Страница 3 из 10
Превосходство христианства над иудаизмом, по мнению Илариона, состоит в том, что христианство утверждает равенство народов перед Богом. Закон был дан одному народу, Благодать и истина – спасение всему миру, ибо «благо и щедро простирается на все края земные». И человечество, приняв Христа, уже не теснится в Законе, «а в Благодати свободно ходит».
Безнравственность ограничений в просвещении народов, равенство народов перед Богом впервые в славянской проповеднической традиции провозгласил Константин Философ. На диспуте в Венеции, почти за двести лет до Илариона, он отверг западнохристианскую «ересь триязычия», сторонники которой утверждали, что с Богом можно говорить только на трех языках: еврейском, греческом и латыни. «Не идет ли, – говорил Константин, – дождь от Бога равно на всех, не сияет ли для всех солнце, не равно ли все мы вдыхаем воздух? Как же вы не стыдитесь лишь три языка признавать, а прочим всем народам и племенам велите быть слепыми и глухими?»
Для Константина Философа идея равенства народов перед Богом означала духовную свободу Западной Славии от влияния немецких священников, признававших богослужение только на латыни. Для моравлян, блатенских и повисленских славян, среди которых проповедовали Константин и Мефодий, просвещение по-славянски означало противостояние германской экспансии, экономическому и политическому закабалению славян. Позднейшая история явила примеры насильственной ассимиляции ряда балтийских и западнославянских племен, попавших под пяту германцев.
Для Илариона торжество христианской веры означало духовное освобождение от мрака многобожия, разъединявшего единое славянское племя. Для киевлян – освобождение от «ночной стужи» хазарского нашествия, скупо обрисованного в летописи: «И наидоша я козаре… и сказали козаре: Платите нам дань». Для народов, населявших обширные пространства Русской равнины, христианство, принятое Русью, означало свободное развитие в пределах Русского государства. Здесь история явила потом русича Стефана Пермского, создателя пермской азбуки, подвиги позднейших русских просветителей.
Что бы ни говорили недоброжелатели России в прошлом, теперь и в будущем, но под крылом Российской империи даже самые малые народы сохранили свою самобытность, веру и культуру. А русское «имперское мышление» зародилось еще во времена расцвета Древнерусского государства. Лишь очень низкий уровень положительного знания Русской истории позволяет лукавым политикам и крикливым журналистам внушать обществу отрицательное отношение к понятию «империя» вообще. Ведь Киевская держава и наследница ее – империя Российская многими принципиальными чертами отличались от империй европейских: не было у нас рабства ни в античном, ни в американском вариантах, не было кровавых крестовых походов, никогда не проводилась политика насильственной ассимиляции. Русская идея никогда не была основана на чистоте крови.
Приход «веры благодатной» преобразил Русскую землю: «уж не капище сатанинское городим, но Христовы церкви зиждем». К раскрытию нравственного и культурного преображения народа русского Иларионом привлечена цепь цитат и образов из самой сильной по эмоциональному накалу библейской книги – пророка Исайи. Мощный талант ритора проявляется в этой части проповеди в сопоставлении прошлого и настоящего: «Когда мы были слепыми, а истинного света не видели, но в лести идольской блуждали, к тому же и глухи были к спасительному учению (известно, что сын христианки Ольги Святослав отказался принять крещение, “опасаясь насмешек” своих дружинников), помиловал нас Бог – и воссиял и в нас свет разума…»
И снова – предопределение, образное осмысление, и история, только здесь, в «Похвале Владимиру», история – не только прошлое, но и настоящее. Все пророки пророчествуют, особо – Исайя, и – свершилось. Н. М. Карамзин, по представлениям своего времени, назвал «Слово» Илариона «Житием святого Владимира». Иларион не писал житие, но, по справедливому определению современных исследователей, «делал заявку» на канонизацию «кагана нашего», равняя его деяния с подвигами апостолов-крестителей. Подобно тому, как хвалит Римская страна Петра и Павла, Азия и Эфес, и Павм – Иоанна Богослова, Индия – Фому, Египет – Марка, «похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами великое и дивное сотворившего…» Учитель и наставник, «великий каган земли нашей» славен происхождением – он сын Святослава и «старого» Игоря. Достойный святости продолжает род князей, мужеством и храбростью прославившихся в странах многих. Отступая от житийного канона, от канона обычной «похвалы» святому, Иларион не хвалит нравственные добродетели предков Владимира, ведь они были язычниками, он воспевает их воинские доблести в отстаивании независимости Руси: «не в худой и в неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима всеми четырьмя концами земли».
Особое место в славном роде князей русских принадлежит бабке Владимира Ольге, первой принявшей христианство. Мудрость Ольги подчеркивает проповедник.
Утверждение единства и преемственности в истории Руси у Илариона вполне согласуется с известной историко-культурной преемственностью между древним славянским язычеством и русским Православием. Это проявилось прежде всего в особом почитании Богоматери, в представлении христианства солнечным светом и живительной влагой. Важнейшие поэтические противопоставления в «Слове»: солнце – луна; ясный свет солнца – тусклый свет свечи; день – ночь; тепло – стужа; влага, источник – сушь… Не случайно совпадение самых больших в Русской Православной Церкви праздников со старыми праздниками языческого славянского земледельческого календаря.
Владимир, достойный продолжатель славного и благородного рода, «землю свою пас правдою, мужеством и смыслом». Что побудило его принять христианство? Хотя наслышан он был о «благоверной земле греческой», но решение Владимира Иларион приписывает единственно его разуму. Это ли не «заявка» на независимость Русской Церкви от Византии? Ведь всего через два года Илариона изберут (!) митрополитом епископы, собравшиеся со всей Русской земли.
Имя, принятое князем при крещении – Василий, то есть «царственный». Имя достойно его государственных и военных деяний, его нравственного подвига – крещения земли Русской. В этом он равен апостолам, равен Константину Великому, принесшему с матерью своей Еленой крест из Иерусалима. Владимир, вместе с бабкой своей Ольгой, тоже будто бы «принесли крест из второго Иерусалима, из Константина града» – приняли крещение от византийских священников. Идея Киева, «третьего Иерусалима», таким образом, предшествует формуле «Москва – третий Рим», она типична для средневекового мышления. Владимир даже выше апостолов тем, что принял учение, хотя не видел Христа, не слышал его проповедей, не наблюдал чудес, творимых Христом и святыми.
Похвала Владимиру, князю-апостолу, находится в полной гармонии с гимном Богочеловеку, органически из него вытекает. И в этом одно из проявлений творческого начала философии Илариона, близкой по своему духу раннехристианской философии той эпохи, когда создавались легенды об апостолах.
В «Слове» Илариона – истоки легенды о Владимире, развернутой и утвердившейся в русском героическом эпосе – в былинах киевского цикла. Действительно, даже сам эпитет Владимира «Красное Солнышко» не ведет ли начало из образа воссиявшего солнца, означавшего победу над «ночной стужей» – приход Благодати на землю Русскую? Благодать во плоти сошла на землю как Бог и как человек; Владимир вышел из купели, «сыном став нетления, сыном воскрешения»; крещение Руси у Илариона – осуществленная Благодать: «слово евангельское землю нашу осияло». Сам Владимир Креститель – «друг правде, смыслу вместилище, милости гнездо».
Таким образом, «Слово» Илариона и создавало идеальный «временной остров» русских былин, «былинное время». Для него самого это, конечно, не остров в далеком прошлом, а настоящее и будущее, ведь Георгий – Ярослав, стоявший со своей семьей перед проповедником в храме, достойно продолжал дело своего отца. Для Илариона Благодать навечно осияла Русскую землю; «островом» время Владимира и Ярослава стало потом, когда былинная традиция ушла на Север, гонимая от Киева историческими невзгодами.