Псы господни

Рискуя сломать себе шею, Джервас долетел до Смидика, потом, чуть сбавив скорость, но постоянно понукая загнанную лошадь, поднялся по извилистой тропинке в Арвенак. Сэр Джон бы в отъезде, и Джервас обрадовался, что не надо тратить время на лишние объяснения. Но ему все же пришлось потратить время на разговоры, и это обернулось в конечном счете выгодой для Джерваса: старший Трессилиан ждал его в Арвенаке.

Они с Оливером подружились: товарищи по оружию, оба в один и тот же день были удостоены рыцарского звания за подвиги. У них был уговор: как только Джервас оснастит свой корабль, они вместе выйдут в море. Сэр Оливер и приехал в Арвенак, чтобы подробней обсудить дело, интересовавшее обоих. Вместо этого ему пришлось выслушать гневную тираду Джерваса, пока тот торопливо переодевался во все сухое.

Могучий чернобровый сэр Оливер метал громы и молнии. У него всегда были в ходу крепкие выражения, но теперь он последними словами бранил Испанию и испанцев.

— Будь я проклят, если не припомню этой истории любому испанцу, попадись он мне на пути, — сказал он в сердцах, но, поостыв от гнева, спросил. — Не пойму, зачем тебе понадобилось ехать в Лондон? Неделю на дорогу потеряешь, а тут каждый день на счету. «Роза Мира» домчит тебя туда вдвое быстрее.

— "Роза Мира"? — Джервас так и замер со шнурками в руках, воззрившись на рослого друга. — Боже правый, Оливер, а она может выйти в море?

— Да она уж неделю как готова. Я могу выйти на рассвете.

— А сегодня ночью? — Глаза Джерваса горели, как в лихорадке.

— Хочешь сказать, бросимся за ними в погоню?

— А что мне еще остается?

Сэр Оливер покачал головой, призадумался и покачал снова. Он был силен практической хваткой и умением мгновенно схватить суть вещей.

— Упустили время или упустим, пока соберемся. К тому же команда на берегу, и нужно время, чтобы ее собрать. Спустимся по реке, как только начнется отлив на рассвете, но тогда уж нам не догнать твоего испанца. А чтобы преследовать его до самой Испании, рапирами не обойдешься. — Оливер снова покачал головой и вздохнул. — Да, это было бы на редкость интересное приключение, но тут уж сама Судьба положила нам предел. Так что сначала Лондон, мой друг. И вот увидишь, окажется, что это самый короткий путь. Я ухожу — соберу команду, да и самому надо снарядиться. А ты, как будешь готов, приходи прямо на борт. — Оливер положил сильную руку на плечо другу.

— Не унывай, парень, — сказал он и тут же ушел, не дожидаясь благодарности за готовность, с которой он предложил свою щедрую помощь.

«Роза Мира» снялась с якоря в устье реки Пенрин на рассвете, с отливом. Она распустила паруса, тотчас надутые ветром, и понеслась навстречу приключениям. Это было утром в воскресенье. Благодаря попутному ветру и умелым матросам, «Роза Мира» уже во вторник на рассвете бросила якорь против дворца Гринвич. Сойдя на берег, они, по совету Оливера, отправились на поиски сэра Хоукинса. Его влияние при дворе должно было открыть перед ними ревностно охраняемые двери, и в тот же вечер их, спешно прибывших из Гринвича, сэр Джон проводил в кабинет Фрэнсиса Уолсингема в Уайтхолле.

В сэре Фрэнсисе Джервас узнал высокого худощавого человека в черном с длинной седой бородой клином, что был возле королевы в тот самый день, когда ее величество принимала во дворце моряков. Он сидел за столом, заваленным бумагами, и не потрудился встать, когда сэр Джон Хоукинс пригласил к нему двух джентльменов. Он заранее договорился с министром, что тот их примет. На маленькой седой голове сэра Фрэнсиса была плоская черная шляпа с отворотами, прикрывавшими уши. Такие шляпы были в моде во времена правления покойного короля, а сейчас их носили разве что лондонские купцы. Впрочем, сэр Фрэнсис вообще не следовал моде. Его молодой секретарь, усердно трудившийся за конторкой у окна, был тоже одет во все черное, но по последнему слову моды.

Сэр Джон, представив корнуолльцев, удалился.

— Господа, — обратился к ним сэр Фрэнсис, — сэр Джон поведал мне поистине печальную историю.

Однако печали не чувствовалось ни в его ровном официальном тоне, ни в холодном оценивающем взгляде бледных глаз. Сэр Фрэнсис пригласил их сесть, указав костлявой рукой на стулья, стоявшие перед его столом. Сэр Оливер признательно кивнул и сел, вытянув перед собой длинные ноги. Джервас предпочел выслушать министра стоя. Вид у него был беспокойный и измученный, тон — слегка раздраженный. Он нашел, что внешность у министра не располагающая — уж слишком холоден — и не надеялся на его помощь. Джервас, полагавший, что все должны выражать свои чувства с тем же неистовством, что и он, счел, что в жилах министра течет не кровь, а чернила.

— Надеюсь, сэр, меня удостоят аудиенции, чтоб я мог самолично изложить суть дела ее величеству?

Сэр Фрэнсис погладил бороду. Джервасу показалось, что на губах его промелькнула усталая презрительная улыбка.

— Я, разумеется, доложу все ее величеству.

Но это заявление не удовлетворило Джерваса.

— Вы добьетесь аудиенции для меня, сэр? — это была скорее просьба, чем вопрос.

Взгляд холодных глаз был непроницаем.

— С какой целью, сэр, когда и так все ясно?

— С какой целью? — вспылил Джервас, но костлявая рука остановила вспышку негодования.

— Сэр, если бы королева давала аудиенцию каждому, кто о ней попросит, у нее бы не осталось ни секунды на многочисленные важные дела. На то и существуют министры ее величества. — Он поучал Джерваса, словно школьника, поведению в свете. — Когда я доложу королеве об этом прискорбном деле, ее величество распорядится, какие меры следует принять. А потому без всякого ущерба для дела мы, послушные долгу, избавим ее величество от этой ненужной аудиенции.

Оливер приподнялся на стуле, его звучный голос казался громким и резким после вкрадчивой речи министра.

— Сэр Джервас не придерживается того мнения, что следует избавлять ее величество от аудиенции и что она будет благодарна любому, кто ее от аудиенций избавит.

На сэра Фрэнсиса не произвела впечатления пылкая тирада Трессилиана, как и его яростный взгляд.

— Полагаю, вы меня не поняли, — спокойно произнес он с ноткой высокомерной пренебрежительности. — И я, и все мы должны щадить ее величество, а что касается королевской власти, то она вершится в полной мере. Я — исполнитель ее воли.