Страница 27 из 39
Не успел он договорить фразы, как сильный толчок чуть не выбросил его из автомобиля, и одновременно раздался отчаянный визг: мотор раздавил собаку. Несмотря на это, езда со скоростью 80-ти верст в час продолжалась. Рогачев с тревогой смотрел на часы и все торопил невольного помощника. На одном повороте они свалили лоток торговца, на другом зацепили и перевернули извозчичью пролетку. Пострадавшие и городовые им что-то кричали, но они ничего не слышали, или не хотели слышать, так как каждая секунда была дорога. По мере того, как они двигались вперед, набережная Фонтанки становилась оживленнее, и лавировать при такой быстроте, с которой несся тяжелый автомобиль, делалось все труднее. Шофер проявлял чудеса ловкости и изворотливости; рожок гудел без перерыва; прохожие с ужасом отскакивали от безумных автомобилистов, а они все мчались по людной улице, ежеминутно рискуя раздавить кого-нибудь и себе самим сломать шею.
Наконец неизбежное случилось: мотор налетел на компанию пьяных рабочих и двух из них переехал. Бледный и взволнованный шофер хотел остановиться, но Рогачев опять выхватил револьвер и почти безумным голосом крикнул: «Вперед!» По тону его было слышно, что он готов на все, и шофер не посмел ослушаться приказания, подкрепляемого восьмизарядным аргументом. До шести часов оставалось 5 минут, когда мотор подлетел к Аничкину мосту. Это было опасное место, так как тут Фонтанку пересекает многолюдный Невский проспект. Несмотря на угрозы своего беспокойного седока, шофер несколько замедлил ход и миновал перекресток сравнительно благополучно, то есть, свалил с ног только двух человек, в том числе самого блюстителя порядка — городового, и сломал задние колеса какой-то карете. После этого гонка продолжалась с прежней скоростью. До Марсова поля оставалось не более четверти версты, так как они были уже почти у самого Летнего сада, когда машина вдруг перестала работать и автомобиль, промчавшись по инерции несколько десятков сажен, остановился.
— Бензин весь вышел! — мрачно сказал шофер. Он был бел, как полотно, и пот струйками тек с его бледного лба.
Рогачев ничего не ответил и, кинув ему бумажник, бросился бежать. Он бы еще поспел, если бы толпа не преградила ему пути, когда он, наконец, добежал до Марсова поля. Сердце его билось с такой силой, что он почти не мог дышать; в висках стучало, а страшная неотвязная мысль: «Они погибнут; спасенье их зависит от тебя!» сводила с ума.
Он пробирался сквозь толпу народа с остервенением, работая локтями, и в ответ получая толчки и ругательства; что ему было до того? «Их надо спасти!» — и он продолжал с силой отчаянья проталкиваться вперед. Он кричал, но никто не слышал его, так как в это время как раз прокатилось долго не смолкавшее: «ура!» Впереди было еще много рядов тесно сомкнувшихся людей, а последние секунды проходили с ужасающей скоростью. Несчастный астроном почувствовал, что силы его оставляют, и был принужден остановиться, чтобы свободно вздохнуть. Еще усилие, и он будет у цели; экспедиция избежит гибели в холодном межзвездном просторе. Как раз в это время раздался пушечный выстрел и… Рогачев ясно слышал слова Имеретинского: «Руби канаты!»
Он хотел крикнуть: «стой!», удержать путешественников, идущих на неизбежную смерть, но новое «ура!» толпы заглушило его слабый, задыхающийся голос.
С воплем отчаяния кинулся астроном вперед и, наконец, истерзанный и почти лишившийся чувств, выскочил на свободное пространство около барака.
Почетные гости и члены клуба с удивлением смотрели на этого бледного человека без шапки, с всклокоченными волосами, зачем-то перелезавшего через ограду, предохранявшую их от натиска толпы; а он стоял и взором глубокой грусти следил за быстро удаляющимися воздушными шарами. Вот они делаются меньше и кажутся уже небольшими ласточками; выше и выше поднимаются аэростаты, унося «Победителя пространства». Но какой иронией казалось Рогачеву гордое название «Победитель пространства», когда он знал, что от этого «победителя» скоро останутся одни жалкие обломки!
Воздушные шары стали простой, еле заметной точкой, тонущей в сияющем воздушном океане, а странный человек без шапки, все еще не мог оторвать глаз от них. Члены клуба «Наука и Прогресс» о чем-то тихо переговаривались; в толпе уже шли обыденные разговоры, и народ начал понемногу расходиться. Рогачев сделал над собой усилие и, отвернувшись от той стороны неба, где исчезли аэростаты, подошел к группе прогрессистов, где стояли Аракчеев, Гольцов, Штернцеллер и другие. Они вопросительно посматривали на него. Молодой астроном негромко, но внятно произнес всего четыре слова:
— Сегодня Земля встречает Персеиды!
Этой лаконической фразы было достаточно, чтобы холодный ужас пронизал всех. Страшные слова, как молния, облетели собравшихся. Водворилось тягостное молчание, и только в глазах Штернцеллера как будто мелькнул жестокий огонек торжества, тотчас же, впрочем, пропавший. Члены клуба и их гости неподвижно стояли, застыв в тех положениях, в которых их застала роковая весть. Затем взоры невольно обратились в ту точку голубого небосклона, где последний раз мелькнули воздушные шары, и мысленно все простились с теми, кого они уносили.
Аракчеев сначала, казалось, не понял слов Рогачева, но затем мертвенная бледность покрыла его лицо, и он упал без чувств на руки Гольцова с душу раздирающим криком: «Они погибли, погибли!»
Этот нечеловеческий крик пронесся по всему Марсову полю и, хотя в толпе никто не знал ничего определенного, народ почувствовал, что подобное отчаянье не могло явиться без достаточного основания. Разговоры и шутки замолкли, как будто по мановению волшебной палочки. Праздничная толпа, собравшаяся на площади, украшенной флагами и цветами, весело пестревшими под ласковыми лучами Солнца, молчала, как после трагической катастрофы, а наиболее набожные, сняв шапки, торопливо крестились.
Дождь падающих звезд в ночь на 29-е июля был великолепен. Целые тысячи их пролетели по небу, как блестящий фейерверк. Но люди не с восхищением, а с ужасом смотрели на прекрасное зрелище; каждого мучила тяжелая мысль, что может быть именно та падающая звездочка, которой он сейчас любовался, разбила аппарат Имеретинского, погубив четыре молодых жизни.
29-го июля большинство газет вышло с траурной каймой. Гибель первой небесной экспедиции обсуждалась, как установленный факт. Правда, оптимисты указывали на то обстоятельство, что дождь падающих звезд начался лишь в 2 часа ночи; в это время аппарат находился уже далеко от Земли, которая удалялась от него по своей орбите. Однако им справедливо возразили, что поток Персеид имеет очень большое протяжение. Земля встречает его, собственно говоря, еще 28-го июня и пересекает метеориты в течении 42-х дней, до 9-го августа. 25-го июля Земля пройдет только наиболее густое место потока, но уже и раньше она несется среди небесных камней.
В этот день состоялось экстренное собрание клуба «Наука и Прогресс» под председательством Стремоухова, так как Аракчеев заболел нервной горячкой, не выдержав ужасного потрясения. Залы клуба медленно наполнялись, и прогрессисты занимали свои места, разговаривая вполголоса, как будто в доме был покойник. Заседание продолжалось очень недолго; решили ждать хоть каких-нибудь известий, а пока прекратить деятельность клуба на 2–3 месяца.
Через несколько дней весь мир облетело интересное сообщение. В шестидесяти верстах от Петербурга, в одной небольшой деревне, крестьяне нашли какие-то огромные куски материи и металлические балки. Само собой разумеется, что это были аэростаты экспедиции. Когда приехали сельские власти и распутали сеть веревок и оболочку шаров, то на площадке, где стоял «Победитель пространства», нашли крепко привязанный ящик и в нем следующую записку:
«Покидая пределы Земли, шлем прощальный привет родным и друзьям. До сих пор все благополучно. Сейчас окончательно запираемся в вагон с тем, чтобы покинуть его только на Венере. В данную минуту находимся на высоте пяти километров.