Страница 4 из 56
Когда кости срослись, и я избавился от панциря, сковывавшего мое тело, я все еще делал то, что мне приказывал Арий. Пил травы, читал книги. Он настаивал, чтобы я чаще вставал и прогуливался по комнате. В этом помогал Ману. Дух наведывался, чтобы разнообразить мои однообразные дни. Никто, конечно, его об этом не просил. И я подозревал, что он мстит мне за то, что случилось. Его приходы превратились для меня в настоящую пытку. Наш диалог состоял из односложных предложений: сядь, успокойся и куда ты прешься.
Сегодня он не пришел, и я был рад этому, — хотя бы день покоя.
Я лежал, уставившись в потолок. Я вспомнил себя ребенком. Вспомнил, как любил трапезы с Арием и наши долгие беседы. Мне нравилось его слушать, когда он рассказывал о моем деде. О бескрайнем севере, тайнах предков, заклятиях и возможностях их использования. О других мирах и их значении для нас... С детства Арий учил меня всякому мастерству. Я помнил, что постоянно учился чему-то новому. Во всем чтобы я не делал, была важность, последовательность. Арий требовал от меня внимательности и сосредоточенности. Сначала я тщательно изучал предмет, с которым собирался работать, потом создавал рабочее место. А затем Арий задавал бесконечные вопросы. Зачем? Для чего я собираюсь это делать? И что мне это даст? «Развитие силы воли идет через преодоление препятствия и осознания себя в этом», — говорил он. Я выдавал ему множество ответов. Когда я говорил что-то дельное, только тогда Арий разрешал приступить к выполнению. Сам процесс захватывал меня целиком. Дело шло быстро и в удовольствие.
Однажды, когда я мыл руки, Арий спросил меня, для чего я это делаю. Меня обескуражил его вопрос, и первое что пришло мне тогда на ум, — чтобы руки были чистыми, и я не смог чем-нибудь заболеть! Арий заставил меня подумать хорошенько. Я выдал ему еще десять причин. И ни один ответ его не удовлетворил. Сдавшись, Арий посерьезнел и коротко ответил: «Все твои ответы правильные, но ты не сказал главного. Все что ты делаешь — моешь руки, чистишь оружие, кормишь хлебом лошадь — делай так, чтобы твоя душа получала пищу для Силы». Его слова остались в моей памяти. И я стараюсь следовать им. Мне не всегда можно забирать, вырывать энергию. Но я могу получить ее от любого дела. Легко, без вторжения к живым существам. Правда, мне требовалось все больше и больше энергии с каждым разом, днем, годом...
Я любил дни, когда Царимир проводил со мной больше времени, чем теперь. Он вводил порядок в мои будние дни. И во всем этом был свой смысл. Я любил, когда вечером он касался своей горячей, большой ладонью моего лба, передавая мне часть Силы. Так поступают со всеми детьми заклинателей, потому что в детстве они слабы и еще не могут управлять волей и брать энергию у окружения, чтобы укреплять и накапливать Силу. Я не помнил того момента, когда он стал делать это реже, а потом и вовсе перестал.
От обычных хладовеев заклинателей отличало то, что их дух креп и требовал больше затрат энергии души, потому что воспитание заклинателя отличалось от простого народа.
Подъем и отход ко сну был строго обозначен. Царимир заострял особое внимание на моем питании, а потом и физическом состоянии. «В здоровом теле здоровый дух», — говорил он. Вообще, насколько я помню, в стенах замка часто проскальзывали такие слова как дух, воля, душа, сила. Только потом я начал понимать их место в своей жизни. И какую ценность они в себе несут. Когда Царимиру приходилось уезжать из замка (а он часто бывал в разъездах) возвратившись, он всегда интересовался, что я ел в его отсутствии, что делал, чему научился. Но потом я понял, что это не привычка, а живой интерес дяди. Он растил во мне заклинателя. Потомков с самого раннего детства воспитывают и приучают к осознанности. Личное время у меня было только после обеда и вечером перед ужином. Эта привилегия была тоже в воспитательных целях — чтобы научить будущего заклинателя самостоятельно принимать решения.
Я думал обо всем этом лежа на кровати, смотря в одну точку, когда вдруг перед глазами вспыхнул образ девочки. Память вмиг выдала мне тот день у Радужных Врат. За время, какое я был прикован к постели, я много думал о девчонке. Ведь я так и не был уверен, уцелела ли она. Что с ними стало? И эти мысли не давали покоя по ночам. Я не питал иллюзий, что когда-нибудь повстречаю Северину, но неведение беспокоило меня.
Я откинул одеяло и сел, опуская босые ступни на холодный пол. Мурашки пробежались по спине. Из-за ослабевшего тела я не чувствовал Силу. Меня это не удивляло — вся моя сущность теперь как огромная пропасть, за которую я не мог ухватиться. И энергия не могла надолго удержаться во мне. Она текла, неспособная собраться в единое целое. Мне с трудом давалось контролировать даже ее остатки. Так что все мои попытки овладеть Силой, чтобы почувствовать себя лучше, были проигрышны. Бесполезно даже пытаться.
Я неспеша подошел к окну, которое привлекало своим светом, обильно струившимся на пол. Оперившись о косяк ставней, я прищурился, вглядываясь в горизонт. День был такой солнечный, что отвыкшие глаза от яркого света прослезились. Панорама горных хребтов всегда поражала меня величием. Я понял, как истосковался по снежным насыпям и кристальному воздуху. Я посмотрел на подножие гор, где тянулся во всей красе город Ордон. С этой стороны замка его хорошо было видно.
Стоя у окна, я замерз. Сжав плечи руками, я отправился обратно в кровать. И случайно поймал свое отражение в зеркале — болезнь серьезно отразилась на мне. Я исхудал так, что руки и ноги больше напоминали палки. Огромные глаза на худющем лице выглядели пугающе и напоминали глаза отца — в точности как на портрете в кабинете Царимира. Единственное, что нас отличало — цвет волос. Мои — жемчужные, а у отца — иссиня-черные. Впрочем, и это не прошло бесследно — в моих белых волосах росли черные пряди, на затылке и сбоку.
О своем отце я знал мало. Только то, что он предатель. Он предал свой народ. И каждый, кто презрительно смотрел на меня, напоминал мне об этом. Отец давно умер, но его до сих пор проклинают и ненавидят. Это суждение задевало меня. Царимир ведь не такой... И мне хотелось верить, что они похожи. Я тщательно скрывал свою веру. Когда кто-то плохо отзывался об отце, я молчал. И в эти мгновения я тоже становился предателем, только для своего отца. Тем самым я подавлял часть себя, связывающую нас с ним. Поэтому я как мог старался не думать о нем и избегать всяческих разговоров на эту тему. Об отце я мог открыто говорить лишь с Арием, и то не всегда, — у наставника было свое мнение на этот счет. Проблема в том, что оно было всегда разным.
И сейчас я почувствовал, как нарастает потребность поговорить с наставником.
Вдруг послышался скрип, похожий на раздавленное стекло. По зеркалу пополз иней. Я отвернулся от зеркала и неспеша прохромал к кровати, присел на край, выжидая, когда колени перестанут дрожать от проделанных усилий, и нырнул под одеяло. Оно было все еще теплым. Я закрыл глаза и под безмятежный треск дров уснул.
Походы от кровати до окна продолжались больше месяца, пока энергия не начала вливаться в меня. Благодаря Арию во мне пробудилась жизнь и аппетит, я много ел, и оставаться в стенах замка становилось трудно. За время болезни я очень истосковался по сноуборду. Вдохнуть полной грудью я смог еще через пару месяцев. А когда энергия хлынула потоком, стены Горного замка уже не могли меня удержать. И я начал опять тайком ходить к Радужным Вратам.
Лыжники, что встречались у Врат, приходили из города, что был неподалеку и располагался в лоне Медвежьей горы (так называли ее сами люди). В Ордоне было запрещено упоминать о Вратах. А о жизни людей мало кто из заклинателей справлялся. Да и сам Царимир, похоже, был равнодушен к другим мирам. Их вообще не волновало, как живут люди, что у них за культура, какие законы, порядки, философия? Заклинателей интересовало одно — Сила.
Я многое узнавал о Медвежьей горе. Чтобы ходить туда, мне пришлось кое к чему приспособиться. Во-первых, подбирать соответствующую одежду, чтобы слиться с людьми и не привлекать внимания. Во-вторых, я хватал на лету манеру общения людей. Это плохо влияло на мою речь. Поэтому я был осторожен. И часто, прежде чем заговорить с Царимиром, тщательно продумывал слова, чтобы он ничего не заподозрил.