Поющие пески

После отъезда Полякова лагерь зажил будничной жизнью.

Прохор Иванович и студенты навещали оба места, где была обнаружена вода, брали пробы и, снабдив запечатанные пузырьки этикетками, готовили их к отправке в штаб экспедиции. Путь к «колодцам», по настоянию Прохора Ивановича, они отметили вешками — перевернутыми ветками саксаула, и ориентировались теперь на местности легко. Прохор Иванович совмещал функции завхоза и администратора и помогал, чем мог, студентам.

Галя первые дни отлеживалась в палатке. Нога у нее опухла, и Прохор Иванович категорически запретил девушке вставать на ноги. Только на пятый день опухоль стала спадать.

Поющие пески продолжали привлекать пылкое воображение Павлика. Ему хотелось самому разгадать тайну их «пения», не дожидаясь приезда Ястребова. Ведь нашли же они сами, без Полякова, выход грунтовой воды! Почему же не раскрыть и эту загадку, над которой ломало голову столько ученых?

Но все старания студента не приносили никакого результата.

Он облазил все вокруг, нашел еще несколько бугров поющих песков, начертил их взаимное расположение, заставил умеющую рисовать Галю занести их в альбом, смерил углы осыпания, произвел наблюдения температуры, даже попробовал песок на вкус.

Пески «пели» в разные часы — и днем и ночью. Только сильно переворошенные в каком–нибудь месте, они переставали здесь звучать. Однако, «отдохнув», снова обретали голос.

Может быть, и проба, посланная Павликом, оказалась немой по той же причине? Песок просто растрясло дорогой!

Он протелефонировал в штаб экспедиции, чтобы там дали песку полежать, а потом снова испытали его. Пришел ответ: песок молчит.

Павлик послал еще порцию — с летчиком, который сделал случайную посадку на такыре. Летчик спутал лагерь студентов с группой гидрологов, которым вез почту и газеты. В пустыне сейчас работало несколько мелких и крупных отрядов, они часто меняли место своего «жительства», и работа воздушного почтальона была много труднее, чем у его пеших собратьев в городе.

Но и вторая порция, аккуратно доставленная воздушной почтой, в лаборатории при штабе экспедиции не издала ни звука.

«Может быть, песок нельзя перевозить по воздуху? — раздумывал студент. — Кто их знает, эти поющие пески с их неизученными капризами? Может быть, даже на небольшой высоте с ними уже происходят какие–то изменения? Надо везти по земле!»

— Ты работаешь без всякой системы, — заметила ему как–то Галя. — И записи не ведешь, — упрекнула она. — А еще хочешь быть исследователем!

— Ты настоящий исследователь, — обиделся Павлик. — Подумаешь! Сколько бумаги извела! А где твои открытия?

— Ну, ну, — сказал Прохор Иванович. — Еще чего? Не ссориться! Тоже открыватели. Делить пока нечего. Особенного ничего еще не сделали, не даром хлеб едим — и то хорошо. А между прочим, — обратился он к Павлику, — тот ключ–то, номер два, нашли благодаря Гале все–таки. Так что, по справедливости ежели, Галина эта заслуга. А поющие пески… что ж… Никто их не открывал! Сами «запели», сами себя и открыли…

Павлик почувствовал себя окончательно несчастным.

До сих пор Павлик искренне считал, что поющие пески открыты им, Павликом. Но сейчас он вдруг подумал, что ведь собственно дядя Прохор первый услышал ночное «пенье» и разбудил его. А он первым вылез из палатки, и в этом, кажется, вся его заслуга. В конце концов открытие поющих песков оказалось чистейшей случайностью. Можно было бы не считаться с тем, кто первый обнаружил их «пенье», если бы Павлик первым, скажем, объяснил или хотя бы научно описал это явление? Но что он объяснил? И что он может сказать о поющих песках? Кроме того, что о них уже сказано другими?

Но тогда выходит, что единственное открытие, сделанное в результате направленных поисков, то–есть настоящее научное открытие, это источник № 2, и предсказанный Галей и ею же найденный. Той самой Галей, что возится с дневниками и по простоте душевной даже и не заикается о каких–то своих заслугах и корит Павлика не за отсутствие самостоятельных открытий, а за то, что он небрежно ведет записи.

Павлик и сердился на Галю и не мог не уважать девушку. Собою же он, естественно, был очень недоволен.

Шла третья неделя жизни исследователей в песках.

Давно ли они ехали в эту пустыню в составе экспедиции и их окружало безмолвие, а сейчас в воздухе довольно часто раздавался гул моторов. Самолеты летали ежедневно: по воздуху здесь было легче сообщаться, чем по земле.

— Может быть, уже и селитру возят, — сказал Павлик, глядя на небо, — как возили серу из Кара–Кумов. Тут, в самой глубине пустыни, богатые залежи селитры нашли. Конечно, азотные удобрения делаются теперь и искусственно. Но зачем же от природных отказываться? Тем более, что добываться селитра будет фактически даром — за счет солнечной энергии. И пойдет она на поля и сады здесь же, в пустыне, в оазисы, на орошаемые участки, куда удобрения сейчас приходится завозить издалека. Может быть, для опытов и возят сейчас первые партии селитры.

Поляков пробыл у них слишком недолго, и они не успели его обо всем расспросить. С тех пор к ним заглядывали другие работники экспедиции — но всё проездом, долго у них не засиживались. В пустыне было много других, более важных участков работы, и их скромный наблюдательный пост не привлекал особенного внимания.

Они давно не видели газет, их «точка» не была включена в рассылку. Однако из «последних известий» по радио они знали, что скоростное строительство комбината на месторождении селитры в пустыне уже начато. Страна большая, строек много, — о селитровом комбинате говорилось кратко. Сообщалось, что запасы оказались очень богатыми, разработка запроектирована по последнему слову техники. Не решенным окончательно оставался вопрос об источниках воды. Предполагалось использовать подземные воды; споры шли о том, как лучше это сделать.

Теперь обитатели маленького лагеря поняли, почему их запрашивали часто о воде из штаба экспедиции. В пустыне бурили десятки скважин на воду, гидрологи устанавливали общую картину простирания водоносных горизонтов под песками.

Неудивительно, что их оставили дежурить у открытых источников, — их наблюдения дополняли в чем–то общую картину подземного стока, которую вычерчивали где–то далеко гидрогеологи на листах ватмана.

Было очень интересно и неожиданно узнавать о стройке в пустыне по радио–известиям из Москвы — в самых общих чертах — и по запросам из штаба экспедиции, наоборот, очень специальным и затрагивающим только мельчайшую крупицу огромного и сложного целого.

НЕОБЫКНОВЕННАЯ ДОРОГА

Неожиданно пришло распоряжение: свернуть пост у поющего бархана и ехать в лагерь экспедиции. Профессор Ястребов задержался в Москве и прибудет в пустыню позже, а там, в штабе экспедиции, срочно требовались люди. В частности — знакомые с поющими песками.

Что это могло означать? Павлик держал в руках письменное распоряжение, сброшенное с самолета. К письму прилагалась карта с указанием маршрута и аккуратно завернутая в целлофан запасная часть для автомобиля.

На карту был нанесен их бархан и далеко в стороне обозначена дорога, которой раньше в пустыне в этих местах не было. По этой дороге им и предстояло ехать.

Павлик набил большой мешок песком, выбирая его в тех местах, где он пел особенно громко. Мешок студент сам пристроил в кузове машины, прикрутив веревками так, чтобы он не подпрыгивал и не трясся.

Они ехали по пескам часа два, пока, наконец, не увидели впереди между двумя грядами… километровый столбик с дощечкой.

Подпрыгивая на ухабах, пикап выбежал из царства песков и ступил на гладкую, словно отполированную, поверхность шоссе.

Как огромная линейка, положенная и вдавленная в песок, шоссе пересекало пустыню. Не разбирая ни барханов, ни песчаных гряд, оно шло геометрически прямо, без подъемов и спусков и, не сделав ни одного поворота, гордо уходило за горизонт.