Страница 3 из 11
* * * Я не с пустой котомкою, Возок мой не с поломкою, А все ж я повесть комкаю, К концу ее клоня. От продолженья повести. Скажу по чистой совести, Я ухожу: мотня. Картинно-карусельная, Чем повесть станет цельная? Поездка – двухнедельная, Я ж описал… три дня. Берет меня смущение. Что стоит посещение Хотя б одной Москвы! Торгово-богомольная Москва первопрестольная, Осмотр ее, все случаи Банкетов и жратвы Возьмут, сочтем за лучшее, Огромных три главы. Материал значительный, Местами – помрачительный, Но длиннотой грозит. Итак, я заключительный Теперь беру визит: Все немцы – гости в Питере! По самой лучшей литере Устроен им прием. Но мы осмотров питерских С дворцов и до кондитерских Опять же не даем. Всем немцам отъезжающим, Свершившим свой обет, Событьем завершающим Прощальный был обед. Вот что на основании Веденных дневников Об этом расставании С гостями из Германии Писал доцент Вилков:
Прощальный обед прошел живо, весело, в приподнятом настроении. На обед были приглашены германский посол при русском дворе, товарищ главноуправляющего землеустройством и земледелием А. А. Риттих, главный ревизор землеустроительного комитета А. А. Кофод и некоторые другие чины землеустройства. Были представители и немецкой колонии. Была прочтена телеграмма от председателя совета министров В. Н. Коковцева.
Очень остроумную речь в конце обеда произнес ландрат фон Реймонт. Он задался целью представить нашу экскурсию в цифрах и пришел к следующим выводам: общий вес экскурсантов составлял при въезде в Россию 7238 килограммов и 222 грамма, при выезде же из России он равнялся 8287 килограммам и 391 грамму, так что прирост на каждого экскурсанта составляет почти 10,5 килограмма. Потребление икры составляло в среднем на экскурсанта 7,52 килограмма, у некоторых же оно достигало 15,29 килограмма. Как последнюю цифру оратор приводит процент экскурсантов, высказавших пожелание снова посетить Россию, причем по возможности с женами или другими родственниками. Таких экскурсантов оказывается 100 %. Цифра эта вызывает шумные аплодисменты.
(Стр. 111–113 книги «С немцами по России».) Дадим подсчет упрощенно: Двенадцать дней пути, А жиру-то нарощено По пудику почти! Уж с первых дней экскурсии У немцев, – с восхищением Твердивших и с отрыжкою, А после и с одышкою: «Закузка рузкий гут!», – Костюмы стали узиться. Терять фасон, кургузиться, Вдруг затрещат подмышкою, То где-то ниже талии, А то еще подалее, Иль сразу там и тут. Уже в Москве экскурсии По номерам гостиничным, Взяв двери на засов, Пришлось заняться сразу же Занятьем первой срочности – Проверкой швов, их прочности, Перестановкой пуговиц. Расшивкой поясов. Как немцы ни старалися Держать свой внешний лак, А в Петербург добралися – Не знали сами как. Все стали толстопузые. Костюмы их кургузые С чужих казались плеч. Пришлось, купив готовые, Себя в костюмы новые, Просторные, облечь. И то сказать упрощенно: Двенадцать дней пути, А жиру-то нарощено По пудику почти. Туристы разжиревшие С Россией расставалися – Ну, просто убивалися, Хвалили всё, что видели, Словами разливалися: «Картина в общей сложности…» «Какие здесь возможности!» «Ах, этот чернозем! Вот ключ к добрососедскому Взаимопониманию! Его с собой в Германию На память мы везем!» «Все, все без исключения, Поверьте нашим искренним, Восторженным словам! В знак дружбы на прощание Даем мы обещание Вернуться вскоре к вам, С детьми вернуться, с женами, С друзьями и знакомыми». «Приедем с агрономами На срок…» «На срок любой!» Чуть не сказали: «С кейзером Вернемся, с нашей армией!» Но это, разумеется, В мозгах у них имелося Уже само собой.Часть третья
Немецкая оккупация Украины 1918 года
Прошло шесть лет ровнехонько. К исходу шла всемирная Жестокая война. От немцев отбивалася Уж не Россия царская, А новая, великая Советская страна. Немецкие захватчики На Украину хлынули, Пасть хищную разинули – И над страной, лежавшею С ножом, ей в грудь водвинутым, Военной оккупации Разбойничьим ножом, Они, как звери хищные, Клыки свои оскаливши, Над всею Украиною, Войною разоренною, Оравой разъяренною Свирепо измывалися И дико упивалися Повальным грабежом. Вот тут-то и случилося, Такое приключилося – В деревне «Снежнов-Кут» Раздался крик: «Спасайтеся! Отряд немецкий!» «Ироды!» «Коль хлеба им не выдадим, Всех мужиков, объявлено, У нас пересекут!» В деревню немцы ринулись, На мужиков накинулись: «Кде клеп?» «Дафайте клеп!» «Эй, ти! Пазлюшай, дедушка, Твой клеп скорей показывай!» Но дед, Егор Колодяжный, Сурово заупрямился, Врагам сказал: «Я слеп!» «Ти слеп? Так ми проверимся!» Связали руки старому, Бранясь, во двор помещичий Его поволокли. Степана Завгороднего Избили, окровавили И с мужиками прочими Туда же привели. И вот в дому помещичьем На круглое, широкое Помещичье крыльцо Взошло – крестьяне ахнули! – Военное, знакомое, До ужаса знакомое Немецкое лицо. «Чтоб ты, когда здесь пьянствовал, Винищем отравился бы, Котлетой подавился бы! Чтоб ты тогда издох!» То был – вот в этом доме же Лобзавший губернатора И голосивший «гох», Тогда ландратом звавшийся, А нынче оказавшийся Риттмейстером, герр Кох! Пред ним толпой понуренной, Озлобленно-нахмуренной, Немецкими солдатами Вплотную окруженные, Угрюмо-напряженные Стояли мужики. Риттмейстер, брызжа пеною, На них на всех набросился: «Ви взе – большевики! Ви, зволечь, бунтовайтеся! Наш влясть не признавайт! Ви нэ повиновайтеся! Ви клеба не показывайт! Я будет вас наказывайт! Семь кожа с вас здирайт!» Бобёр – помещик, стало быть, – Подсунул Коху списочек, Кого из мужиков Считал он всех строптивее, Зловредней и опаснее. Вот барин был каков! Пороли перво-наперво Степана Завгороднего. «Я знайт ефо! Я знайт! – Кричал так экзекуторам Риттмейстер разъярившийся, – Он недофольный з барином! Он недофольный з немцами! Пороть его без жалости, Большая зделать боль, Чтоб бризгал кровь мужицкая!» Немецкие секуторы Вскричали: «Постараемся!» По-ихнему: «Яволь!» Спина у Завгороднего От пояса до ворота Была вся сплошь испорота, Уж больше места не было Кровавым новым полосам. Но злым, истошным голосом, От крови охмелевшее, Бранилося немецкое Высокоблагородь, По-русски материлося И пуще все ярилося: «Пороть! Пороть! Пороть!» Пороли всех – по списочку! – Нещадно, одинаково. А Кох ногой подрыгивал, Присвистывал, подпрыгивал: «Тра-ля, ля-ля, ля-ля! Иметь ви должен знания: Ви все и ваш поля Принадлежат Германия! Дас гренцлянд, весь Украина, Немецкий есть земля! Ми, немец, ваш правительство!» В деревне шло грабительство Сплошное, поголовное, С жестоким применением Побоев и угроз. Повсюду немцы шарили, Мукой, зерном и птицею Набили – дальше некуда – Длиннейший свой обоз, – Метнулись за скотиною, По огородам, выгону Охотились за ней, – Под женский вопль, под горькие Рыданья-причитания Забрали всех коровушек, Волов, овец, свиней, Забрали и отправили На станцию – под пляс Уже самих воителей, Разнузданных грабителей: «Не плачьте, глупый жителей! Ви все без понимания: Голодный наш Германия Есть будет ваша мяс!» Захватчики старалися, Зерна, скота и птиц Награбивши, нажралися, Винища нахлесталися И похотливо ринулись Искать, ловить, насиловать Девиц и молодиц. А сам герр Кох помещицей Доволен был весьма: Ему на шею барыня Повесилась сама. Стонал народ украинский. Центральной предан Радою, Он немцам стал наградою: «Все, немец, забери!» И немцы брали яростно, Хлеб гнали эшелонами, Вагоны за вагонами – С зари и до зари. Что им народ украинский? Пусть гложет сухари! Деревня коль упорная Хваталась за оружие – Расправа с ней была: Деревня непокорная Сжигалася дотла. Расправы шли кровавые: Расстреливали, вешали, Казнили всех подряд Не за одно упорство лишь И не за слово резкое, А за единый пламенный Крестьянский гневный взгляд. Но скоро для насильников На Украине приняло Грабительство разбойное Печальный оборот: На их разбой, насилие Ответил забастовками И боевым восстанием Разгневанный народ. Недолго звери лютые Над всею Украиною Свирепо измывалися И дико упивалися Повальным грабежом. Нет! Сила-мощь народная, Крестьянская, рабочая, Была не вся истрачена: Страна была охвачена Пылающим повстанческим Народным мятежом. Отряды партизанские Росли повсюду, множились Уж не по дням, а, подлинно, Рождались по часам; По кличу собиралися, Умело укрывалися По балкам и лесам. Оттуда, из укрытия, Средь бела дня, при случае, И средь полночной мглы, Чуть вороны немецкие С добычею награбленной Дозорными приметятся – На них стремглав бросалися Украинские соколы И грозные орлы. Все немцы всполошилися, Идти на все решил ися; Риттмейстер Кох особенно: Где он пройдет – пожарами Следы его горят. Его пути разведывал, Везде его преследовал, Грозой шел неотступною И тормошил без устали Степана Завгороднего Повстанческий отряд. Бойцов в нем было много ли? На свежую-то ниточку По пальцам перечесть. Но Коха все ж «потрогали», Оттяпали зениточку Да пулеметов шесть. Отряд меж тем все ширился, Все креп, в конце концов Сверх сотни накопилося Отчаянных бойцов. Была разведка конная, Команда пулеметная, – Снарядная, патронная Добыча заимелася, Погрохивала пушечка Немецкого литья. Степан в соображение Взял чье-то выражение: «Чужое снаряжение, А тактика – своя!» Учился этой тактике Степан в боях, на практике, Но все ж, хоть этой тактикой Отважной, партизанскою, Он Коху досадил, Однако часто, хмуряся, Он грыз усы с досадою И трубкою чадил: Риттмейстера засадою Накрыть ему хотелося, Но до поры до времени Риттмейстер уходил. Кох, за свои жестокости Заслугами увешанный, С лицом злодейским, каинским, Метался, словно бешеный, По деревням украинским До самой той поры, Когда в самой Германии Взорвали власть дворянскую И нечисть офицерскую Страдания народного Каленые пары. Народная Германия Зажглась огнем восстания. У Коха дрогнул тыл. Его солдаты сжалися, Честней кто – разбежалися, Утех же, что сражалися, Уж был не прежний пыл: До грабежа ли было им, Коль не увезть и взятого! Тут Коха распроклятого Степан-то и накрыл! Живьем бойцами схваченный, Риттмейстер озадаченный, Испуганный, растерянный Стоял, как волк ощеренный, Пыхтел, как жирный сом. Степан сказал: «Товарищи, Давно я Коху нравлюся, Так я уж сам расправлюся С поганым этим псом. Пусть это будет ворогам И нынешним и будущим Расплата и урок!» Так Завгородний вымолвил. Наган в руке. Прицелившись, Степан нажал курок.