Страница 49 из 65
— Я стреляю хорошо, — с вызовом произнес молодой ваххабит, втыкая нож своей худой рукой в деревянный щит. — Мины кладу хорошо.
— Где учился? — полюбопытствовал Джамбулатов.
— В Пакистане. Там хорошо учат. Там все правильно учат.
Джамбулатов цокнул языком. Паренек учился в Пакистане. Тамошние специалисты, поднаторевшие в воспитании афганских моджахедов, давно уже обучают чеченских воинов, несущих России чистый ислам. В числе прочего у них была программа по обучению несовершеннолетних бандитов, таких, как Ибрагимка. Из Чечни посылали туда самых перспективных, с напрочь отшибленными мозгами.
— Как твоя фамилия? — пытаясь что-то вспомнить, спросил Джамбулатов.
Ибрагимка подозрительно посмотрел на него и, приосанившись, произнес:
— Я фамилии не стесняюсь. Умхаев!
«Точно, — вспомнил Джамбулатов. — Ибрагим Умхаев!»
О похождениях этого мальца ходили легенды. Недавно Руслану на глаза попалась подпольная газета «Ичкерия», в которой были откровения юноши, объявившего «русским захватчикам» свой газават.
«Выйти на тропу войны меня заставили российские оккупанты, безжалостно убивающие всех — женщин, стариков, детей. Вот уже два года я бью врага. Мы, чеченские бойцы, поклялись, что ни одна капля крови не останется неотмщенной. Погибнем мы, будут мстить другие. Мое сокровенное желание — стать шахидом. С этим желанием легче воевать, но свою жизнь русским кяфирам я так легко, дешево не отдам. С помощью Аллаха, прежде чем стать шахидом, я отправлю в ад не одну сотню врагов».
Дальше шли стишки:
И снова уходят чечены на смерть
Во имя свободы и чести,
Которые многие тысячи лет
В бессмертных вводили безвестных.
Ни славы не ждут они, ни крови,
И лишь по сыновнему долгу
Уходят совсем неприметно они
По отчему тихому дому.
Позже Джамбулатов узнал, что написано это не под вымышленного «героя», а реального — эмира Грозного Ибрагима Умхаева, шестнадцати лет от роду Правда, мысли его, обычно куцые и недалекие, были сильно облагорожены и развиты куда более его обычного «рэзать русских свиней». Сам Ибрагим двух слов связать не мог, не то чтобы написать что-то, тем более стихотворение. Есть кому писать стихи и излагать за него мысли.
Эмиры — это вовсе не властители городов, так называются мелкие полевые командиры, у которых в подчинении десять-двадцать человек. Прошедший подготовку в Пакистане по рекомендации самого Хаттаба, Ибрагимка сколотил группу таких же несовершеннолетних отморозков, которые были названы его отрядом, и, реализуя полученные знания, весьма успешно подорвал два БТРа внутренних войск.
Попался он на том, что на грозненском рынке хладнокровно завалил из пистолета двух русских милиционеров. Притом как завалил! Сперва вместе с ними пьянствовал в вагончике, потом сказал одному:
— Идем искать девок.
Разгоряченный водкой милиционер, покачиваясь, послушно поплелся за ним на убой и получил пулю в затылок. Потом Ибрагим вернулся в вагончик и сообщил:
— Девок нашли. Тебя ждем.
И снова — пуля в затылок.
Ему повезло, что его задерживал уголовный розыск, которому нужно раскрывать преступление. Другие сразу бы вывели его в расход. Он признался в совершении убийств, на допросах держался умело. Его учили в Пакистане многому, в том числе поведению на допросах. Поэтому признал он только то, что было доказано.
В это время как раз подоспело похищение очередного журналиста. Заслуги Ибрагима были оценены старшими товарищами высоко, и его обменяли на труженика пера. И Ибрагимка снова отправился со своими сопляками закладывать фугасы.
Дальше в его жизни пошла черная полоса неприятностей. Подорвали рейсовый автобус, там погибли родственники влиятельного в Грозном человека. И Ибрагимке пришлось скрываться — теперь уже от чеченцев.
Джамбулатов не знал, где эта змея пригрелась. Оказывается, окопался у Синякина.
Это новое поколение — дети времен гражданской войны, когда ржавеют честь и совесть, когда человеческая мораль искажается, как в кривом зеркале, и плохое очень легко принять за хорошее, а все доброе и разумное не стоит ломаного гроша. Многие из них ощутили вкус человеческой крови в двенадцать-тринадцать лет. Глядя на этих тощих, с тупыми лицами вырожденцев-боевиков", трудно представить, что именно они становятся той силой, которая противостоит России. Сегодня они еще на подхвате. Но они набирают силу. «Хочу стать шахидом». А ведь они действительно не против стать воинами, погибшими за дело Аллаха, и попасть в рай. Эти сопляки уже сейчас головная боль не только для русских, но и для чеченцев, а что будет дальше?
— Значит, стреляешь хорошо, — кивнул Джамбулатов.
— Стрелять люблю.
— А убивать?
— Убивать люблю, — кивнул Ибрагим, лицо его нервно скривилось, в мутных глазах появился проблеск. — Неверного убиваешь — ближе к Аллаху становишься.
Он помолчал, потом посмотрел на Джамбулатова и сообщил с детской непосредственностью:
— Ты — тоже враг. Ты не чтишь Аллаха.
— А ты чтишь?
— Я чту. И я все знаю.
— Уникальный случай. Тогда ты мудрее самого пророка. Тот знал далеко не все.
— Вы все плохо верите.
— И Синякин?
— И Абу тоже.
— Почему?
— Аллах запретил пить. А он пьет. Пьет американскую водку. И музыку неверных слушает. И плохо молится. Он не прав.
— А он не подвесит тебя за ребро, если услышит? — спросил Джамбулатов, с усмешкой думая, какого птенчика пригрел под своим крылышком Синякин.
— Не подвесит, — замотал головой Ибрагимка. — Тебе не поверит.
— Ясно…
— Я бы тебя убил, — приблизившись к Джамбулатову и оскалившись, произнес негромко Ибрагимка. — Только Абу не дает…
— Спасибо.
— За что?
— Что предупредил.
— Ха-ха, — захохотал придурковато Ибрагимка и, вынув из необъятных шаровар «лимонку», подергал ее за чеку. — Я не боюсь смерти.
— Ну и дурак.
Ибрагимка больше ничего не сказал. Обернулся и отправился к камере, где сидел американец.
— Э, американ, — крикнул он. — «Лимонка» хочешь? «Ох, надо с ним держать ухо востро», — подумал Джамбулатов.
Глава 29
ГИЕНА ПЕРА
Когда Алейников и группа сопровождения вернулись из Таргуна, на них смотрели напряженно, с каким-то мистическим страхом. И их преследовал один назойливый, нервирующий, как жужжание ночного комара, от которого никак не отмахнешься, вопрос:
— Как там было?
Взрыв Таргунского ВОВД стал для всех шоком. Каждый из воюющих в Чечне примерял эту ситуацию на себя и в очередной раз осознавал, насколько близко соседствуют здесь жизнь и смерть.
На все вопросы Алейников только отмахивался:
— Съездил бы да посмотрел.
— Как хоть сам?
— Нормально…
Нормально… Очередная страшная страница этой войны перевернута. Люди, которых ты только успел узнать, ушли, разнесенные взрывом заложенной в тот проклятый «Урал» взрывчатки. Что же, не время скорбеть…
Алейников углубился в повседневные дела, пытаясь отвлечься от дурных мыслей, но иногда прокатывала по телу холодная волна, вновь ощущался будто наяву вкус бетонной пыли на губах, и тогда подступала тошнота…
Нет, к этому привыкнуть невозможно…
Три дня прошло в каких-то совершенно дурных заботах. А тут еще пришлось, наконец, кардинально решать вопрос о старшем оперуполномоченном, один вид которого уже давно вызывал у Алейникова самые мрачные предчувствия. Парень плотно «вошел в штопор» и умудрялся везде находить выпивку.
— А все-таки мы герои, — приговаривал он постоянно, чокаясь с товарищами.
В боях этот герой никак себя не проявил, зато позавчера с пьяных глаз в спальном помещении шарахнул в стену из автомата — ему привиделась тень чеченца. А на следующий день, с той же присказкой о героях, он засунул в кружку «лимонку» и начал тянуть кольцо. Мелкий брат бросился к гранате, а Гризли съездил герою по уху, так что тот отключился и отключка эта плавно перешла в сон.