Страница 61 из 86
— Я не обиделась. И кстати, ты так и не понял, что «поиметь Афину Палладу», как ты изящно выразился, — это именно тот результат, который мне и нужен. Давно пора преподать урок нашему так называемому мэру. Может, сейчас она и считается воплощением респектабельности с этим ее выпендрежным щитом, но я помню ее сопливой девчонкой, которая поджигала котят с помощью увеличительного стекла. Неудивительно, что ей даже обслуживание клиентов у черного входа в казино «Гиперион» казалось шагом по карьерной лестнице! А как ей удалось попасть в политику, я вообще не понимаю! Все, что я могу сказать: за этим фарфоровым личиком и царственным видом скрывается разум чудовища! — Арахна вздрогнула, но сразу же взяла себя в руки. — Я к тому это говорю, что мне понятно твое нежелание вступать в борьбу с женщиной, которой боятся переходить дорогу даже титаны. Но позволь, я объясню попроще…
Арахна придвинулась ближе. Ее лохмотья распахнулись, обнажив плоть, похожую на перезрелый жирный сыр. Вместо грудей у Арахны была пара судорожно подергивающихся прядильных органов. Из них молочными нитями вытягивалась паутина. С талии свисали темно-красные паучьи лапки, они оглаживали ее женские бедра, как гиперсексуальные подростки. Вонь от нее шла невыносимая.
— У тебя талант обращаться с измерениями, и ты воспользуешься им, чтобы вытащить меня из тюрьмы. Взамен я буду тебя защищать. Для тебя это оправданный риск. И чтобы ты понял, насколько он оправдан, я покажу, что с тобой произойдет, если ты не согласишься.
Арахна погладила когтями-иглами свои прядильные органы. Они синхронно задергались. Спутанные пряди серебристой паутины заструились по ее животу. Она сдавила органы сильнее, и неожиданно шелк брызнул мне в лицо, в глаза. Паутина набивалась в нос и в слезные протоки, проталкивалась к мозгу и опутывала его.
Я почувствовал, как миллионы крохотных паучьих яиц откладываются в моем черепе. Я чувствовал, как из яиц вылупляются паучки. Я чувствовал, как дети Арахны вплетаются в живую ткань моего мозга, и каждый паучок становится синапсом в целостном паучьем разуме.
И каждая мысль этого паучьего разума причиняет мне жгучую боль. А потом у паучков появляются свои дети, а у тех — новые дети, и мой мозг раздувается до такой степени, что во мне ничего больше не остается, и пауки заполняют меня целиком. Но я еще существую где-то в глубине, и я — это единая огромная и содрогающаяся паутина боли.
Арахна нажала на свои прядильные органы так, что они стали плоскими. Шелковые нити вылетели из моей головы. Ощущение было такое, будто мой нос продуло сильной воздушной струей. Это было гораздо приятней, чем полные ноздри рвоты. Я раскачивался, и меня тошнило. Крысы грызли мои башмаки, возбужденно размахивая хвостами.
— Итак, — произнесла Арахна, — что ты выбираешь? Согласен ли ты рискнуть навлечь на себя гнев Афины Паллады? Или предпочтешь стать живым домом для безумных детей паучихи?
— А третьего варианта не будет?
Арахна запахнула на груди лохмотья и ушла в темноту:
— У тебя десять минут на размышление.
Я сильно пожалел о том, что отдал пальто девушке.
У него ведь есть зубы. Как только паутина Арахны дотронулась бы до подола, пальто порвало бы ее на конфетти. Но надо же было чем-то прикрыть наготу.
Впрочем, стоило мне вспомнить про пальто, как меня осенило.
Я закрыл глаза и попытался погрузиться в межмозговой транс. Мне всегда плохо давалось слияние разумов, но речь ведь шла не о чем-нибудь, а о моем пальто. Мы с ним давно знакомы. А значит, должно получиться.
Сначала я слышал лишь лай пограничных волков, и они заставили меня вернуться. Я пытался бежать на звук, но проскочить мимо них мне не удалось — шелковый кокон Арахны не позволял двигаться. Я оказался пленником ее тюрьмы, как и сама Арахна.
Но хотя мое тело оставалось в ловушке, какой-то частице разума удалось ускользнуть. Потому что внезапно я услышал знакомый шум. Сначала он был очень тихим и доносился издалека, но потом зазвучал все громче и ближе.
Шум кофеварки. Моей кофеварки.
Я попробовал открыть глаза. Но у меня не было глаз.
Я стал своим пальто.
Я не мог видеть, но мог различать запах… яванского кофе, сваренного именно так, как я люблю…
Я чувствовал прикосновение… теплой мягкой кожи, прошитой тысячами крохотных стежков.
Я ощущал биение пульса в глубине податливой плоти, огибал чувственные округлости и завлекательные ложбинки, скользил по живому обнаженному телу, ее телу, телу воскрешенной девушки.
«Я пальто», — подумал я.
И я был им.
Я позволил себе раствориться в этих ощущениях. Межмозговой транс очень легко прервать. И поэтому нужно уметь расслабляться. Чем сильнее ты погрузишься в него, тем крепче будет связь. Поэтому я продолжал льнуть к девушке. И это было так приятно.
И я мог слышать… их голоса. Девушки и Байрона. Девушку звали Нэнси. Разговор был в самом разгаре. Я прижался своей бархатной подкладкой к нежному, покрытому шрамами горлу Нэнси и прислушался…
— Я родилась на восточной окраине, — сказала Нэнси. — Теперь-то я туда редко заглядываю. Но тут как раз работа подвернулась, а я хорошо знаю окрестности. Я не боялась там ходить, вот и согласилась.
— А что у тебя за работа? — спросил Байрон.
— «Курьерская служба Годивы». Обычная курьерская доставка, только я езжу верхом и без одежды. И у меня есть лицензия.
— А… Понятно. А это разве… не опасно?
— У меня есть мечи.
— А где ты их прячешь?
— Потом расскажу.
— А… Ну и что же случилось? Когда ты приехала?
Я почувствовал, как Нэнси вздрогнула.
— Ну, мне нужно было забрать пакет из дома на улице Распятия. Документы или что-то вроде этого. Пакет должны были отправить на гору, и клиент хотел произвести впечатление. Собственно, для этого нас и нанимают.
— Ты-то уж точно впечатление производишь, — пробормотал Байрон.
— Спасибо. Короче, подъезжаю я к дому, привязываю лошадь и стучусь. Никто мне не ответил, так что я сама открыла дверь и вошла. Внутри… было очень странно. В здании этом этажей двенадцать, наверное. Вернее, раньше столько было. Кто-то его перестроил, убрал все перекрытия, так что осталось одно огромное пространство от пола до самого потолка. Только внешние стены. Такое дикое ощущение — как будто я вошла в дом великана. И было так темно, что я не могла разглядеть, есть там еще кто-то или нет. Я позвала хозяина. И вдруг…
— Что вдруг?
— Вдруг что-то выскочило из темноты и порубило меня на мелкие кусочки.
— Что-то? Или кто-то?
— Не знаю. Но чем бы это ни было, оно было огромным… и у него были красные глаза…
Нэнси умолкла. Неожиданно я перестал ее ощущать. Просто висел, как белье на веревке. Веревка оказалась шелковой нитью, и эту нить кто-то сматывал. Меня протащило между струн, за границу, на которой выли волки, в тюрьму, где я висел вверх тормашками, привязанный к крысиному потолку.
Я еще успел подумать, что из голема получился неплохой детектив. А потом со свистом влетел в свое тело и отключился.
Когда я пришел в себя, Арахна снова доила свои прядильные органы. Я сразу же зажмурился.
— Ну хорошо! — воскликнул я. — Согласен. Я вытащу тебя отсюда. Но при одном условии.
— Очередная услуга? Тебе что, сыщик, нравятся такие отношения? Чтобы нас связывала бесконечная череда долгов и сделок? Ну и когда ты собираешься ее прервать?
— Прямо сейчас. Это последняя сделка, которую я с тобой заключаю. Ну а если не хочешь, не надо.
Арахна снова прикрылась лохмотьями, окинув меня злобным взглядом:
— Чего ты просишь на этот раз?
— Девушку.
Паучиха начала меняться. Она молодела на глазах. Ее спина выпрямилась, кожа разгладилась. Из старухи Арахна превратилась в молодую красавицу. Ее лохмотья стали маленьким красным платьем, таким узким, что оно казалось второй кожей. Арахна выглядела в нем лакомым кусочком в кроваво-красной обертке.