Котуйская история

Постановка среди десяти пацанов в хате была следующая: заправлял всем "Старенький", отсидевший на тот момент полгода, затем шел "первый по хате", за ним, самый младший по возрасту - "сынок". Старенький имел право брать от булки хлеба, поделенной на четыре пайки, "коряк", то есть горбушку, другая сторона буханки доставалась первому по хате. Из коряка делали пирог, начиняя его в обед картошкой из супа и капустой, а вечером, когда давали чай, владелец тюремного пирога с аппетитом уплетал его за обе щеки.

Ходить в туалет, когда кто-то ел, категорически запрещалось. Употреблять слово "мать" в матерках, тоже. Иначе за все это можно было схлопотать по шее и скуле.

Леша с трудом усваивал все, чему его обучал "наставник", даже по своему возрасту он понимал, что все эти "покупки" "игрушки" из разряда детских игр, но такова была действительность малолетки, в которую он попал.

Не всегда было весело, все равно пацаны в душе грустили: по воле, по родителям или любимым девчонкам, оставшимся за стенами старой тюрьмы. Иногда за решетками слышался голос какого-нибудь парнишки, он исполнял гимн малолеток:

В тюрьме, где скучно и по воле все грустят,

Мальчишки в камерах на корточках сидят,

А воля здесь, она близка

И сердце парня вдруг заполнила тоска.

Свободу мне, верните вы скорей

И я уйду из лагерей...

Записи, стихи, песни, все это забирали "дубаки" при обыске. За разговоры с соседней камерой, наказывали: лишали передачкой или вкладывали постановление в личное дело. На прогулку выводили раз в день, которая проводилась на самом верхнем этаже здания, в отдельных боксах. Старенький мог выиграть у кого-нибудь в карты или домино, вещи. На Лешкины "штиблеты" тоже сыграли, но после вернули.

- Ты не веди себя так, - поучал Лешку, Калач,- а то затюкают. Будь пацаном и отвечай за свои поступки. Проглотишь нанесенную обиду, другие будут на тебя смотреть, как на "чухана". Не вольешься в нашу пацанскую жизнь, будешь вечным "парашником". Ты вот сидишь, молчишь, ни с кем не разговариваешь, значит, не уважаешь нас.

- Да нет, я просто о своем думаю,- оправдывался Леша.

- Думай не думай, а десятку тебе судья точно выпишет. Будь проще, не "гони гусей", а то "крыша" совсем съедет.

Алешка маялся, тяжело ему было усвоить азы, ведь на свободе никто не обучал его таким премудростям жизни. Там все было по-другому, как - то по - человечески, а здесь свои законы, иногда абсурдные и до тупости - неразумные. Наблюдая в общих боксах, как ведут себя арестанты, он совсем не соглашался, что кто-то должен снять с себя хорошую куртку и одеть вместо нее застиранную вещь. Хитрость, алчность и нежелание оставаться позади всех, толкало людей на разные поступки, и каждый имел свое оправдание: "Хочешь жить - умей вертеться".

Алешкино нутро не хотело воспринимать тюремные порядки, и потому он грустил, отмалчивался, или отстранялся от общего ликования по поводу, только что присланной передачки, кем-то из родственников. Все продукты шли на общий стол, все делилось по статусу, начиная от старенького и заканчивая новичком, пришедшим в камеру.

Шаман гнал машину по мокрому асфальту в сторону Москвы, ему нравилось выжимать из нее скорость. Он пока не задумывался над жизненными трагедиями тех, кого судьба разбросала по обочинам дорог. Кресты, венки, напоминали о страшных авариях, но разве человеку дано понять, когда он не пережил трагедии. Конечно, он помнил, когда в девяностых попал под машину чеченцев, но старые раны не тревожили. На заднем сиденье спят Рябина и Миша, скоро им предстоит сыграть свою роль в разборке. Это были отчаянные парни, особенно татарин - Ствол. Шаман по рассказам парней, вообще удивлялся, как он остался жив после лихих девяностых, когда Миша был в составе одной из питерских бригад.

Алексею тоже есть, что вспомнить: о лагере на Котуе, который невозможно забыть. Его душа мечется между настоящим временем и прошлым, улетая в холодные края, где он часто видел в ночи ее голубые глаза. Там он навеки оставил свое сердце с любимой женщиной. Многое было у Шамана за все эти годы: и деньги, и женщины и враги, но только единственное, что не вернется к нему - это любовь. Их любовь с Галинкой, которой они были преданы оба и не отняли у этого чувства ни крохи.

Нет, он не мог забыть свою первую любовь . Порой вставал утром с постели и, глядя на спящее рядом с ним, ночное "приключение", вспоминал: незабываемые ласки Галинки, нежный взгляд - единственный в мире, который могла подарить ему в жизни только она одна. Ее чудесные, красивые руки, умеющие снять усталость и в тревожный момент - успокоить.

"Москва, родной город, так трепетно и в одно и то же время тоскливо на душе, я снова возвращаюсь в свою стихию",- думал Алексей, подъезжая к столице.

Алешку в очередной раз привезли на "проводку", так называют следователи осмотр места преступления в присутствии подозреваемого. Он указал, за каким столом сидел Лысый, где в этот момент стоял сам Леша. Его сфотографировали и увезли в отдел.

Галину еще вчера предупредили, что сына привезут в милицию, но личного свидания ей не дадут. Если сможет уговорить следователя, то возможно пять минут даст, но он категорически отказал женщине, ссылаясь на интересы следствия. Вот если мать скажет, откуда у сына оказался пистолет, то, пожалуй, разрешит пообщаться, но Галина предпочла молчание. Она только издали, заметила, как Алешку посадили в служебный "УАЗ". Потом два часа ждала, когда его снова привезут, но опять же видела его только несколько секунд, пока сына вели от машины до дверей здания.

Она передала небольшую передачку следователю и уже хотела идти домой, как к ней подошел здоровый парень в милицейской форме с нагрудной биркой: "ОМОН".

Вы Семенова... Галина Алексеевна?

- Да, это я.

Омоновец огляделся по сторонам и, убедившись, что никого рядом нет, протянул ей свернутый листок бумаги.

- Потом прочтете.

Галя с нетерпением отошла от здания милиции и, развернув лист, радостно улыбнулась, увидев знакомые, косые строки:

"Мама, у меня все хорошо. Ты не переживай за меня. Я знаю, что ты винишь себя, прошу тебя, не нужно. Прости меня, мама, прости за все... Не забывай меня".

Она прижала записку к губам. Слезы навернулись на глаза. "Господи, как же это тяжело... Как ему помочь? Что предпринять, чтобы сына выдернуть из этого кошмара. Его-то за что?"

На днях, когда она шла с работы, за ней пристроились два парня, они долго сопровождали ее. За Галиной был приставлен сотрудник из местного ОВД, он охранял от попытки посягательств на ее покой людьми, погибшего Лысого. Конечно, это была формальная мера защиты, если бы бандиты захотели, они без труда расправились бы с женщиной.

Вдруг, возле тротуара остановился черный джип и двое парней, сопровождающих Галину, мгновенно запихнули в открывшуюся заднюю дверцу. Она оказалась зажатой между мужчинами. Машина резко приняла влево и скрылась в плотном потоке.

- Сиди и не дергайся,- предупредил ее парень с переднего, пассажирского сидения,- если хочешь, чтобы твой пацан спокойно досидел до суда в "Матроске", ты сейчас расскажешь, все, что знаешь о смерти Лысого.

Галя поняла, кто эти парни и спросила:

- Вы, правда, не тронете моего сына?

- Давай, рассказывай.

Галина, не утаивая деталей, описала все, что произошло в ресторане.

- Откуда у твоего щегла взялся пистолет? - спросил парень.

Галя, не раз допрошенная следователем, знала, что сын молчит по поводу оружия и ответила прямо: