Векфильдский священник

Предупрежденная о нашем прибытии, вся деревня в праздничных нарядах, под звуки флейты и барабана высыпала встречать своего нового священника. В нашу честь было приготовлено пиршество, и мы весело уселись за стол; пусть шутки и не блистали остроумием, зато смеялись им от души.

Наш домик стоял у косогора, позади подымалась прелестная рощица, впереди протекал говорливый ручей, по одну сторону простирался луг, по другую - полянка. Мне принадлежало около двадцати акров пахотной земли, после того над я уплатил своему предшественнику сто фунтов за право владения ею. Невозможно представить себе что-либо прелестней маленьких моих полей, окаймленных кустарником, среди которого высились вязы неописуемой красоты. Соломенная крыша придавала особенно уютный вид одноэтажному домику; внутри стены были чисто выбелены, и мои дочки взялись украсить их произведениями собственной кисти. Правда, одна и та же комната должна была служить нам гостиной и кухней, но нам от этого было только теплее. - К тому же содержалась она в образцовом порядке: блюда, тарелки и медные кастрюли были вычищены и натерты до блеска и стояли по полкам сверкающими рядами, так что любо было смотреть на них, и глаз не требовал более богатого убранства. В доме было еще три комнаты - в первой расположились мы с женой, во второй, смежной с нею, - наши две дочери, в третьей стояли две кровати для мальчиков.

Вот какой порядок был установлен в маленькой республике, которою я управлял: к восходу солнца все собирались в общей комнате, где уже горел огонь, разведенный служанкой. Обменявшись приветствиями, - а надо сказать, что я всегда стоял за то, чтобы близкие соблюдали друг с другом известные обряды вежливости, ибо излишняя свобода в обращении губительна для дружбы, мы склоняли голову и воздавали хвалу всевышнему, даровавшему нам еще один день. Исполнив этот долг, я отправлялся с сыном на обычные наши работы, между тем как жена и дочки приготовляли завтрак, за который мы садились всегда в одно и то же время. Этой трапезе я отводил полчаса, обеду - час; за столом жена и дочки болтали какой-нибудь невинный вздор, мы же с сыном заводили философскую беседу.

Вставая вместе с солнцем, мы прекращали свои труды с его заходом, и возвращались в лоно семьи, где нас ожидали приветливые взоры и уютный очаг, в котором весело потрескивали дрова. Не испытывали мы также и недостатка в гостях. И фермер Флембро, наш разговорчивый сосед, и слепой музыкант со своей флейтой - оба частенько заглядывали к нам отведать нашей крыжовенной настойки; жена не забыла секрет приготовления этого напитка, который по-прежнему составлял гордость дома. Простодушные эти люди помогали нам коротать вечера каждый на свой лад: один играл на флейте, другой ему подпевал, услаждая наш слух какой-нибудь старинной балладой, вроде "Жестокой Барбары Аллен" или "Последнего "прости" Джонни Армстронга"[11]. День завершался так же, как и начинался, - молитвой, и тут я заставлял младших сыновей читать заданную на тот день главу из Писания. Кто читал громче, отчетливей и лучше другого, получал полпенса, которые и опускал в воскресенье в кружку для бедных.

Воскресный день у нас бывал днем истинного великолепия, и все мои попытки как-то ограничить эту пышность оказывались бесплодными. Тщетно чаял я проповедями своими против гордыни подавить тщеславие моих дочерей; тайное влечение к былой роскоши так или иначе обнаруживало себя, и они по-прежнему обожали кружева, ленты, узорную вышивку и стеклярус; и даже матушка их не могла перебороть свою страсть к пунцовому атласному платью, ибо я как-то обмолвился, что оно ей к лицу.

Особенно огорчили они меня в первое наше воскресенье на новом месте. Еще накануне я высказал пожелание, чтобы мои девицы были готовы пораньше, так как привык появляться в церкви задолго до своих прихожан. Они точно исполнили мое приказание; но когда мы утром собрались к завтраку, я увидел, Что жена моя и дочки блистали нарядами совсем как в былые дни - волосы напомажены, лица усеяны мушками, шлейфы собраны сзади в шуршавший при малейшем движении узел. Я не удержался от улыбки при виде такого тщеславия; от жены своей, во всяком случае, я ожидал большего благоразумия. Однако я не растерялся и с важностью обратился к сыну, чтобы тот велел закладывать карету. Девицы были поражены моим приказом, я, однако, повторил его еще торжественнее прежнего.

- Ты, верно, шутишь, мой друг, - воскликнула жена, - мы прекрасно дойдем пешком; нам уже не нужна больше карета!

- Ошибаешься, душа моя, - возразил я, - нам как раз очень нужна карета, ибо если мы пойдем в церковь в этом наряде пешком, то все мальчишки будут улюлюкать нам вслед.

- Вот как! - ответила жена. - А я - то думала, что мой Чарльз любит, чтобы его детки были чистенько и нарядно одеты.

- Чистенько и нарядно - пожалуйста! - прервал я ее. - Я буду только рад; но тут у вас не чистота, а просто-напросто мишура какая-то. Ваши оборки, рюши да мушки приведут лишь к тому, что нас возненавидят все женщины в приходе. Нет, дети мои, - продолжал я, оставив шутливый тон, - эти ваши платья придется перекроить, ибо франтовство вовсе не к лицу людям, чье состояние не позволяет предаваться подобной роскоши. Впрочем, и богачи - так ли уж пристало им бахвалиться великолепием своих нарядов? Ведь самый приблизительный подсчет покажет, что весь неимущий мир мог бы прикрыть свою наготу на то золото, что наши щеголи и щеголихи тратят на отделку своего платья.

Моя речь возымела действие: они тотчас и без возражений отправились переодеваться, а на следующий день, к великой моей радости, я обнаружил, что дочери сами, по своей воле, сели перекраивать шлейфы в воскресные жилетки для наших малышей - Дика и Билла. Замечательнее же всего то, что без шлейфов платья обеих девиц только выиграли!

Глава V

Новое и блистательное знакомство. То, на что мы более всего уповаем, обычно и губит нас

Неподалеку от дома, в тени боярышника и жимолости, мой предшественник поставил скамью. Сюда-то в хорошую погоду, когда работа спорилась, мы все собирались отдохнуть от дневных трудов и в вечерней тиши любоваться обширной панорамой, открывающейся взору. Здесь же иной раз пили мы чай; трапеза эта ныне казалась нам настоящим пиршеством; мы справляли ее не каждый день, и всякий раз испытывали неизведанное доселе удовольствие, облекая все хлопоты, связанные с ее приготовлением, чрезвычайной торжественностью. Покуда мы пили чай, оба наших малыша поочередно читали вслух и свою порцию получали после взрослых. Иногда же, разнообразия ради, дочки пели, аккомпанируя себе на гитаре; мы с женой во время такого концерта обычно прохаживались по зеленому склону, украшенному колокольчиками и васильками, с упоением беседуя о наших детях и наслаждаясь ветерком, который, казалось, нес нам здоровье и душевный покой.

Постепенно мы пришли к убеждению, что всякое состояние таит в себе какие-нибудь, ему одному свойственные радости. Каждое утро мы вставали, чтобы вновь приняться за труды; зато вечером мы могли предаваться безмятежному веселью.

Однажды в начале осени, в праздник, - а праздники я соблюдал, ибо надо же было когда-нибудь и отдыхать, - мы собрались в привычном месте, и дочки по обыкновению своему затеяли концерт. Вдруг шагах в двадцати от нас быстро пронесся олень, и по его частому дыханию мы заключили, что за ним гонятся охотники. Не успели мы как следует погоревать о бедняге, как увидали мчавшихся за оленем по той же тропе собак и всадников. Я хотел тут же вернуться в дом со всем своим семейством, но любопытство ли было виною, или внезапность, или еще какая, более затаенная причина, а только жена моя с дочками не двинулись с места. Охотник, ехавший впереди всех, пролетел мимо нас, за ним столь же стремительно проскакало еще четверо или пятеро всадников.

Наконец появился какой-то молодой человек, по наружности более благородного происхождения, чем остальные; он круто осадил коня, некоторое время разглядывал нас и, вместо того чтобы следовать за охотниками, соскочил наземь, бросил поводья слуге, который сопровождал его, и легкой, небрежной походкой направился к нам. Не взяв на себя труда представиться, он подошел к моим дочкам и, - очевидно, не сомневаясь в ласковом приеме, - намеревался приветствовать их поцелуем; но они уже с малых лет постигли искусство единым взглядом пресекать дерзость в самом ее зародыше. Тогда, сообщив, что его фамилия Торнхилл, а также что обширные угодья, расстилавшиеся вокруг, принадлежат ему, он снова приблизился, чтобы поцеловать мою жену и дочерей, и - таково обаяние богатства и красивого наряда! - на этот раз ему отказа не было. Непринужденность его манер, - не лишенных, правда, некоторой доли самонадеянности, - вскоре передалась и нам; заметив музыкальные инструменты, лежавшие подле нас, он стал уговаривать моих дочерей спеть. Не в моих правилах поощрять дружбу с неровней, поэтому я мигнул девочкам, чтобы они не соглашались; однако намек мой остался втуне, ибо, увидев, что матушка одобрительно им кивает, они, не задумываясь, спели модную песенку Драйдена[12].

11

"Жестокая Барбара Аллен" - народная баллада о юноше, который умер от любви, и о девушке Барбаре Аллен, которая умерла потом от раскаянья.

"Последнее прости" Джонни Армстронга" - другая старинная баллада - о смерти знаменитого пирата.

12

Драйден Джон (1631-1700) - крупный английский поэт и драматург эпохи Реставрации.