Последнее время

1996 год

Баллада об Индире Ганди

Ясный день. Полжизни. Девятый класс. Тротуары с тенью рябою. Мне еще четырнадцать (ВХУТЕМАС Так и просится сам собою). Мы встречаем Ганди. Звучат смешки. «Хинди — руси!» — несутся крики. Нам раздали радужные флажки И непахнущие гвоздики. Бабье лето. Солнце. Нескучный сад С проступающей желтизною, Десять классов, выстроившихся в ряд С подкупающей кривизною. Наконец стремительный, словно «вжик», Показавшись на миг единый И в глазах размазавшись через миг, Пролетает кортеж с Индирой. Он летит туда, обгоняя звук, Оставляя бензинный запах, Где ее уже поджидает друг Всех раскосых и чернозадых. (Говорят, что далее был позор, Ибо в тот же буквально вечер, На Индиру Ганди взглянув в упор, Он сказал ей «Маргарет Тэтчер».) Я стою с друзьями и всех люблю. Что мне Брежнев и что Индира! Мы купили, сбросившись по рублю, Три «Тархуна» и три пломбира. Вслед кортежу выкрикнув «Хинди-бхай» И еще по полтине вынув, Мы пошли к реке, на речной трамвай, И доехали до трамплинов. Я не помню счастья острей, ясней, Чем на мусорной водной глади, В сентябре, в присутствии двух друзей, После встречи Индиры Ганди. В этот день в компании трех гуляк, От тепла разомлевших малость, Отчего-то делалось то и так, Что желалось и как желалось. В равновесье дивном сходились лень, Дружба, осень, теплынь, свобода… Я пытался вычислить тот же день Девяносто шестого года: Повтори все это хоть раз, хотя, Вероятно, забудешь дату! Отзовись четырнадцать лет спустя Вполовину младшему брату! …Мы себе позволили высший шик: Соглядатай, оставь насмешки. О, как счастлив был я, сырой шашлык Поедая в летней кафешке! Утверждаю это наперекор Всей прозападной пропаганде. Боже мой, полжизни прошло с тех пор! Пронеслось, как Индира Ганди. Что ответить, милый, на твой призыв? В мире пусто, в Отчизне худо. Первый друг мой спился и еле жив, А второй умотал отсюда. Потускнели блики на глади вод, В небесах не хватает синьки, А Индиру Ганди в упор, в живот Застрелили тупые сикхи. Так и вижу рай, где второй Ильич В генеральском своем мундире Говорит Индире бескрайний спич — Все о мире в загробном мире. После них явилась другая рать И пришли времена распада, Где уже приходится выбирать: Либо то, либо так, как надо. Если хочешь что-нибудь обо мне,— Отвечаю в твоем же вкусе. Я иду как раз по той стороне, Где кричали вы «Хинди — руси». Я иду купить себе сигарет, Замерзаю в облезлой шкуре, И проспект безветренный смотрит вслед Уходящей моей натуре. Я иду себе, и на том мерси, Что особо не искалечен. Чем живу — подробностей не проси: Все равно не скажу, что нечем. Эта жизнь не то чтобы стала злей И не то чтобы сразу губит, Но черту догадок твоих о ней Разорвет, как Лолиту Гумберт. И когда собакою под луной Ты развоешься до рассвета — Мол, не может этого быть со мной!— Может, милый, еще не это. Можно сделать дырку в моем боку, Можно выжать меня, как губку, Можно сжечь меня, истолочь в муку, Провернуть меня в мясорубку, Из любого дома погнать взашей, Затоптать, переврать безбожно — Но и это будет едва ль страшней, Чем сознанье, что это можно. И какой подать тебе тайный знак, Чтоб прислушался к отголоску? Будет все, что хочется, но не так, Как мечталось тебе, подростку. До свиданья, милый. Ступай в метро. Не грусти о своем уделе. Если б так, как хочется, но не то,— Было б хуже, на самом деле.

1996 год

Пьеса

— Ты не учел лишь одного!— Воскликнула она.— Я не забыла ничего И вот отомщена. Припомни сто своих измен И все мои мольбы И полной мерою измерь Позор такой судьбы. Припомни взгляды свысока И каждый твой уход, Припомни, как ждала звонка Я ночи напролет, Припомни мой собачий взгляд — Всегда тебе вослед,— И то, как я узнала ад За эти десять лет. Лишь одного ты не учел, Не веря до сих пор, Что жертва станет палачом, Перехватив топор. Пока утехи ты искал В разнузданной гульбе, Твой лучший друг со мною спал И врал в глаза тебе. Он ведал, мне благодаря, Про каждый твой порок И, притворяясь и хитря, Вредил тебе, где мог. Четыре года сводит он На нет твои труды. Ты опозорен, разорен, Но это полбеды. За унижение свое Я пятый год подряд Тебе по капельке в питье Подмешиваю яд. Мы все устроили хитро, Следов отравы нет, И будет гнить твое нутро Еще десяток лет. Ты здесь останешься, чумной, От ужаса слепой. Сейчас он явится за мной И заберет с собой. Ревела буря, дождь хлестал, И, вторя шуму вод, Гремел и молнией блистал Полночный небосвод. — Ты не учла лишь одного,— Промолвил он в ответ,— Ведь для мужчины ничего Святее дружбы нет. Но это женскому уму Вместить не хватит сил. Он спал с тобою потому, Что я его просил. О, мы натешились вполне, Тебе готовя ад: Он дал противоядье мне, Про твой проведав яд. Но это трюк недорогой, Важнее есть дела: Он для тебя достал другой, И ты его пила. Так, состраданье истребя, Я отомстил жене. Он ждет за дверью не тебя — Явился он ко мне. Итак, готовься. Близок час. Развязка впереди. Теперь он, верно, слышит нас Входи, мой друг, входи! Ревела буря, дождь шумел, И ветер выл, как зверь, И оба, белые как мел, Уставились на дверь. — Ты не учел лишь одного,— Промолвил друг, входя (Лицо угрюмое его Блестело от дождя). Я вашу наблюдал войну, Оставшись в стороне. Я не люблю твою жену, Но ты противен мне. Греховно блудное житье, Вам нет пути назад: Противоядие мое Усиливало яд. За то, что я переносил Нешуточный урон, Я завещанье попросил У каждой из сторон. Условность жалкая, пустяк — И как не удружить: Ведь ты, удачливый толстяк, Надеялся пожить! Да и жена твоя, любя, Дарила мне в ответ Все, что украла у тебя За эти десять лет. Сейчас я вас почти люблю, Затем что через час Я во владение вступлю Всем, что украл у вас. Я подожду, — добавил он, Загородив проем,— Покуда, воя в унисон, Вы сдохнете вдвоем. Ревела буря, дождь плескал, И друг, уже не хмур, Глазами жадными ласкал Ампирный гарнитур. Он не учел лишь одного,— И в том его вина,— Что длань сильнее, чем его, Над ним занесена, Что я как автор не хочу С таким мириться злом И не позволю палачу Вселиться в этот дом. Я все решил. Я сделал так — И всяк меня поймет,— Что и супруга, и толстяк Таили свой расчет. Им был обоим ни к чему Свидетель темных дел. Они давали яд ему, А он недоглядел. Ему хватило бы вполне Для многолетних мук Того, что в водке и вине Ему давал супруг, А то, что грешная жена Ему всыпала в чай, Могло бы среднего слона Угробить невзначай. Он сам с утра не чуял ног И лыка не вязал, И будет их последний вздох Синхронен. Я сказал. Три трупа предо мной лежат. Троим не повезло. Я наблюдаю, горд и рад, Наказанное зло. Ведь я у всех — и поделом — Раскаянье исторг, И в реве бури за окном Мне слышится восторг! Однако худшее из зол Мрачит мое чело: Я сам чего-то не учел. Но не пойму, чего.