Страница 40 из 91
Краснову ничего не оставалось, как только откланяться. Надежды на старых знакомых оказались тщетными. Надо было всё решать самому.
Хотя этого давно ожидали, но тем не менее телеграмма Керенского вызвала в Ставке переполох. В телеграмме сообщалось, что генерал Корнилов отстраняется от должности Верховного главнокомандующего. Главкомверхом Керенский объявлял себя.
Прочитав телеграмму и связавшись с генералом Алексеевым, Лавр Георгиевич закрылся в своём кабинете, приказав его не беспокоить. Он сел за письменный стол и долго смотрел на карту фронта, висевшую на стене. Затем начал писать обращение к русскому народу:
«Я, Верховный главнокомандующий Корнилов, перед лицом всего народа объявляю, что долг солдата, самоотверженность гражданина свободной России и беззаветная любовь к Родине заставили меня в эти тяжёлые минуты бытия Отечества не подчиниться приказанию Временного правительства и оставить за собой Верховное командование армией и флотом. Поддерживаемый в этом решении всеми главнокомандующими фронтами, я заявляю всему русскому народу, что предпочитаю смерть устранению меня от должности Верховного главнокомандующего...
Это обращение случайно попало в руки Краснова, когда он находился в поисках Третьего конного корпуса.
На станцию Дно Краснов прибыл после того, как узнал, что генерал Клембовский, возможно, отозван в Ставку и вскоре сменит главкомверха. Клембовского Краснов не знал, и сумеет ли тот по своим качествам сравниться с Корниловым, судить не мог.
Узнав, что между Вырицей и Павловском пути разобраны солдатами Петроградского гарнизона и что между ними и «туземцами» идёт перестрелка, Краснов решил встретиться с командиром «Туземной дивизии» князем Багратионом.
В прицепном вагоне, в котором Багратион ехал до станции Дно, командира дивизии не оказалось. Краснов выяснил, что князь остановился в одном из дворянских имений вёрстах в семи от станции.
В имение Пётр Николаевич решил добираться вместе с командиром Ингушского полка, полковником Мергуле. А пока сотник Генералов, сопровождавший Краснова ещё с Могилёва, предложил выпить по чашке чая.
Переступая через «туземцев», которые, разбросав бурки, спали на полу, на лавках и деревянных диванах вокзала, офицеры пробрались в буфет. У столиков стояли и сидели офицеры дивизии. Дымили папиросы, чадило из кухни, пар из самовара висел под потолком.
— Кажется, ваше превосходительство, нас здесь не ждут, — сказал сотник, подавая Краснову чашку.
— Возможно, но у нас есть приказ, и мы должны его исполнить...
Полковник Мергуле, типичный ингуш, подтянутый, черноволосый красавец с аккуратно подстриженными усиками, разыскал Краснова в буфете.
— Ваше превосходительство, автомобиль ожидает.
На станции Дно все пути были забиты эшелонами.
Пристанционный базар давно не торговал, его разграбили «туземцы», и Краснов со страхом подумал: что будет, когда сюда прибудут полки дагестанцев и осетин? А что они должны влиться в состав «Туземного корпуса», Пётр Николаевич слышал ещё от помощника походного атамана генерала Сазонова.
Водитель распахнул дверцу, и Краснов сел рядом с Мергуле. Машина бежала по хорошему шоссе мимо мокрых ивовых кустарников, болотистых лугов, осенних золотистых берёз. Часто встречались всадники в папах и черкесках на горских поджарых лошадях.
Полковник Мергуле сказал:
— То, что нас задержали, меня не удивляет. О «туземцах» в Питере ходят дурные слухи.
Краснов промолчал. Питерцы действительно опасались появления в городе горцев, но говорить об этом с полковник ом Пётр Николаевич не стал. Мергуле мог обидеться на слова Краснова. Однако чуть погодя генерал высказал свои соображения о дальнейшей судьбе «Туземного корпуса».
— Необходимо выселить людей из вагонов, накормить и помыть. Корпус должен обрести воинский вид. Только после этого мы сможем вести речь о наступлении на Петроград.
— Ваше превосходительство, ещё в более печальном положении вы застанете Третий конный корпус. — В голосе Мергуле прозвучала ирония.
— Это и заставляет меня быстрее отыскать генерала Крымова.
— Для этого вам необходимо попасть в Псков.
— Да, я знаю.
— Вы, ваше превосходительство, насколько я слышал, донской казак.
— Казак, однако родился и провёл юность в Петрограде, тогдашнем Санкт-Петербурге.
— А у меня многие годы жизни связаны с Назранью. Мой отец ингуш, а мать чеченка. Одним словом, вайнахи. Горы и наш народ я люблю сильнее всего. Вы знаете, что Россия покоряла нас не одно десятилетие? Мы сопротивлялись. Когда наш великий Шамиль завещал жить под крылом России, мы это запомнили. Но я, ваше превосходительство, не могу понять, почему русские друг против друга кинжалы точат? Отчего многим царь оказался неугодным? Отчего теперь Корнилов поднялся на Керенского, а Керенский на Корнилова?
— Вы, полковник, спрашиваете о том, о чём и я думаю постоянно. Игра в демократию породила анархию в государстве. Демократы, которые сами хотели бы управлять, решили, что это легко и каждому доступно. Ан нет, вот и получили страну неуправляемую.
— Ваше превосходительство, как говорят у вас, русских, о человеке, лишённом разума? Без царя в голове...
Вдалеке показалось имение: высокий кирпичный дом с колоннами.
Автомобиль остановился у подъезда, где Краснова и Мергуле уже ожидал адъютант князя. Он провёл генерала и полковника в дом, где их встретил сам командир «туземцев» князь Багратион. Пётр Николаевич удивился его разительному сходству с великим предком.
Багратион провёл гостей в кабинет хозяина, показал пакет от Крымова с подробной диспозицией для «Туземной дивизии» после овладения Петроградом: где какому полку разместиться, какими силами взять под контроль узлы связи, банки, электростанции. Предусматривалось организовать патрулирование улиц, выставить караулы.
К этой диспозиции прилагался целый перечень мер, которые должны последовать после овладения Петроградом. Однако ни слова не говорилось о действиях в случае сопротивления войск городского гарнизона.
Краснов заметил:
— Генерал Крымов расписал всё так обстоятельно, как будто дивизия будет встречена под звуки победного марша. Если бы так. Но ведь придётся в Петрограде и воевать.
— Гладко на бумаге, да забыли про овраги, — кивнул Багратион.
— Я сейчас еду на станцию, свяжусь с Вырицей. Попрошу князя Гагарина узнать, что происходит в Пскове.
Командир третьей бригады черкесов и ингушей князь Гагарин рассказал, что третья бригада, шедшая во главе «Туземной дивизии», у станции Вырица натолкнулась на разобранный путь. От станции кавказцы двинулись походным порядком, но за Павловском на подходе к Царскому Селу их встретили солдаты Петроградского гарнизона, и бригада остановилась. Князь Гагарин не рискнул продвигаться дальше, опасаясь оказаться в окружении. Требовалось дождаться всю дивизию и узнать, что предпринимает генерал Крымов, а затем уже выступить на Лугу и Гатчину.
Где находится Третий конный корпус, князь Гагарин не мог сказать...
Покинув князя Багратиона и полковника Мергуле, Краснов в сопровождении сотника Генералова попытался выяснить, когда должен быть ближайший поезд на Псков. С трудом удалось узнать, что поезд ожидается в два часа пополудни.
Тем временем на станции Дно остановились два эшелона Приморского драгунского полка. Из вагонов посыпались солдаты и тут же начали митинговать. Одни ратовали за Корнилова, другие за Керенского. Шум и гвалт, крик и ругань висели над станцией. Полки «туземцев» сохраняли спокойствие, ожидая приказаний от князя Багратиона.
Из толпы драгун выбрался солдат и резким голосом закричал:
— Солдаты, братки, куда мы едем? Снова нас под пули зовут. Мы ведь люди, человеки. Это ведь только безголосая тварь, как кутёнок слепой, бредёт. И вы, «туземная» братия, куда собрались? Вас обманом затаскивают...