Ты не виноват

– Можно тебя кое о чем спросить? Как ты считаешь, есть такое понятие, как идеальный день?

– Что?

– Идеальный день. Начало конца. Когда не происходит ничего ужасного, грустного или просто обыкновенного. Как ты думаешь, такое вообще возможно?

– Не знаю.

– А у тебя бывали такие дни?

– Нет.

– У меня тоже, но я жду и не отчаиваюсь.

– Спасибо тебе, Теодор Финч, – шепчет она. Потом тянется ко мне и целует в щеку. В этот миг я ощущаю аромат ее шампуня, похожий на букет цветов, а она продолжает говорить мне прямо на ухо: – Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я тебя убью.

Продолжая держать в руке свои сапожки, она торопливо убегает из-под дождя к маленькой двери, которая ведет на темную шатающуюся лестницу, ведущую в один из ярко освещенных и переполненных толпой школьных коридоров. Чарли следит за Вайолет взглядом, и как только дверь за ней закрывается, сразу поворачивается ко мне.

– Послушай, друг, зачем ты все это вытворяешь?

– Затем, что все мы когда-нибудь умрем. А я просто хочу подготовиться.

Разумеется, причина совсем не в этом, но ему будет достаточно и такого объяснения. На самом деле причин масса, и многие из них меняются день ото дня. Как, например, тот случай, когда были убиты тринадцать четвероклассников на этой неделе, когда какой-то подонок открыл пальбу прямо в физкультурном зале. Или другой пример – девчонка младше меня на два года умирает от рака. Мне еще вспоминается мужик, ни за что ни про что начавший избивать свою собаку прямо перед большим универсамом. Или взять в качестве примера моего отца…

Чарли, может, и подумает обо мне что-то неприятное, но вслух этого не произнесет. Поэтому он и считается моим лучшим другом. И кстати, кроме этого факта, нас вообще-то мало что объединяет.

Официально считается, что в школе я прохожу испытательный срок. Это произошло из-за незначительного случая, в котором были задействованы парта и школьная доска. (Кстати, для вашего сведения: поменять доску, оказывается, стоит очень дорого. Дороже, чем вы способны предположить.) Сюда же можно добавить разбитую гитару на встрече школьников, использование фейерверков в неположенном месте, ну и парочку не очень серьезных драк, наверное. В результате я был вынужден согласиться на следующие условия.

Еженедельно посещать школьного психолога, получать оценки не ниже «хорошо» и участвовать, по крайней мере, в одном школьном кружке помимо обязательной программы. Я выбрал занятия макраме. Причин для этого было несколько. Во-первых, я не имел ни малейшего представления о том, что это такое, а во-вторых, я оказался единственным парнем среди двадцати симпатичных девчонок, что значительно увеличивало мои шансы на успех. Кроме того, я обещал прилично вести себя, аккуратно играть с другими учениками, отказаться от переворачивания парт, впрочем, как и от других выходок, связанных с применением насилия. В любой ситуации я должен был твердо помнить, что мне всегда следует держать язык за зубами и дважды подумать, прежде чем дать волю словам. Видимо, из-за моей несдержанной речи и начинались все мои проблемы и неприятности. Если же что-нибудь пойдет не так, и я снова где-то накосячу, на этот раз меня точно исключат из школы.

Войдя в приемную перед кабинетом школьного психолога, я докладываю о своем появлении секретарю и сажусь на один из удивительно жестких и неудобных стульев, ожидая, когда мистер Эмбри освободится и сможет принять меня. Если я правильно понимаю Эмбриона (так я за глаза называю мистера Эмбри), то сейчас его больше всего должно интересовать, какого черта я забрался на колокольню и что собирался там делать дальше. Если мне повезет, у него не останется времени для дальнейших расспросов.

Через пару минут он открывает дверь и приглашает меня внутрь. Он невысокий, но очень плотного телосложения, чем напоминает маленького упитанного бычка. Как только дверь за мной захлопывается, улыбка мгновенно сползает с его лица. Эмбрион садится на свое место, зависая над столом, и начинает сверлить меня взглядом так, будто я и есть тот самый подозреваемый, которого он непременно должен сегодня же расколоть.

– Какого черта ты забрался на колокольню?

Мне нравится в Эмбрионе не только то, что он удивительно предсказуем. Он хорош еще и тем, что сразу же приступает к делу. Без лишних предисловий. Мы встречаемся с ним со второго класса.

– Мне хотелось полюбоваться оттуда видом на город.

– Ты, случайно, не собирался спрыгнуть вниз?

– Только не в тот день, когда в столовую привезли пиццу. Никогда в жизни не пропустил бы возможность съесть кусочек. Это самые лучшие дни в нашей школе. – Должен заметить, я умею уводить человека от темы. Я так натренировался в этом деле, что мог бы, наверное, защититься на данную тему. Вот только кому и зачем бы это понадобилось? Что касается меня, то этим искусством я овладел в совершенстве.

Я жду, когда психолог начнет расспрашивать меня про Вайолет, но вместо этого он говорит:

– Мне важно знать, не планировал ли ты причинить себе вред и не думаешь ли совершить нечто подобное в будущем. Я не шучу. Если директор Уэртц узнает о случившемся, тебе не поздоровится. Если я сделаю вид, будто ничего не произошло, и ты, воспользовавшись этим, снова рванешь туда и на этот раз сиганешь с колокольни, мне настанет конец. Начнется судебное разбирательство, и, учитывая мою зарплату… Поверь, я вовсе не лгу, когда говорю, что я не в состоянии принимать участие в судебных тяжбах. Вот почему для меня весьма важен тот факт, прыгнешь ли ты с нашей школьной колокольни или выберешь для себя городскую башню.

Я поглаживаю подбородок так, будто серьезно задумался.

– Я бы выбрал городскую башню. Теперь я наконец-то понял, как мне стоит поступить.

Он даже не шевельнулся, лишь пристально смотрел мне в глаза. Как большинство жителей Среднего Запада, Эмбрион не понимает юмора, особенно на такую щекотливую тему.

– Не смешно, мистер Финч. На подобные темы не принято шутить.

– Совершенно верно. Простите меня.

– Беда в том, что самоубийцы не заботятся о последствиях своих поступков. Страдать будут не только твои родители, братья и сестры, но также друзья и подружки, одноклассники, учителя. – Мне приятно сознавать, что он считает, будто так много людей зависит от меня. Причем он упомянул даже не одну подружку. Он сказал «подружки»…

– Мне было просто скучно. Согласен, что это не самое лучшее место, где стоило провести первый урок.

Эмбрион берет папку, с грохотом бросает ее на стол перед собой и начинает перелистывать страницы. Потом долго что-то читает, а я терпеливо жду. Спустя некоторое время мне начинает казаться, что он подсчитывает дни, оставшиеся до летних каникул.

Наконец, мистер Эмбри поднимается со своего места, точно так же, как это обычно делают полицейские из дешевого телесериала, и начинает прогуливаться взад-вперед по кабинету, пока не останавливается, грозно нависая над моей скромной персоной. Он упирается поясницей о свой стол, сложив руки на груди, а я смотрю мимо него и судорожно пытаюсь определить, где же именно в его кабинете расположено скрытое от моих глаз двустороннее зеркало.

– Может быть, мне стоит позвонить твоей матери?

– Нет. И еще раз нет. – И еще много-много раз нет и нет. – Послушайте, это действительно был очень глупый поступок. Мне просто захотелось проверить, что испытывает человек, встав на краю и посмотрев вниз. Конечно, я никогда бы не спрыгнул с колокольни.

– Если это снова повторится, если ты даже подумаешь о том, чтобы все это повторить, я позвоню твоей матери и вызову к себе. А тебе придется пройти тест на наркотики.

– Я ценю вашу заботу, сэр. – Я стараюсь говорить так, чтобы в голосе звучала искренность. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы на меня снова было обращено столь пристальное внимание. Чтобы за мной постоянно следили в школьных коридорах, да и в остальных местах, где мне приходится бывать после уроков. Кроме того, что скрывать, мистер Эмбри мне действительно нравится как специалист. – Что же касается ваших подозрений насчет наркотиков, могу сказать одно – это будет пустая трата драгоценного времени. Нет, в самом деле. Если, конечно, сигареты не в счет. А так… Наркотики и я? Нет, мы совершенно не сочетаемся. Поверьте, я как-то раз попробовал… – Я складываю руки, как это делают послушные мальчики, и продолжаю: – Что касается колокольни, то все было не совсем так, как вы себе это представляете. Я могу твердо пообещать вам, что ничего подобного больше не повторится.