Игра шутов

На мгновение он помедлил перед дверью, держась за ручку, и в это мгновение не было в его лице ни грубости, ни ярких чувств, ни безразличия. Потом он налег на дверь и ввалился в комнату.

Буря ждала его там — но не О'Лайам-Роу явился ее творцом. Горели свечи, в камине пылал огонь, но в комнате не было никого, кроме Пайдара Доули: черные глаза его злобно сверкали, а дубленые щеки, покрытые суточной щетиной, от бешенства пошли пятнами. Тади Бой закрыл за собой дверь, и тяжелый дух пролитого вина и засохшего пота наполнил комнату.

— И где же его светлость?

Маленький фирболг никогда не разделял безразличия О'Лайам-Роу по поводу тайной подоплеки оллава. Голос Доули с ярким ирландским выговором из Уиклоу звучал вкрадчиво:

— Разве мало у вас забот, чтобы еще печься об О'Лайам-Роу? Слыхал я, вы да все эти знатные вельможи забрались в шерстяных носочках на самые звезды, вместо камушка вставили в перстень весь Божий свет, да и спустились к нам на грешную землю… — Тут он умолк.

Тади быстро пересек комнату и остановился перед ним.

— Где он?

Глаза ирландца под набрякшими веками были полны ненависти.

— Сказывали мне, будто нынче вечером вы при дворе глазели на борцов. Крепкие, сильные ребята — просто гроза ночных прохожих… Они напали на О'Лайам-Роу, когда тот возвращался домой от госпожи О'Дуайер.

— Ты тоже там был? — спросил Тади Бой.

— Шел позади. Ему предлагали остаться, мастер шотландец. Он пошел только потому, что хотел кое-что обсудить с вами. — Доули осекся снова.

Тади Бой склонился над креслом, крепко ухватившись за спинку обеими руками. Голос его звучал спокойно:

— На тебе не видно никаких следов. А поэтому, видишь ли, я могу предположить, что и О'Лайам-Роу не слишком пострадал. Но все-таки расскажи-ка подробнее.

Лицо Пайдара Доули вспыхнуло.

— Из соседнего переулка нас услышали и пришли на помощь. Двух борцов убили, а третий сбежал — парень, как мы решили, из Корнуолла, а там, впрочем, кто его разберет. О'Лайам-Роу порезали руку, и кровь сильно текла, так что он воротился к госпоже О'Дуайер. — Доули помедлил. — Там я его и оставил. Она пригласила принца в Неви, и завтра они вместе туда отправятся. Меня просили вам передать, что через какое-то время он, возможно, вернется.

— Лучше бы, — заметил Тади Бой, — он оставался в Блуа.

Дубленое лицо фирболга окаменело.

— Он так и знал, что вы это скажете. Он просил вам передать, что рассмотрел дело со всех сторон и все же решил завтра ехать в Неви. И леди просила сказать вам то же самое.

— Что именно сказала леди? — Голос оллава смягчился.

— Госпожа О'Дуайер? Она просила вам передать, что и вас готовы принять в Неви — так, как вы сами можете ожидать; но если вы предпочтете остаться с королевами, она присмотрит за вашим хозяином вместо вас. Вот что она сказала.

Кончив говорить, Доули ощутил на себе испытующий, отнимающий волю взгляд синих глаз. Потом Баллах заговорил:

— Она любит его? Как сильно любит?

Выражение побагровевшего, со впалыми щеками лица Пайдара Доули из насмешливого сделалось презрительным.

— Кто я такой, чтобы судить, как сильно леди любит джентльмена? Уж вы-то ей точно не по нраву. Тут я готов поклясться, но вашей милости, поди, это и так известно. Помоги нам Боже — спальня ваша этой ночью просто проходной двор. Опять кто-то скребется.

Лаймонд услышал. Он подошел к двери и отпер ее, уже догадавшись, в чем дело. Молодой лорд Флеминг вошел, притворил дверь и взглядом дал понять, что имеет сообщить нечто важное.

— Валяй, — сказал Лаймонд. Он вернулся к очагу и облокотился о камень, свесив покрытые ссадинами и синяками руки. — Выкладывай все. Тщетность моих усилий не удивит Пайдара Доули.

Сын Дженни, стоящий прямо, с каменным лицом, доложил:

— Собака околела, сэр.

— Понятно. — Лаймонд не пошевелился. — Значит, предполагалось, что еще до отъезда из Блуа королева должна была принять все сто гранов мышьяка. Как ты думаешь, Джеймс, кто это сделал?

Лорд Флеминг старался не смотреть на Доули,

— Это мог сделать кто угодно. Там не было стражи. — Он поколебался немного, но все же продолжил: — Я должен вам сказать: она очень расстроилась. Правда, сэр. И велела спросить вас, что делать дальше.

Лаймонд слегка расслабился, выпрямился и опустил руки.

— Еще бы ей не расстроиться. Скажи, чтобы сожгла пастилу и коробки. Это все. Остальное я сделаю сам.

— А что вы станете делать, сэр?

Глаза мальчика горели. Фрэнсис Кроуфорд отвернулся и взглянул на мрачного ирландца, сидящего рядом.

— Передай от меня О'Лайам-Роу, друг Пайдар, что я желаю ему счастливого пути в Неви, если только это возможно…

Доули встал, собираясь уходить. Но Флеминг все еще надеялся получить ответ. Лаймонд потер усталые глаза тыльной стороной грязной ладони и прикинул расстояние между очагом и кроватью.

— А я… с меня довольно козлов отпущения и всех тех неприятностей, какие от них происходят. С этой минуты, да поможет мне Бог, приманкой буду я сам.

Гости ушли, и, когда заря осветила истоптанные, с продавленными черепицами, разбитые и покореженные крыши Блуа и свет нового солнца пронзил веки изнуренных, лишенных сна горожан, Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда наконец завалился в постель.

Глава 6

БЛУА: ПРАЗДНЕСТВО БЕСА

Пиры бывают трех родов: пиры, угодные Богу, пиры приятные людям, и празднества бесов, то есть пиры, задаваемые сыновьям погибели и низким людям, а именно распутникам, и охальникам и гаерам, и шутам, и лицедеям, и изгоям, и язычникам, и блудницам, и вообще всему подлому народу; такие пиры задаются не из-за земных обязательств и не за небесное воздаяние. На такое празднество бес заявляет права.

В Неви рука О'Лайам-Роу зажила. Он пробыл там дольше, чем рассчитывал — ездил верхом, охотился, спорил и играл в шахматы с госпожой Бойл, Уной и ее друзьями; и никто более не беспокоил его. Когда всеми ожидаемый Кормак О'Коннор не приехал в назначенный срок, принц Барроу ничуть не расстроился, однако, будучи человеком мудрым и осмотрительным, не слишком рьяно старался воспользоваться отсутствием мятежного вождя. С одним из гостей он передал, что вернется в Блуа через неделю.

Эту весть привез в Блуа Джордж Пэрис, странствующий ирландец, поднаторевший в интригах, который как раз возвращался домой в Ирландию. Перед отъездом он имел встречу с коннетаблем, а также аудиенцию у короля, при которой присутствовал герцог Гиз: ему были даны некие поручения дипломатического характера и обещан сопровождающий в лице Робина Стюарта.

Какое-то время Стюарт об этом ничего не знал. Он не исполнил своей угрозы оставить двор и понимал теперь, что, пока Тади Бой здесь, он вряд ли решится это сделать. Но болезненный упаднический блеск, истерическая веселость, охватившая двор, начинала ужасать лучника, как давно уже ужасала Маргарет Эрскин. Том, который, не подозревая ни о чем, приехал из Нидерландов с подписанным мирным договором, кладущим конец шестилетней войне, был обеспокоен — хотя и не выражал этого в словах — плохо скрываемым напряжением, какое без труда читалось на лице его жены. И когда чрезвычайный посол обмолвился беспечно: «Я привез тебе, как ты просила, трав для твоего пациента, одержимого бесами», она ответила: «Хватит ли этих трав для всего французского двора?»

А при французском дворе все замерло перед Рождеством. Денежные заботы одолевали, но в связи с наступлением зимы и с крайним недостатком средств можно было пока не думать о войне. Славу и почет искали на других поприщах: в борьбе, прыжках, ловле кольца, в турнирах на копьях и в метании дротиков, в охоте с гончими и с соколами, в стрельбе по мишени и по движущейся цели, в игре в мяч и в шары, в травле медведя и в танцах, в маскараде, когда переодевались в цыган, древних греков или арабских воинов.