Страница 10 из 73
1991 год
Футурологическое
Когда в огне переворота Россия встанет на дыбы И постучит в мои ворота Костлявый перст моей судьбы, Когда от ярости горильей, От кирпича, от кумача Друзей кухонных камарилья Задаст, рыдая, стрекача, «Мы говорили, говорили!» — Нам, остающимся, крича; Когда мы слезы с губ оближем И напрощаемся сполна, Когда осядет по Парижам Уже четвертая волна — Что мне останется, осколку? Я, пребывая при своем, Не эмигрирую, поскольку Куда как тяжек на подъем: Я не умею жить в Париже. Разлука мне не по плечу. Я стану тише, глаже, ниже, Чтоб не продаться — замолчу. В стране дозволенной свободы, Переродившейся в вертеп, Я буду делать переводы, Чтоб зарабатывать на хлеб, И, отлучен от всех изданий, Стыдясь рыданий при жене, Искать дежурных оправданий Усевшимся на шею мне. Я сам себя переломаю И, слыша хруст своих хрящей, Внушу себе, что принимаю, Что понимаю ход вещей, Найду предлоги для расплаты, Верша привычный самосуд… Мы вечно были виноваты — За это нам и воздадут. И торжествующие стеньки С российской яростью родной Меня затеют ставить к стенке Какой-нибудь, очередной, И жертвой их чутья и злобы Я пропаду ни за пятак: Добро б за что-нибудь! Добро бы За что-нибудь — за просто так! Не дав минуты оклематься, Меня привычно пригвоздят, Хоть я бежал от прокламаций И ненавидел самиздат,— Но прирученная Фемида Привычно справит торжество, И то-то будет мне обида, Что я не сделал ничего, Когда в какой-то миг кошмарный Я успокоюсь в общем рву И даже гибелью бездарной Аплодисментов не сорву! Прощай, свободная Россия, Страна замков, оград, ворот! Прощай, немытая стихия — Так называемый народ! Опять взамен закона дышло, И вместо песни протокол, И вместо колокола слышно, Как в драке бьется кол о кол! Потом припомнят наши строки, Неизданные — до одной,— Во дни глобальной перестройки, Какой-нибудь, очередной, В стране безумного народа, Всегда готового вязать, Где есть последняя свобода — Свобода это предсказать.1989 год
Эсхатологическое
Ты помнишь, мы сидели вчетвером. Пустынный берег был монументален. К Европе простирался волнолом. За ближним лесом начинался Таллин. Вода слегка рябила. Было лень Перемещать расслабленное тело. Кончался день, и наползала тень. Фигурная бутылка запотела. Федотовы еще не развелись. От Темы к Семе не сбежала Тома, Чьи близнецы еще не родились И не погнали Тому вон из дома. Бухтин не спился. Петя не погиб Под колесом неназванной машины. Марину не увел какой-то тип. Сергей и Леша тоже были живы. Тень наползала. Около воды Резвились двое с некрасивым визгом, Казавшимся предвестием беды. Федотов-младший радовался брызгам И водорослям. Смех и голоса Неслись на берег с ближней карусели. На яхтах напрягали паруса, Но ветер стих, и паруса висели. Эстония еще не развелась С империей. Кавказ не стал пожаром. Две власти не оспаривали власть. Вино и хлеб еще давали даром. Москва не стала стрельбищем. Толпа Не хлынула из грязи в квази-князи. Еще не раскололась скорлупа Земли, страны и нашей бедной связи. Тень наползала. Маленький урод Стоял у пирса. Жирная бабенка В кофейне доедала бутерброд И шлепала плаксивого ребенка. Пилось не очень. Я смотрел туда, Где чайка с криком море задевала, И взблескивала серая вода, Поскольку тень туда не доставала. Земля еще не треснула. Вода Еще не закипела в котловинах. Не брезжила хвостатая звезда, Безумцы не плясали на руинах, И мы с тобой, бесплотных две души, Пылинки две без имени и крова, Не плакали во мраке и тиши Бескрайнего пространства мирового И не носились в бездне ледяной, Стремясь нащупать тщетно, запоздало Тот поворот, тот винтик роковой, Который положил всему начало: Не тот ли день, когда мы вчетвером Сидели у пустынного залива, Помалкивали каждый о своем И допивали таллинское пиво? Нет, не тогда. Но даже этот день, Его необъяснимые печали, Бесшумно наползающая тень, Кофейня, лодки, карлик на причале, Неясное томление, испуг, Седой песок, пустующие дачи — Все было так ужасно, милый друг, Что не могло бы кончиться иначе.