Вызов (ЛП)

В последнее время никто не пил мою кровь. И да, она была стервой, и она подстрелила меня.

Но никто не заслуживает... этого. Я помнила влачащуюся слабость и боль, когда нечто рвалось из меня невидимыми корнями, нечто, что я не колеблясь назвала бы своей душой, сама суть того, что составляет меня. Мне в голову пришла мысль, что Кристоф был максимально нежным.

Что-то подсказало мне, что Сергей не будет таким же. Если сможет подобраться ко мне достаточно близко. И он уже был достаточно близко, чтобы задушить меня, пока я находилась в бессознательном состоянии.

С внешней стороны двери послышался звук. Шепотки, смешки, стук ног, царапанье, как алмазные когти по стеклу. Боль копьем пронзила голову, крутя, и я второпях оттянула дар. Я даже не знала, что использовала его, или что он распространился настолько далеко. Но сжать его, как кулак внутри головы, требовало усилий, и я потела и быстро дышала, мир шатался перед моими все еще страдающими глазами.

— Дрю? — произнес Грейвс, поворачивая голову. Теперь его глаза стали темными. — С тобой все хорошо?

— Я... я просто... — боль вернулась, пронзая копьем мои кости. — Все болит.

— Ты достигаешь пика сил, — презрение в тоне Анны капало и расплескивалось по полу. — Ты выбрала самое плохое время для становления. Прямо сейчас ты наиболее уязвима и наиболее полезна для него. Мало того что он может осушить меня или держать в заложниках, так еще может осушить тебя и иметь возможность стать настоящим Королем. Он будет разгуливать под солнцем, и мы ничего не сможем с этим сделать.

Замечательно. Вини меня в этом, конечно!

— Достигаю пика сил? Типа последний шаг, прежде чем я...

— Прежде чем ты станешь тем, чего все ждут так долго, затаив дыхание. Полностью пройдешь становление и порадуешь всех, — она наклонила голову, клубок ее волос спал каскадом красно-золотых завитков. — Хорошая, маленькая светоча, настолько ослепленная Рейнардом, что оставила своих собственных друзей в тисках...

— Закрой рот, — сказал Грейвс, но для него это был новый тон. Плоский, ужасно взрослый и напевающий, с командным голосом лупгару. Я слышала, как он сдерживал целую комнату оборотней таким голосом, но прежде он никогда не говорил так.

Как если бы он был в двух шагах от того, чтобы выбить из кого-нибудь дерьмо, и он не волновался, как сильно ударит их.

Я не винила его, но прямо сейчас, это плохая идея. Я собралась с мыслями.

— Давайте не будем делать работу Сергея, хорошо?

Как только я сказала это, то поняла, что совершила ошибку. Есть причина, по которой каждый охотник, которого я когда-либо знала, не произносил вслух имя кровососа. Я говорила его прежде, обычно, когда он находился на безопасном расстоянии. Но здесь?

Плохая идея.

Анна повернулась, ее голубые глаза расширились, и низкий, дьявольский смех скользнул в затемненную комнату. Пальцы крепче схватили лампу, и он просто материализовался в воздухе из ничего.

Он не был таким высоким, даже если бы был широкоплечим. Немного ниже Кристофа, но вы бы не осмелились назвать его маленьким. Лед вокруг него заставлял его выглядеть немного больше. Свободные, мастерски спутанные каштановые завитки спадали на лицо.

Он выглядел так же, как и в Дакоте, не старше меня. Самое большее семнадцать лет, достаточно взрослый для потрепанной бородки, но все еще гладкощекий. Его выдавали глаза, чернота распространялась из зрачков в форме песочных часов, пронизывая линии вен от века к веку. Из-за этого белый цвет выглядел так, будто нес в себе серый цвет, поэтому можно было принять их за катаракты, если не знать лучше.

Но те зрачки могли затянуть вас, оставить на полу хватающим воздух, пока клыки встречались с вашим горлом. Что-то скрывалось под той холодной темнотой.

Что-то старое. Что-то ужасное.

Что-то голодное.

Сергей сложил руки. Его часы — большая, толстая, золотая вещь — были слишком безвкусными, чтобы быть чем-то еще, кроме подлинных Ролекс. Он был одет в темно-голубую футболку пьяных эльфов и джинсы. И это было ужасно, но теперь, когда я смотрела, я увидела, насколько его лицо сочеталось, насколько он был красивым. То лицо, возможно, было взято со старой монеты в музее или облупившейся статуи, найденной где-нибудь в гроте, повернувшейся к стене, потому что это было слишком... много. Слишком нереально-великолепно.

Похожее и не похожее на лицо Кристофа.

Это было ужасно. Идеальная матовая кожа с намеком на медный цвет, кудри и глаза были полны холодного, смолянистого масла, они могли заставить вас разрезать запястья, если бы вам пришлось смотреть в них достаточно долго. Смола могла бы сомкнуться над головой, и было бы облегчением чувствовать остроту лезвия.

Он просто стоял возле стены, между двумя окутанными формами, которые, наверное, были кушетками, но вместо этого выглядели как звери, поднятые на задние конечности, готовые прыгнуть. Мое дыхание выпускало пар в неожиданно холодном воздухе, и пар поднимался крошечными завитками от плеч Грейвса.

Сергей рассмотрел всех нас. Когда он открыл рот, его приятный тенор был даже более жутким, чем баритон в фильмах ужасов.

— Самые сладкие из всех вас — это маленькие птички. Снова здравствуй, дочь Лефевр, — он усмехнулся, промежутки между словами были точно такими же, как у Кристофа. И немного как у Огаста, когда тот забывал про наполовину бруклинский, наполовину бронкский Багз Банни и становился немного подвыпившим, ругаясь на грязном польском, пока смеялся с моим отцом, бутылки звенели, и...

НЕТ! Дар усиливался внутри головы, отклоняя в сторону давление его глаз. Место внутри меня, где дар был разорван, свободно отражалось эхом в намного большем пространстве, чем обычно — огромный каменный собор вместо тихой комнатушки, где бабушкина прялка находилась у печи.

Я потянула к себе лампу, мои жесткие пальцы скрипели, когда кусок практически согнулся в руках. Тени безумно сместились, поскольку свет и оттенки переместились, и клянусь Богом, Сергей фактически наклонился назад на пятках, его зрачки в форме песочных часов вспыхивали и уменьшались.

Полсекунды он выглядел удивленным. Анна стрельнула в меня непонятным взглядом, и я знала, что она собиралась сделать перед тем, как она сделала это. Я открыла рот, чтобы закричать «Нет, не надо!», но она не слушала. Она бросилась на Сергея, крича, как банши, и Грейвс пихнул меня назад к стене.

Сергей просто исчез. Или нет. Он двигался настолько быстро, что буквально мерцал в пространстве, в одно мгновение стоял там, в другое — уклонялся. Тонкая, сильная рука вспыхнула. Острый, высокий крик пронзил стены, и Анна летела. Она ударилась о панель ниже кровати с отвратительным треском и скользнула вниз, приземляясь в путанице красного шелка и растопыренных бледных конечностей.

Как я раньше сдерживала его? Я искала жар и бальзам трансформации, но это было тяжело. Отличное время, чтобы стать еще более ненадежной!

Она лежала там, где упала, и я схватила Грейвса за плечо, пальцы погрузились в ушибленную плоть.

— Нет! Нет!

Потому что рычание струилось из него концентрическими кольцами кровожадности, и треск прошелся по нему. Лупгару не становятся волосатыми, но действительно увеличиваются, когда злятся. Синяки ярко светились, и мне открылся вид на некоторые отметки на спине. Кровь стекала по коже, скользя между мерцанием и впадинами мышечной резкости, голод сильно ударил по сетке вен внутри моего тела, потянув, как будто намеревался свободно разорвать их. Клыки выскользнули наружу, челюсть болела, и в воздух поднялся тот сиропный запах готовящихся булочек с корицей, как в тех местах, в торговом центре, которые продают большие липкие груды сахарной мелочи. Они так приятно пахнут, но я даже не могла пройтись мимо них без того, чтобы зубы не болели, а сахар в крови не потерпел крах в сочувствии.

Трансформация свободно пылала, как будто все, что ей нужно было, — пробуждение жажды крови. Я почувствовала, как она двигалась по мне, как штормовой фронт в равнинах, который можно определить, если держать акселератор и радио включенными.