Страница 28 из 39
Этот небольшой документ воспроизвели дословно все газеты. Но несмотря на весь интерес, он нисколько не увеличивал надежды на спасение путешественников. Ведь когда он был написан, они поднялись сравнительно очень невысоко; а главная опасность угрожала аппарату тогда, когда он окончательно выйдет из земной атмосферы в безвоздушное пространство. Там именно с полной свободой несутся страшные метеорные камни, настоящий поток огромных артиллерийских снарядов.
Вопрос о судьбе экспедиции оставался открытым.
Наступила долгая, томительная неизвестность.
ГЛАВА XI
На пороге бесконечности
Снизу доносились крики возбужденной и радостной толпы, заходящее Солнце приветливо светило, играя на блестящих стенках «Победителя пространства»; люди и природа сочувственно провожали смелую экспедицию.
Но на площадке воздушных шаров, около аппарата, было тихо, и после приказания «руби канаты!» долго никто не нарушал молчания; только Имеретинский промолвил:
— Господа, мы на пороге бесконечности!
С его стороны это не было громкой и пустой фразой, нет, эти слова вырвались у изобретателя невольно и вполне гармонировали с торжественным настроением его спутников.
Да, эти отважные люди, действительно, находились на пороге бесконечности; внизу осталась Земля с ее мелкими будничными заботами и интересами, а впереди над ними лежало широкое эфирное пространство, свободное и безграничное. Еще ни одна человеческая душа не дерзала вступить в его заветные пределы, и вот они первые смело перешли границу, казалось, навеки начертанную перед человечеством.
Однако, несмотря на всю важность и красоту минуты, Флигенфенгер не мог молчать очень долго: потребность двигаться и болтать составляла неотъемлемую часть его природы. Сначала он крепился, не желая нарушать сосредоточенного настроения других, но, наконец, не выдержал и вдруг выпалил:
— Не правда ли, сегодня приятная погода?
Все невольно улыбнулись, но ничего не сказали. Тогда зоолог стал разговаривать с самим собой.
— Надо же мне, однако, водворить на место свои пожитки, которые вызвали такое негодование нашего почтенного астронома.
И, продолжая без умолку тараторить, Карл Карлович захватил свои ящики, банки, сетки и проч. и потащил их в вагончик аппарата.
Его жизнерадостность и веселость, неизменные при каких угодно обстоятельствах, пробудили и других от задумчивости. Но само собой разумеется, никто не пошел внутрь вагона помогать Флигенфенгеру расставлять свое имущество и слушать его болтовню, когда под ногами развертывалась интересная и оживленная картина большого города и его окрестностей.
Аэростаты быстро поднимались, и не прошло и четверти часа, как манометр показал высоту в 1½ километра. Отсюда Нева казалась синевато-серебряной лентой, протянутой между Финским заливом и видневшимся вдали Ладожским озером. На поверхности реки медленно ползли какие-то точки, которые оказались пароходами, когда на них навели подзорные трубы.
Ветер дул с запада и нес шары к Ладожскому озеру со скоростью 50–60 килом. в час. Но для воздухоплавателей это движение оставалось незаметным, так как они двигались вместе с окружающим воздухом и поэтому не ощущали никакого ветра.
Петербург постепенно уменьшался и скоро превратился в расплывчатое туманное пятно дыма.
— Посмотрите, какою гадостью мы обыкновенно дышим! — воскликнула Наташа. — Ведь петербургский воздух — это не смесь азота с кислородом, а копоти с сажей.
— Помнится, я где-то читал, — сказал Добровольский, — что один английский доктор исследовал легкие лондонцев, с одной стороны, и эскимосов в Гренландии, с другой; и между тем как у вторых они оказались чистого разового цвета, бедные жители Лондона так прокоптились, что их легкие стали совершенно бурыми.
— А зато здесь какой Luft, как говорят немцы! — продолжала Наташа, с наслаждением вдыхая прохладный воздух.
На той высоте, на которой находились путешественники, атмосфера, действительно, была необыкновенно чиста. Не только в пыльных городах, но даже среди свежей зелени лесов никогда не бывает такого прозрачного воздуха.
Солнце, как будто радуясь, что ему не надо проникать сквозь слой пыли и земных испарений, ослепительно блестело, отражаясь в стенках аппарата.
Имеретинский взглянул на манометр; он показывал давление в 550 мм., что соответствует 2½ километрам высоты.
— Мы выехали 40 минут тому назад, — сказал изобретатель, — если подъем будет продолжаться так же быстро, то через полчаса придется запираться в вагончик, так как иначе мы рискуем, что «Победитель пространства» улетит без нас.
— Без вас, но не без меня, — раздался из дверей голос Флигенфенгера. — Впрочем, я тоже кончаю свою уборку и присоединяюсь к вашей компании.
— А ведь здесь довольно-таки холодно для июльского вечера, — заметил Добровольский. — Вот, что значит занимать высокое и видное положение: мерзни в июле месяце!
— Ну, мне полезно освежиться после трудов праведных.
Карл Карлович, вытирая пот со лба, вышел на площадку.
— Скажи пожалуйста, мой трижды ученый звездочет, — продолжал он, — чем объяснить, что здесь, в верхних слоях атмосферы, где солнце так ярко светит и сильно греет, все-таки холоднее, чем внизу?
— О, Бог мой! Что знает этот человек, кроме своих насекомых? А ведь ты, кажется, университет кончил, Карл Карлович!
— Только чур, господа, не ссориться, — перебила Наташа трагические возгласы астронома.
— Не беспокойтесь, Наталья Александровна, — галантно ответил Флигенфенгер, — я буду кроток, как агнец.
— Итак, слушай и поучайся, — начал Добровольский наставительно. — Воздух поглощает очень мало тепла при прохождении через него солнечных лучей. Главное же нагревание атмосферы происходит окольным путем. Солнце нагревает почву материка или воду океана, а воздух получает тепло от соприкосновения с этой нагретой поверхностью. Теперь тебе понятно, что в верхних слоях атмосферы, где нет земли или воды для поглощения солнечного тепла, оно проходит сквозь воздух, почти не нагревая его. На горах же нагревающаяся поверхность сравнительно не велика, а окружающая масса воздуха очень холодна, и поэтому мы и там находим низкую температуру.
— Теперь, господа, когда вы кончили ваши объяснения, посмотрите, какая прелесть, — сказала Наташа, указывая своим спутникам на развернувшуюся внизу картину.
Аэростаты достигли высоты почти 4-х километров, хотя подъем их значительно замедлился, несмотря на то, что было выкинуто несколько мешков балласта. Они летели все с той же скоростью и находились над южной частью Ладожского озера.
Бесконечная водяная поверхность казалась вылитой из голубой стали; ее окружала темная зелень прибрежных лесов. Но главную красоту картины составляла гряда облаков, которую воздушные шары быстро нагоняли. Очевидно, в нижних слоях атмосферы не было ветра или же он дул с меньшей силой.
Отсюда сверху облака нисколько не походили на те, какими мы привыкли их видеть с поверхности нашей ровной и низкой земли. Они не были серой массой, заслоняющей свет солнца; нет, это было снежно-белое, сияющее и клубящееся море, беспрерывно меняющее форму и очертания. Облако проходило, и вновь сверкало Ладожское озеро в лучах заходящего солнца, пока новый легкий снежный клуб не приплывал из воздушного простора. Долго не могли путешественники оторваться от восхитительной панорамы, пока Имеретинский не сказал им весьма решительно, что пора запираться в вагоне.
— Мы находимся уже на высоте 4½ километров, и я начинаю опасаться, что скоро аппарат соскользнет с площадки. Поэтому за дело: скинем еще несколько мешков балласта и тогда скорее завинтим изнутри дверь вагончика.
Общими усилиями трех мужчин мешки с песком сбросили вниз, и аэронавты видели, как они упали в озеро, подняв целый столб воды.
Затем Имеретинский написал ту записку, которую мы воспроизвели в конце предыдущей главы, запер ее в небольшой ящичек и крепко привязал к площадке.