Недосказанное (ЛП)

Никто из группки Кэми не приглашался в эти путешествия, даже Джаред с Эшем.

Лилиан колебалась долю секунды и это было заметно. Что было само по себе необычно.

— Не забивай голову моему сыну этими сумасбродными идеями.

— Спасибо, но я сам способен думать, — сказал Эш.

Лиллиан бросила на него неодобрительный взгляд.

— Что-то давно не видела этому не единого доказательства, — сказала она и вышла вон.

Эш с Кэми переглянулись, Эш при этом выглядел извиняющимся, а Кэми закатила глаза.

— Эмбер Грин сказала мне, что Меттью Купер... — Кэми умолкла, вспоминая слова Эмбер, которые по правде говоря звучали так: Надеешься заиметь их обоих? — Она дал мне подсказку, речь идет об источниках, и Мэтью Купер был таковым для обеих. Я не знала, о чем она тогда говорила, но...возможно она говорила об одном источнике для двух чародеев? Это возможно?

— Нет, — сказал Эш. — Никогда о подобном не слышал, и как об чем-то таком могла знать Эмбер, а я и понятия не имел? Взгляни на факты. Если Мэттью был источником Элинор, она бы тоже умерла. Нет, держу пари, Эмбер имела в виду какую-то древнюю отвратительную сплетню о том, что сестры якобы всем делились друг с другом. Ну и семейка, — сказал Эш, и Кэми знала, что он думает о своем отце и матери Джареда, живущих вместе в Монксхуде. — Раньше я ею гордился, — добавил он. — Думал, что никогда не смогу жить без своей семьи.

— А теперь ты можешь делать все, что хочешь, — прокомментировала Кэми. Она вновь открыла свою книгу, но она не пропустила взгляд Эша, который был заинтригован.

Окно возле стола выходило только в сад Линбернов. Посеребренные зимой ветви деревьев напоминали змей, так что Кэми подошла к окну, по форме напоминающего бойницу. Она увидела фрагменты и кусочки, которые не составляли целостной картины. Тронутые инеем крыши Разочарованного дола, темные верхушки деревьев, черное пятно, кляксой размытое на пейзаже — поле Холлоулев. Снега там не было, будто земля все еще горела. Светлая голова Лиллиан спешила вниз по дороге, прочь от Ауримера.

Кэми замерла на мгновение и подумала с надеждой, такой отчаянной, что это больше походило на молитву, что как бы Лиллиан не раздражалась, она была права, она могла справится с этим.

Значит, тогда Лиллиан могла ошибаться. Кэми вернулась к своим исследованиям.

Тем вечером Кэми к своему дому шла окружными путями, чтобы пройти по Главной улице и нанести визит статуе Меттью Купера. Она встала у подножья пьедестала и по-новому взглянула на него. Статуя стояла здесь всю её жизнь, она была такой же достопримечательностью, как один из валунов. Статуя была такой старой, что название и даты размылись, как на надгробиях возле кладбищенской церквушки.

Она провела пальцем по цифрам, камень крошился под кончиками её пальцев, будто засохший хлеб. Так как она точно знала дату его смерти, 1485, то смогла разглядеть и дату рождения: 1466. Ему было всего девятнадцать лет на момент смерти.

Если Меттью был источником, он должен был выбрать это, как выбрал себе жену...когда они выбрали друг друга.

Как кто-то, будучи связанными таким образом, могли бы предать друг друга? Кэми не могла себе представить, чтобы слова Эмбер были правдой.

Она стояла, вглядываясь в почти разрушенное лицо статуи, и гадала, любил ли он её, свою волшебную жену из дома над городом. Может он не мог не полюбить её из-за связи между ними, а если так, настоящая ли была та любовь? Как это было, когда она стала непросто чародейкой-незнакомкой, а центром в его сердце? Кэми испытала обратный опыт: от обладания до потери.

Как вообще кого-то можно разлюбить? Как это работает? Подобное случалось с другими, Кэми знала это. Наверное, именно это сейчас происходит с её родителями. Её мама проводила столько времени вне дома с колдунами, что Кэми её почти не видела и не разговаривала с ней. А отец все еще спал на кушетке в своем кабинете.

Может быть Меттью о том, как разлюбить кого-то знал не больше Кэми.

Может быть, любовь длится вечно, если вы умерли молодыми.

Мрачный ход мыслей Кэми был прерван появлением Лиллиан Линберн, которая шла по улице с незнакомцем, который мог быть только чародеем. Это был высокий худощавый мужчина, одетый во все серое. Кэми нырнула за статую Меттью Купера, и прячась в тени статуи она наблюдала за тем, куда шли Лиллиан и незнакомец. Они свернули в переулок Призрачной церкви.

Он подошел к дому Кеннов и она увидела, как он остановился и вынул из кармана ключи.

Значит он там живет, а не в Монксхуде, как думала Кэми. Кэми вспомнила про Эмбер Грин и подумала, скольким же магам на стороне Роба Линберна не очень комфортно находиться рядом с ним. Она так же задумалась, что Лиллиан Линберн могла делать в компании человека, который совершенно точно был один из чародеев Роба.

Лиллан посмотрела налево и направо, неуверенно себя чувствуя в тени церкви, а потом пустилась бежать. Она бежала быстро, то и дело спотыкаясь, по под церковной каменной аркой в форме подковы. Кэми заметила, что её красная помада была слегка размазана, а за ухо была спрятана прядь волос, выбившаяся из прически.

Кто-то открыл дверь церкви, и, хотя в сенях помещения было темно, Кэми увидела блеск черной и красной черепицы, а так же светлые волосы. Две золотоволосые женщины сблизились в этом темном пространстве, склонили к друг другу голову и взялись за руки.

Женщина, ждавшая в церкви, на самом деле была Лиллиан Линберн, а пришедшая — Розалинда Линберн, одетая точно так же как сестра, поняла Кэми. Кэми была уверена, что Лиллиан никому не говорила, что поддерживает контакт с Розалиндой.

— Ты не понимаешь, почему ты просто обязана сдаться, — услышала она тихий голос Розалинды. — Ты не представляешь, что он собирается сделать.

— Тише, — сказала Лиллиан, которая, похоже, не знала, что значит говорить шепотом. — И у стен есть уши.

Кэми собиралась продолжить прятаться у церковных ворот и подслушать сестер, но, когда те закрыли дверь, этот план пришлось отбросить. Кэми пошла вперед, а затем застыла на кладбище как вкопанная, позабыв про чародеев и их секреты.

Глаза Кэми застыли на широком белом камне с иероглифами. Сейчас она заметила нечто большие, чем обычно, потому что она увидела мужчину в джинсах и черном свитере перед камнем. Одной рукой он опирался на камень, а другой бил ладонью по нему.

Кладбище в Разочарованном доле было таким же маленьким, как и церковь. Сегодня не многих людей хоронят, но папа настоял, что Собо была погребена недалеко от их дома, достаточно близко, чтобы Кэми и её братья могли бы видеть каждый день её могилу и порой говорить: — Привет, обаасан, — себе под нос, пробегая мимо.

— Родилась синто, замужем за христианином, умру буддисткой, — говаривала Собо, когда отказывалась идти в церковь на Пасху. У них не было буддийских похорон, но папа проследил, чтобы Собо кремировали. Они написали её имя на кандзи на надгробном камне, потому что даже при том, что они хотели, чтобы она была близко, как это было всегда, они не хотели, будто казалось, что она походила на остальных. Разумеется, мужчина возле могилы Собо, был её отцом. Но ни поза, ни его движения не походили на него, даже его голос был другим.

Из него лился потом злых японских слов. Бывало он с Собо обрушивались друг на друга японским, и Кэми как-то слышала папин шепот из нескольких предложений на этом языке, когда они вместе пришли на могилу. Это был личный язык: мама с папой были молоды и отчаяны, когда на свет появилась Кэми, слишком заняты, чтобы растить её уча двум языкам, учитывая, что мама не владела японским. А потом никто не хотел, чтобы Томо с Теном имели преимущества, которых не было у Кэми.

Теперь на японском говорил только папа. Кэми знала всего несколько слов, но недостаточно, чтобы понять этот неистовый поток боли, Она обнаружила, что начала дрожать, пока наблюдала за ним: он был похож на испуганного ребенка в истерике, потому что он не мог получить внимание матери.