми листьями».
Дальнейший разговор происходил следующим образом:
— Вам довелось командовать разными частями. Чего стоят румыны?
— В военном деле абсолютные профаны.
— А как ваши казаки?
— Мой фюрер, эти люди умеют превосходно сражаться... Мне кажется, мы немного ошибаемся в отношении к русским...
— Да, возможно, — прервал Гитлер.
— Не следовало бы оскорблять чувства славян. Казаки, как и немцы, прекрасные воины. Они никогда не расстаются с оружием.
— Да, возможно, полковник. Благослови вас Господь, и пусть вам сопутствует удача в тяжёлом солдатском труде...
Для атамана Краснова Сталинград был всегда Царицыном.
Германские полчища со своими союзниками двигались к городу по донским степям.
Краснов говорил Шкуро:
— Армия красных скоро почувствуют силу германской военной машины. Одно меня печалит, Андрей Григорьевич, что не казаки Дона пронесут свои штандарты по улицам этого города, а солдаты вермахта.
Синие стрелы, означавшие удары армии Паулюса, упёрлись в Волгу.
— Смотрите, — торжествующе говорил Краснов, — здесь, в Царицыне, лягут главные силы Красной Армии. Не на Москву был направлен основной удар немцев, а именно сюда. И вы думаете, почему? Ларчик просто открывается: Генеральный штаб германской армии намерю отрезать Кавказ от центра. Тогда Красной России конец...
Когда генерал уезжал на службу в Главное управление казачьих войск при министерстве восточных территорий рейха, Иван Шандыба подолгу смотрел, как синие стрелы впились в Царицын. Широко они развернулись на донских просторах. Синяя окраска расползлась по городам и станицам, окрасила родную Bёшенскую, хутор Пригибский.
Краснов заметил однажды:
— Близится день, Иван, когда ты увидишь свою Донщину свободной.
В газетах писали о тяжёлых боях под Сталинградом, о многотысячных потерях. В зимние дни сорок второго — сорок третьего годов стали просачиваться сообщения о «котле», армии Паулюса и о «генерале Манштейне», на которого возлагалось много надежд, но он не смог выручить окружённую группировку...
Иван видел, как отодвигаются стрелы от Сталинграда — Царицына. Краснов с горечью сообщил:
— Нас подвели румыны и итальяшки. Они не выдержали натиска Красной Армии, и германский фронт оказался прорванным...
А весной Шандыба услышал:
— Кажется, Советы не успокаиваются. После Царицына они стали резко наращивать военный потенциал.
Как-то в беседе с генералом Шкуро Краснов сказал:
— К сожалению, кубанские и донские казаки оказались в очень трудном положении. Немцы закрыли коридор, по которому ушли соединения с Кавказа. Те части, каким поручено держать плацдарм на Кубани, усиленные кубанскими казаками, держатся на участке плавней. У них один выход: через Керченский залив в Крым...
Краснов пальцем указал на позиции, которые занимали кубанцы:
— В район Феодосии послан Хельмут фон Панвитц. Он должен построить укрепления и принять казаков.
— А как же их семьи? — Шкуро посмотрел на Краснова. — С ними расправятся как с врагами?
— Думаю, что да. Сошлют в места, откуда мало кто возвращается. — Краснов побарабанил пальцами по столу, нахмурился. — Может быть, кто-то и спасётся, но разве только те, которые уйдут через ростовский коридор. Я всё-таки полагаюсь на благоразумие казаков, которые заранее отправили свои семьи...
— Думаю, что вопрос о казачьих дивизиях сейчас решится быстро. В них возникла особенная потребность, в Югославии разрослось партизанское движение. Тито и англичане активизировались.