Страница 31 из 71
— Ты этих двух узнаешь? — спросил он.
Абель поглядел на малышей и сказал:
— Они выросли.
— Странные детишки, почти никогда не плачут.
— Да?
— Похнычут, и все. Регина, та и плачет, и ревет. А эти два другой породы.
Абель сказал:
— Они мои.
— Твои? Нет.
— Мои.
— Твои, говоришь? Быть того не может.
Абель хотел отдать деньги, прежде чем вернется Лили. Какой смысл торчать здесь?
— Если ты пришел, чтобы их забрать, у тебя ничего не выйдет.
— Передай это Регине или Лили, кому захочешь.
— Положи вон туда. Видишь ли, я успел их полюбить. Они еще сами стоять не умели, а уже приходили ко мне и становились у меня между коленями. «А ну, держитесь крепче!» — говорил я. «Крепче!» — повторяли они и держались за мои коленки и глядели на меня: попрошу ли я еще чего? «Плюньте на мои штаны!» — говорил я в шутку. Они плевали и смеялись. Потому что больше всего на свете они любят разводить грязь. Я слышал, что дети все такие.
— Здесь несколько шиллингов, — сказал Абель, — больше у меня нет.
Алекс продолжал свое:
— А ты знаешь, что младшенький у нас мальчик?
— Да, я слышал.
— Мать считает, что я его люблю больше других, но это чепуха. Я разницы не делаю. Вот только Регина — она уже совсем большая и взрослая.
Лолла утром и вечером пробовала его отловить, но пока ему удавалось избежать встречи. Она знала, что он обитает в одном из сараев, но сараев здесь было много, у каждого купца свой. Абель был зачем-то ей нужен, и она там и сям оставляла для него весточку с просьбой зайти к ней в ее домик на берегу. Однако Абель не шел. Почтальон как-то раз, отыскав его убежище, доставил ему письмо. Абель отложил письмо в сторону. К его сараю не вела ни дорога, ни хоть тропинка, путь кое-где был перекрыт досками, через которые надо было перешагивать, а кое-где проволокой, под которой надо было перелезать; сам Абель предпочитал ходить вдоль путей и потом скатываться вниз по насыпи, хотя это строжайшим образом запрещалось. Требовалась большая ловкость, чтобы разыскать его обиталище, но Лолла сумела это сделать однажды утром, когда он как раз собрался уйти.
— Я хотела поглядеть, как ты тут, — сказала она, — мне непонятно, где ты полгода, а то и год пропадаешь. Я тебе что-нибудь сделала?
Чтобы умиротворить ее, он напустил на себя шутливый вид и сказал:
— Могу сообщить тебе новость, которую я от кого-то слышал: Ульрик-то Фредриксен уходит с «Воробья».
— Я знаю.
— Теперь ты успокоилась?
Но Лолла была не расположена шутить.
— У меня для тебя другая новость. Твой дом продают.
— Какой дом?
— Дом, который ты купил для этой Лили.
— Ах, вот что, — сказал Абель.
— В газете объявлено о торгах. А ты, выходит, ничего об этом не знал?
Абель:
— Они не могут его продать.
— Могут. За три невыплаченных банковских ссуды.
Абель молчал.
— Выходит, другие проели твой дом?
Абель:
— Строго говоря… это было так давно… да нет, другие его конечно же не проели.
— Ну, положим, я была в банке. И ссуды под этот дом брал не ты.
— Не я? Впрочем, с какой стати я стал бы брать ссуды?
— Вот именно. Теперь вопрос стоит так: долговое обязательство у тебя в порядке?
— Ну еще бы, — сказал Абель, — в полном порядке.
— А оно при тебе?
— Лолла, все это было так давно. Не знаю. Ты слишком дотошная. Но меня сейчас другое интересует: ты можешь догадаться, почему Ульрик Фредриксен ушел с места?
Лолла лишь взглянула на него, но ничего не ответила.
Долгое молчание.
Лолла явно приняла для себя какое-то решение, не то чтобы она энергично кивнула, но стиснула губы. Потом огляделась по сторонам: комната теперь была почти пуста, кровать голая, керосинка, кастрюля, на ящике под окном — рыбий остов. Она углядела свое письмо и взяла его.
— Ты что же, так здесь и останешься? — спросила она.
— Нет.
— А может, останешься?
— Совсем ненадолго. На несколько дней. Так, для забавы. Я как раз думал кое-что предпринять. Я здесь сижу и кую планы, словно кузнец, чтобы кем-то стать.
— Да ну?
— Весной, говорил я. Ты разве забыла, как я сказал: весной.
— Сказал. Два года назад.
На лбу у Абеля пролегла глубокая складка.
— Я правильно понял, что ты от меня чего-то хочешь?
— Нет, я пойду, — сказала она и встала. Но ей не хотелось снова обижать этого горемыку, этот обломок человека из кентуккской юдоли скорби, она желала ему добра, слишком даже желала. — Ты не мог бы перебраться в наш дом и жить у нас? — спросила она.
— Лолла, дорогая, — отвечал он, — тебе не понять, что мне по нраву. Сейчас я хочу остаться здесь. Я собираюсь здесь кое-что покрасить и навести красоту.
Раз ничего другого не остается, Лолла меняет тему:
— Ты спрашиваешь, почему Ульрик Фредриксен отказался от места? Да потому, что его буфетчица надумала уйти. Теперь она хочет жить на суше. И значит, Ульрик тоже желает жить на суше. Он за три месяца предупредил об уходе.
Абель слушал вполуха.
— Это единственное, что могло заставить его уйти с корабля. Он заканчивает первого июня. Скажу по правде, меня радует, что он уходит. Но мне непонятно, что он такого нашел в этой буфетчице. Он просто не может жить без нее.
— Кто не может? — спросил Абель.
— Кто? Ладно, я, пожалуй, пойду.
Лолле предстояло много дел. Сперва она сходила к портному и заказала два костюма по старой мерке — один костюм темно-синий и чтоб с двубортным пиджаком, а пуговицы для него она подберет сама.
Дождавшись трех часов, она пошла к молодому Клеменсу, в его контору на дому.
XIV
Ну конечно же Лолла знала все городские новости. Например, она прослышала, что Ольга перебралась в аптеку, в родительский дом, но не поверила слухам. Порядочные люди так не поступают, рассуждала Лолла, и уж если фру Ольга так сделала, значит, тому должны быть свои причины, но причин как раз и нет. Разве что с молодым Клеменсом невозможно жить, но ведь это не так…
Ей хотелось выглядеть образованной и вежливой и деликатной, а не приходить в его контору, как прежде, когда она была служанкой и убиралась у них. Она хорошенько продумала все, что должна сказать.
Поздоровавшись, она с улыбкой произнесла:
— Вы мне, правда, уже отказали однажды, не захотели помочь, но… — Тут она умолкла.
— Присядьте, пожалуйста, — сказал он и поправил стул, хотя стул и без того стоял как следует.
Она села и продолжила свою речь:
— Впрочем, сегодня я пришла за другим.
Он выпрямился. Вдруг она принесла какое-нибудь известие от его жены? Они с Лоллой, помнится, дружили. Вполне может быть.
— Я пришла от Абеля Бродерсена, — сказала она.
— Ах, от Абеля Бродерсена, так-так. В прошлый раз, Лолла, — вы уж извините, что я говорю: Лолла, — в прошлый раз для этого имелись свои причины.
— Да, имелись. Дело было не очень красивое.
— Вы так думаете? — Он встал, подал ей руку и сказал: — Вот вам моя рука в знак того, что дело вовсе таким не было. — Тут он снова сел, почему-то весь красный, и уставился в пол. — Так что же там с Абелем Бродерсеном?
Так, мол, и так: как обстоят дела с закладной Абеля на дом у лесопильни? С долговым обязательством? С гарантиями?
Клеменс ничего не понял, он наморщил лоб, порылся в документах на букву «Б» — нет, никаких следов Бродерсена нет.
— Этого я и боялась, — сказала она.
— Он, наверно, ошибся, перепутал меня с другим адвокатом.
— Да, наверно.
— Неладно что-то с этим Бродерсеном, — сказал Клеменс, немного помолчав. — Он не такой, как мы все. Порой мне кажется, что в некотором смысле он враг самому себе.
— Я его вообще не понимаю, — ответила Лолла.
— Я тоже нет. Я, да и другие его ровесники слишком заурядны, чтобы его понять.
— Как вы думаете, может, он болен? Он, помнится, рассказывал, что в Америке у него когда-то был солнечный удар. Может, это с ним после удара? Может, это какая-нибудь болезнь?