Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 78 из 91

Прошёл год-другой, и Шандыба увидел новую германскую армию. Она маршировала на парадах. Летели самолёты, ехала бронетехника, шли пехотные части.

От Краснова Шандыба узнал, что многие лётчики Германии учились на командных курсах в Советском Союзе, что танковые корпуса, которые появились в новой Германии, создавались по замыслам советских специалистов, а первые танкисты получали знания в советских военных академиях.

Иногда Иван думал: если всё это уже есть в Германии, а её офицеры обучались в Советском Союзе, то какую же военную силу он имеет?

Ночью, когда замирала жизнь Берлина и наступала тишина, Пётр Николаевич работал. Постаревший, чуть ссутулившийся — сказывалось долгое сидение за письменным столом, с щедро посеребрённой головой, Краснов складывал исписанные страницы будущих книг в аккуратную стопку.

Каждый новый роман или новая повесть были средством к существованию самого Петра Николаевича, Лидии Фёдоровны, горничной Варвары, адъютанта Ивана Шандыбы.

Пётр Николаевич знал, что его книги покупают, их ждут, потому что в них рассказывается о судьбах русских людей, в том числе таких, как он, эмигрантов...

Россия, родная земля изгнала их на чужбину. И здесь, рассеявшись по всей Европе и по всему миру, они промышляли бог весть каким заработком. Бывшие офицеры чистили картошку на кухне, служили официантами, водили такси, работали скотниками у фермера. А уж о жёнах их говорить не приходилось: в лучшем случае им удавалось устроиться прачкой и прислугой. А то и пополнить армию проституток...

Ночью, когда лампа на письменном столе освещала исписанные страницы, оторвётся Краснов от рукописи, потрёт уставшие глаза и задумается о годах, оставленных за плечами.

Да, о пережитом и им лично, и другими людьми его книги. Писать он их мечтал, когда водил полки и дивизии, корпуса и армии! В грохоте разрывов, в сабельных атаках виделись ему герои будущих романов...

О пережитом лично он размышлял, когда садился за роман «От двуглавого орла к красному знамени». Или «Венок на могилу Императорской армии», «Единая и неделимая», «С нами Бог»...

А вот теперь Краснов заканчивает роман «Цареубийцы». Он задумал рассказать в нём о русских солдатах и офицерах, принимавших участие в Русско-турецкой войне, об императоре Александре Втором, царе-Освободителе, о террористах, готовивших его убийство... Не было ли это преддверием той смуты, какую суждено сегодня, в XX веке, переживать России, своего рода прологом к её страшному будущему?..

Краснов вспомнил, как рассказывал о своих замыслах польке Ядвиге, жене своего товарища по кадетскому корпусу, и улыбнулся неожиданному финалу того визита: проснулся в чужой постели.

Тот случай генерал всегда вспоминал с улыбкой, однако никому о нём не рассказывал, тем более жене...

Перебирая эпизоды из своей жизни, Краснов в политике остался на прежних позициях. Сегодня он с недоумением читал статьи большевистских историков. Так, поход Третьего конного корпуса на Петроград они назвали «заговором Краснова—Керенского против революции». А так ли это? Разве те полтысячи казаков и полтысячи солдат, которых он, генерал Краснов, повёл на Питер, могли победить революцию? Они шли, чтобы восстановить власть Временного правительства и дать возможность работать Учредительному собранию, которое Ленин и его правительство позже разогнали.

Что касается Дона, то разве он, став атаманом Всевеликого Войска Донского, не способствовал восстановлению его экономики, улучшению жизни казаков, которые почувствовали насилие и поднялись против Советов?..

«Но ничего, — говорил себе Краснов, — история всех рассудит. Не лживая, советская, а честная, которую когда-нибудь напишут будущие российские учёные».

Взяв перо, Пётр Николаевич вновь принимается за работу. Его собственная история России «в романах» охватывает три столетия, начиная от воцарения Михаила Фёдоровича. Такая, какой она представляется писателю Краснову...





Германская армия набирала силу. Как спортсмен перед выступлением, немецкая военная машина проверяла себя сначала в малых боях. Её пехотные части проходили «обкатку» на дорогах Испании, её самолёты летали в небе над Мадридом, Сарагосой, Барселоной.

На парады германских вооружённых сил Краснов не ходил: не верилось, что немцы в скором времени будут готовы к новой войне. В последнее время Пётр Николаевич стал регулярно слушать радио и читать газеты. Как-то, слушая по радио выступление Гитлера, Краснов услышал: народы Австрии и Германии одного корня и пора им объединиться. А затем вождь германского народа заявил, что и в Чехословакии живут немцы, которые давно уже хотят воссоединения.

Когда Краснов слышал призывы к аншлюсу Австрии, он воспринимал это как законное требование германского народа. Разве не того же хотел он, Краснов, в России, говоря об объединении донского, кубанского, терского казачества?

Пётр Николаевич говорил жене:

— Германская армия — это армия, где существует железная дисциплина. И если Адольфу Гитлеру удастся заполучить заводы «Шкода» и оснастить свои дивизии первоклассным оружием, то его войска будут непобедимы... Я надеюсь, Лидочка, мы дождёмся освобождения моей родины, и я снова увижу родную Донщину... Надо написать Евгению Ивановичу Балабину, пусть он проведёт хорошую подготовительную работу среди казачества в Чехословакии. Ведь там большая община не только донцов, но и кубанцев. Если не изменяет мне память, в Праге живёт большой теоретик и знаток кубанского казачества Фёдор Щербина. К сожалению, мне в своё время не довелось с ним повидаться, но я хорошо помню его труд «История Кубанского казачьего войска»... И если случится чудо и немцы захотят объединить казаков, разбросанных по всему свету, все свои силы и способности я посвящу этому великому делу...

На Покров побывал в гостях у Красновых генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро.

Нельзя сказать, чтобы Пётр Николаевич уважал Шкуро. Краснов считал его выскочкой и имел на это полное право.

Когда Краснов на общевойсковом Круге был избран войсковым атаманом, Шкуро «гулял» в Баталпашинском крае. Со своим отрядом он явился в Добровольческую армию генерала Деникина, объявил себя сначала начальником бригады, потом дивизии, а уж в девятнадцатом году командовал 3-м Кубанским конным корпусом.

О Шкуро и его конниках ходили самые дурные слухи. Корпус недисциплинирован, занимается грабежами, а сам Шкуро — грубый, жестокий человек...

Но гость есть гость, тем паче на чужбине. После обеда Пётр Николаевич повёл гостя в кабинет. Здесь Шкуро рассказал Краснову, что он приехал в Берлин предложить свои услуги Генеральному штабу германской армии. К великому огорчению генерала, его предложение не приняли.

   — Андрей Григорьевич, — заметил Краснов, — командование германской армии считает, что ваши советы ему без надобности. Я думаю, наше время ещё не наступило. Вот если начнётся война с Советами, тогда другое дело. А вы уж меня, Андрей Григорьевич, простите великодушно за вопрос: чем живете? Ведь мы с вами не в старой России, где можно было рассчитывать на хороший пенсион.

Шкуро невесело усмехнулся:

   — Вам, Пётр Николаевич, можно позавидовать. Вас литература кормит, книги. Вон вижу на столе наброски всякие. А мне чем только не приходилось на хлеб зарабатывать. Даже в цирке верховой ездой.

   — Да, горек хлеб чужбинный. Осмелюсь предложить вам, Андрей Григорьевич, небольшую сумму. Надеюсь, не обидитесь: это не подаяние. Ежели нам доведётся в России встретиться, там и отдадите. Прошу вас как офицер офицера, ведь мы оба эмигранты...

Они поговорили о растущей как на дрожжах мощи германских вооружённых сил. Краснов заметил: