Страница 6 из 73
Земную жизнь безропотно влача, Я был обучен тщательно и строго, Но память расторопнее врача И, смею думать, милосердней Бога: Стирает то, что чересчур болит. Поэтому я помню так немного. Но этот дом я помню. Замполит — Иль как его зовут — военкомата, С угрюмостью, которая сулит Начало новой жизни, хрипловато Командует раздеться. Наш призыв Стоит напротив молодца с плаката У стенки, перепуган и стыдлив. Идет осмотр имущества. Одежду Мы сняли, аккуратно разложив. Майор следит, не спрятано ли между Солдатских ягодиц и пальцев ног Чего-нибудь запретного. Надежду Оставь, сюда входящий. Вышел срок Прощаниям с родными: нас отсюда Везут на сборный пункт. «А ну, сынок, Нагнись вперед! Открой рюкзак, паскуда!» Рюкзак вчера упаковала мать. На сборном пункте не случится чуда — Три дня нас будут там мариновать, А после расфасуют в карантины. «Одеться — и во двор». Когда опять Нас выпустят отсюда, миг единый Я буду колебаться… Видит Бог, Земную жизнь пройдя до середины — И то я вспомню это: шаг, рывок — И я, глядишь, в троллейбусе, который Идет до дома… Впрочем, я не мог Всерьез представить этого. Майоры Не любят шуток. Я же с детских лет Во сне боялся убегать от своры. Держа в руке военный свой билет, В котором беспристрастный медработник Мне начертал: «Ограничений нет», Я оглянулся на ДК «Высотник»: Шесть лет, помилуй Господи, назад Наш класс сюда водили на субботник. Троллейбус, грязноват и грузноват, Проплыл проспектом — мимо овощного И далее, куда глаза глядят И провода велят… Теперь я снова — Шесть лет, помилуй Господи, прошло!— Опять в июле, и опять восьмого, Здесь прохожу. И мне не тяжело Нести домой пакет томатов мокрых (Стоял с утра, досталось полкило). Меня ничей не остановит окрик. Сажусь в троллейбус. Тихо, как во сне, ДК «Высотник» проплывает в окнах. Немногое для счастья нужно мне.
1993 год
Брат
У рядового Таракуцы Пети Не так уж много радостей на свете. В их спектре, небогатом и простом,— Солдатский юмор, грубый и здоровый, Добавка, перепавшая в столовой, Или письмо — но о письме потом. Сперва о Пете. Петя безграничен. Для многих рост его уже привычен, Но необычен богатырский вес — И даже тем, что близко с ним знакомы, Его неимоверные объемы Внушают восхищенный интерес. По службе он далек от совершенства, Но в том находит высшее блаженство, Чтоб делать замечанья всем подряд, И к этому уже трудней привыкнуть, Но замолкает, ежели прикрикнуть, И это означает: трусоват. Зато в столовой страх ему неведом. Всегда не наедаясь за обедом, Он доедает прямо из котла; Он следует начальственным заветам — Но несколько лениво, и при этом Хитер упрямой хитростью хохла. Теперь — письмо. Солдаты службы срочной Всегда надежды связывают с почтой, Любые разъясненья ни к чему, И сразу, избежав длиннот напрасных, Я говорю: у Пети нынче праздник. Пришло письмо от девушки ему. Он говорит: «Гы-гы! Вложила фотку!» Там, приложив платочек к подбородку И так отставив ножку, чтоб слегка Видна была обтянутая ляжка, Девица, завитая под барашка, Мечтательно глядит на облака. Все получилось точно как в журнале, И Петя хочет, чтобы все узнали, Какие в нас-де дамы влюблены. Кругом слезами зависти зальются, Увидевши, что Петя Таракуца Всех обогнал и с этой стороны! И он вовсю показывает фото, И с ужина вернувшаяся рота Разглядывает лаковый квадрат, Посмеиваясь: «Надо ж! Эка штука!», И Петя нежно повторяет: «Су-ука!» Как минимум пятнадцать раз подряд. …Усталые, замотанные люди Сидят и смотрят фильм о Робин Гуде. Дежурный лейтенант сегодня мил, По нашей роте он один из лучших,— И на экране долговязый лучник Прицелился в шерифовских громил. Я думаю о том, что все мы братья, И все равны, и всех хочу принять я — Ведь где-то там, среди надзвездных стуж, Превыше облаков, густых и серых, В сверкающих высотах, в горних сферах Витает сонм бессмертных наших душ! Отважный рыцарь лука и колчана Пускает стрелы. Рота замолчала: Ужель его сегодня окружат? Играет ветер занавесью куцей, И я сижу в соседстве с Таракуцей И думаю о том, что он мой брат.