Ночь длинных ножей

После первой войны, когда Россия рукой генерала с замашками одесского грузчика фактически подписала капитуляцию перед свободной Ичкерией, российские чиновники поставили перед президентом Масхадовым вопрос, когда он отдаст заложников и рабов.

— С каждым выданным пленным я теряю сотни голосов избирателей, — услышали от него в ответ.

Вместе с тем у Масхадова имелась реальная опасность быть официально объявленным мировой общественностью работорговцем и нарушителем священных прав человека. Запад, если ему выгодно, готов закрывать глаза на многое, но лишь бы все были шито-крыто, без скандала, и, как положено в приличных домах, чтобы скелет был запрятан глубоко в шкафу. В угоду общественному мнению, в Министерстве шариатской государственной безопасности Ичкерии было даже создано управление по борьбе с похищениями людей, и между МВД России и Чечни в 1997 году было подписано временное соглашение по борьбе с преступностью, в основном это касалось похищения людей. Естественно, толку от такого сотрудничества не было никакого. На все обращения российской стороны в большинстве случаев приходили отписки в откровенно хамской манере.

Алейников, сталкивавшийся с этой проблемой неоднократно, всегда убеждал руководство, что решать эти вопросы можно только адекватными мерами — ударами возмездия, спецоперациями на территории противника, давлением на чеченские общины, базирующиеся в городах России. Но в то время, в самый унизительный период между первой и второй войной, никто не хотел брать на себя никакую ответственность ни в чем. Такой был стиль жизни Российского государства — прятать голову, как страус, в песок и считать, что ничего не происходит.

И сегодня Алейников видел, что борьба с рабовладельцами ведется недостаточно эффективно и далеко не адекватными методами. С чеченскими бандитами можно бороться только по законам гор, а не по Уголовному кодексу. И когда борьба начиналась по этим жестким правилам, многие вопросы снимались сами собой, быстро и без разговоров. В горах уважают силу. И уважают тех, кто готов за своих людей резать глотки врагам.

Он отхлебнул чаю, когда в кабинет постучался очкастый офицер связи и доложил:

— Лев Владимирович, по спутниковой связи вышли. Вас требуют.

— Кто?

— Спутник-два.

— Пошли, — кивнул Алейников.

В комнате с радиостанциями, телефоном спутниковой связи и сканирующей аппаратурой, а также с двумя узкими топчанами — берлоге связистов, Алейников поднял трубку коричневого кнопочного телефона.

— Волга-два на связи.

— Спутник-два, — послышались растянутые слова. По правилам переговоров запрещалось называть имена и отчества. Разрешались только позывные. Спутник-два — это Кузьмич, начальник криминальной милиции УВД в Гудермесе. Он порадовал:

— Согласие на обмен получено. Бумаги мы направили. Завтра берешь машины. Забираешь Волка из Чернокозово.

— Понял… Что-то долго ждать пришлось.

— Вопрос сложный. Прокуратура, юристы.

— Я все понял.

— Удачи, дорогой!

— Спасибо!

«Лед тронулся, господа присяжные заседатели» — вспомнилось из «Двенадцати стульев». Все, операция входит в заключительную стадию. Эх, кто бы знал, сколько сейчас зависит от удачи. Удача Алейникову была нужна теперь, как воздух.

Глава 32

ВАХХАБИТ

Чернокозово — бывшая тюрьма на территории Наурского района Чечни Теперь там расположился следственный изолятор, куда свозят боевиков.

Встретили Алейникова и его сопровождавших на подъезде к изолятору. Лица у бойцов на блокпосте, тщательно проверявших документы, были озабоченные.

— Что случилось? — спросил Алейников.

— Ночью на штурм пошли, — сообщил спецназовец в застиранном пятнистом комбезе и растоптанных кроссовках.

— И что?

— А вон, — спецназовец хмыкнул, показывая на широкое поле перед изолятором. — Все было трупами усеяно. Машинами цепляли, в рядок раскладывали. А потом вывозили…

Охранял СИЗО отряд «Факел» Управления исполнения наказаний Краснодарского края. В нем служили фанатики своего дела, недаром это спецподразделение было признано одним из лучших в России. О том, что бандиты готовят нападение на Чернокозовский СИЗО, заблаговременно доложила агентурная разведка. А поэтому было время хорошенько подготовиться к приему бородатых гостей — все точки пристреляли, на подходах установили мины с радиовзрывателями. И когда бандиты под покровом ночи начали штурм, стремясь если и не захватить изолятор, так хотя бы поубавить число охранников, их уже высматривали в приборы ночного видения. Их подпустили поближе, как раз на то самое минное поле. И начался огненный смерч. Некоторые бандиты успели уйти, поняв, что их просто расстреливают, как мишени. Но два десятка осталось лежать на земле.

Алейников преодолел все заграждения, сдал оружие — проход в охраняемую зону с оружием по действующим правилам разрешен только в случае крайней необходимости по согласованию с Москвой. В темном кабинете, чье узкое окно выходило на тюремный двор, его ждал жилистый, сухощавый, по виду сильно тертый жизнью «кум» — начальник оперчасти, человек, на чьих плечах лежит вся оперативная работа в этом заведении. Он был одет в обычную повседневную форму с подполковничьими погонами на рубашке с короткими рукавами.

— Забираешь, значит, ваххабита? — Прищур у «кума» был хитрый и недобрый, какой-то многообещающий, свойственный обычно «кумам», и глаза жесткие, проницательные.

— Забираю, — кивнул Алейников.

— На свободу, — скривился «кум».

— На свободу… Знаешь, я его с удовольствием здесь закопал бы. Но высшие соображения.

— Я все понимаю. Ты не первый такой… То обмен, то амнистия. То за недоказанностью…

— Такие правила игры.

— В том-то и дело. Для кого-то там, — подполковник ткнул пальцем наверх, — это всего-навсего игра. Кто-то там делает на войне деньги. Играет в покер. Мечеными картами.

— Кому война, кому мать родна.

— Что-то слишком много алчных детишек у этой мамаши… Ты мне скажи, почему на территории, которая в три раза меньшей Московской области, есть незагашенные базы боевиков? Почему не пойманы лидеры?.. А главный вопрос при раскрытии неочевидных преступлений — кому выгодно?.. Выгодно иметь такой окультуренный пожар? Любые деньги можно списать.

— Можно, — кивнул Алейников, припомнив мелькнувшую мимоходом и тут же затертую информацию, что ФСБ тормознула эшелон с новыми танками «Т-80», которые были списаны на потери в Чечне и предназначались на продажу в одну из арабских стран. Вспоминалась и операция в Чабанмахи, где у бандитов нашли несколько суперсекретных снайперских комплексов, которые только начали поступать на вооружение спецназа ГРУ, и то в небольших количествах из-за недостатка финансирования. — Но это что-то меняет?

— Прав, ничего не меняет, — кивнул «кум».

— Все равно мы будем воевать, поскольку не воевать уже нельзя, коллега… И по мере сил будем плющить гадов.

— Вот мы по мере сил и плющим… Чернокозово мало кто забудет до конца своих дней, — еще больше прищурившись, произнес подполковник. — Тут террористы проходят полный курс отучения от порочных наклонностей.

— Легенды об этом месте ходят, — заметил Алейников.

— Боятся, суки, — «кум» сжал сухой кулак с царапинами на костяшках. — Боятся… Закона не боятся. Зачисток не боятся. А Чернокозово боятся.

— Боятся, — подтвердил Алейников, на практике знавший, что угроза отправить в Чернокозово повергала чеченцев в ужас.

— Они на этой земле столько лет свои поганые порядки утверждали. Убивали, кого хотели. Насиловали. Они решили, что сила решает все. И те, за кем сила, могут делать с другими людьми что угодно… Что ж, мы с этим согласны… Только сила сейчас за нами.

— Не жалко?

— Здесь людей нет. Здесь враги… Сидела тут парочка — воспитатели детского дома-интерната в Грозном, оба наркоманы. Так они в этом детдоме организовали производство порнографических детских фильмов, да еще детей за деньги поставляли насильникам. Русских детей… Как думаешь, какой прием их здесь ждал?