Последнее время

1987 год

«Никто уже не станет резать вены…»

Никто уже не станет резать вены — И слава тебе господи! — из-за Моей предполагаемой измены И за мои красивые глаза. Не жаждут ни ответа, ни привета, Взаимности ни в дружбе, ни в любви, Никто уже не требует поэта К священной жертве — бог с тобой, живи И радуйся! Тебе не уготован Высокий жребий, бешеный распыл: Как будто мир во мне разочарован. Он отпустил меня — и отступил. Сначала он, естественно, пугает, Пытает на разрыв, кидает в дрожь, Но в глубине души предполагает, Что ты его в ответ перевернешь. Однако не найдя в тебе амбиций Стального сотрясателя миров, Бойца, титана, гения, убийцы,— Презрительно кидает: «Будь здоров». Бывало, хочешь дать пинка дворняге — Но, передумав делать ей бо-бо, В ее глазах, в их сумеречной влаге, Читаешь не «спасибо», а «слабо». Ах, Господи! Как славно было прежде — Все ловишь на себе какой-то взгляд: Эпоха на тебя глядит в надежде… Но ты не волк, а семеро козлят. Я так хотел, чтоб мир со мной носился,— А он с другими носится давно. Так женщина подспудно ждет насилья, А ты, дурак, ведешь ее в кино. Отчизна раскусила, прожевала И плюнула. Должно быть, ей пора Терпеть меня на праве приживала, Не требуя ни худа, ни добра. Никто уже не ждет от переростка Ни ярости, ни доблести. Прости. А я-то жду, и в этом вся загвоздка. Но это я могу перенести.

1994 год

Диалог

— Как мы любим себя! Как жалеем! Как бронируем место в раю! Как убого, как жалко лелеем Угнетенность, отдельность свою! Сотню раз запятнавшись обманом, Двести раз растворившись в чужом,— Как любуемся собственным кланом, Как надежно его бережем! Как, ответ заменив многоточьем, Умолчаньем, сравненьем хромым, Мы себе обреченность пророчим И свою уязвленность храним! Как, последнее робко припрятав, Выбирая вождей и связных, Люто любим своих супостатов — Ибо кто бы мы были без них? Мы, противники кормчих и зодчих, В вечном страхе, в холодном поту, Поднимавшие голову тотчас, Как с нее убирали пяту, Здесь, где главная наша заслуга — Усмехаться искусанным ртом,— Как мы все-таки любим… — Друг друга! Это все перевесит потом.

1991 год

«И вот американские стихи…»

И вот американские стихи. Друг издает студенческий журнал — Совместный: предпоследняя надежда Не прогореть. Печатает поэзы И размышления о мире в мире. Студентка (фотографии не видел, Но представляю: волосы до плеч Немытые, щербатая улыбка, Приятное открытое лицо, Бахромчатые джинсы — и босая) Прислала некий текст. Перевожу. Естественно, верлибр: перечисленья Всего, на чем задерживался взгляд Восторженный: что вижу, то пою. Безмерная, щенячья радость жизни, Захлеб номинативный: пляж, песком Присыпанные доски, мотороллер Любимого, банановый напиток — С подробнейшею сноской, что такое Банановый напиток; благодарен За то, что хлеб иль, скажем, сигарета — Пока без примечаний. В разны годы Я это слышал! «Я бреду одна По берегу и слышу крики чаек. А утром солнце будит сонный дом, Заглядывая в радужные окна. Сойду во двор — цветы блестят росою. Тогда я понимаю: мир во мне!» Где хочешь оборви — иль продолжай До бесконечности: какая бездна Вещей еще не названа! Салат Из крабов; сами крабы под водой, Еще не знающие о салате; Соломенная шляпа, полосатый Купальник и раздвинутый шезлонг… Помилуйте! Я тоже так умею! И — как кипит завистливая желчь!— Все это на компьютере; с бумагой Опять же ноу проблеме, и в печать Подписано не глядя (верный способ Поехать в гости к автору)! Меж тем Мои друзья сидят по коммуналкам И пишут гениальные стихи В конторских книгах! А потом стучат Угрюмо на раздолбанных машинках, И пьют кефир, и курят «Беломор», И этим самым получают право Писать об ужасе существованья И о трагизме экзистенциальном! Да что они там знают, эти дети, Сосущие банановый напиток! Когда бы грек увидел наши игры! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста, Кто говорит цитатами, боясь Разговориться о себе самом, Привыкши прятать свой дрожащий ужас За черною иронией, которой Не будешь сыт! Что знают эти там, Где продается в каждом магазине Загадочный для русского предмет: Футляр для установки для подачи Какао непосредственно в постель С переключателем температуры! Но может быть… О страшная догадка! Быть может, только там они и знают О жизни? Не о сломанном бачке, Не о метро — последнем, что еще Напоминает автору о шпротах,— О нет: о бытии как таковом! Как рассудить? Быть может, там видней, Что, боже мой, трагедия не в давке, Не в недостатке хлеба и жилья, Но в том, что каждый миг невозвратим, Что жизнь кратка, что тайная преграда Нам не дает излиться до конца? А все, что пишем мы на эти темы, Безвыходно пропахло колбасой — Столь чаемой, что чуть не матерьяльной?! А нам нельзя верлибром — потому, Что эмпиричны наши эмпиреи. Неразбериху, хаос, кутерьму Мы втискиваем в ямбы и хореи. Последнее, что нам еще дано Иллюзией законченности четкой,— Размер и рифма. Забрано окно Строфою — кристаллической решеткой. Зарифмовать и распихать бардак По клеткам ученических тетрадок — Единственное средство кое-как В порядок привести миропорядок И прозревать восход (или исход) В бездонной тьме языческой, в которой Четверостишье держит небосвод Последней нерасшатанной опорой.