Последнее время

1997 год

Шестая баллада

Когда бы я был царь царей (А не запуганный еврей), Уж я бы с жизнию своей Разделался со свистом, Поставив дерзостную цель: Все то, что я вкушал досель, Как гоголь-моголь иль коктейль, Отведать в виде чистом, Чтоб род занятий, и меню, И свитера расцветку Менять не десять раз на дню, А раз в десятилетку. Побывши десять лет скотом, Я стал бы праведник потом, Чтоб после сделаться шутом, Живущим нараспашку; Я б десять лет носил жилет, А после столько же — колет; Любил бы шлюху десять лет И десять лет — монашку. Я б уделил по десять лет На основные страсти, Как разлагают белый цвет На составные части. Сперва бы десять лет бухал, Потом бы десять лет пахал, Потом бы десять лет брехал, Как мне пахалось славно; Проживши десять лет в Крыму, Я б перебрался в Чухлому, Где так паршиво одному, А вместе и подавно. Я б десять лет вставал в обед И десять — спозаранку, Я б десять лет жевал лангет И столько же — овсянку. Глядишь, за десять лет в глуши, Какую водку ни глуши, Вкушать шашлык и беляши Мне б показалось тяжко; Глядишь, за десять лет в Крыму Он превратился бы в тюрьму (Особо если бы к нему Добавилась монашка). За то же время труд любой Мне б опостылел тоже, И даже десять лет с тобой, С одной тобой… о Боже! И вот тогда бы наконец Я примирился бы, Творец, С тем, что душа когда-нибудь Покинет это тело. Потратив ровно десять лет На блуд, на труд, на брак, на бред, Я мог бы искренне вздохнуть: Мне все поднадоело. А то ведь тащишь этот крест Сквозь бури и ухабы — И все никак не надоест, Хотя давно пора бы. С утра садишься на ведро, Потом болтаешься в метро, Потом берешься за перо Под хор чужих проклятий, Полгода — власть, полгода — страсть, Два года — воинская часть… Не успеваешь все проклясть За сменою занятий! А то собаку вывожу, А то читаю детям… Чем дорожу? Над чем дрожу? Да неужто над этим? А ведь наставят пистолет (Или кастет, или стилет) — Завоешь, клянча пару лет, Заламывая руки… О жизнь, клубок стоцветных змей! Любого счастия сильней Меня притягивало к ней Разнообразье муки. И оттого я до сих пор Привязан, словно мерин, К стране, где дачный мой забор — И тот разноразмерен. Вот так и любишь этот ад, Откуда все тебя теснят, Где вечера твои темны И ночи вряд ли краше, В стране, что двести лет подряд То в жар бросается, то в хлад, И всякий житель той страны Томится в той же каше: Меж опостылевшей женой И девкою жеманной, На грани жизни нежилой И смерти нежеланной.

1998 год

Седьмая баллада

И если есть предел времен, То зыбкий их объем Меж нами так распределен, Чтоб каждый при своем. Я так и вижу этот жест, Синклит на два десятка мест, Свечу, графин, парчу,— Среду вручают, точно крест: По силам, по плечу. Нас разбросали по Земле — Опять же неспроста,— И мы расселись по шкале, Заняв свои места. Грешно роптать, в конце концов: Когда бы душный век отцов Достался мне в удел, Никто бы в груде мертвецов Меня не разглядел. Кто был бы я средь этих морд? Удача, коли бард… Безумства толп, движенье орд, Мерцанье алебард — Я так же там непредставим, Как в адской бездне херувим, Как спящий на посту, Иль как любавичский Рувим, Молящийся Христу. А мне достался дряхлый век — Пробел, болото, взвесь, Седое небо, мокрый снег, И я уместен здесь: Не лютня, но и не свисток, Не милосерден, не жесток, Не молод и не стар — Сверчок, что знает свой шесток, Но все же не комар. …Ах, если есть предел времен, Последний, тайный час,— То век грядущий припасен Для тех, кто лучше нас. Наш хлеб трудней, словарь скудней, Они нежны для наших дней, Они уместней там, Где стаи легких времирей Порхают по кустам. Там нет ни ночи, ни зимы, Ни внешнего врага. Цветут зеленые холмы И вешние луга. Страдают разве что поэт Да старец, после сотни лет Бросающий курить; Там, может быть, и смерти нет — Не все же ей царить! …Но нет предела временам И радости — уму. Не век подлаживался к нам, А мы, увы, к нему. В иные-прочие года, Когда косматая орда Имела все права,— Я был бы тише, чем вода, И ниже, чем трава. Я потому и стал таков — Признать не премину,— Что на скрещении веков Почуял слабину, Не стал при жизни умирать, И начал кое-что марать, И выражаться вслух, И отказался выбирать Из равномерзких двух. И запретил себе побег И уклоненье вбок,— А как я понял, что за век,— Об этом знает Бог. И не мечтал ли в восемь лет Понять любой из нас, Откуда ведает брегет, Который нынче час?