Ночь длинных ножей

— Когда выезжаем? — устало спросил американец.

— Вы согласны? — с облегчением произнес переводчик.

— Согласен. — Майкл выговорил это с трудом. Переводчик пробурчал что-то местному князьку, и тот расплылся в счастливой улыбке. И американец подумал, что им его поездка нужна еще больше, чем ему. Впереди — очередное заседание Совета Европы, на котором масса желающих «пощипать» Россию. Повстанцам это на руку. Они заинтересованы в скандале.

— Мы выезжаем в пятницу, — произнес переводчик. — Есть еще вопросы, которые нужно решить.

— Вы гарантируете, что мы не попадемся в руки федеральных сил? — спросил Майкл.

— Гарантируют только на небесах, — сказал переводчик. — Но это будет очень маловероятно.

— Международный скандал нам не нужен.

— Нам тоже, — горячо заверил переводчик. — Мы заинтересованы, чтобы тот превратный облик свободной Чечни, который сложился на Западе, был развеян.

Майкл закивал. Он вдруг ощутил, что страшно устал. Ему хотелось домой. Но его дом — на другом конце земного шара… Или вообще на другой планете?

Он с тоской посмотрел на местного князька, человека, на милость которого отдает свою жизнь.

— Хорошие парни, плохие парни, — прошептал он с детства засевшую в памяти присказку…

Глава 10

ЗАВОДНАЯ КУКЛА

Желтый язычок пламени бесенком извивался за стеклом керосиновой лампы и отбрасывал слабый свет на предметы Руслан Джамбулатов ежился, несмотря на то, что на его плечах была теплая армейская куртка. Холод царствовал не в окружающем мире, а внутри его существа.

Он пригладил рукой бороду — она выросла длинная, жесткая, черная, с проседью, и теперь он вполне мог сойти за классического боевика. Заставить себя гладко выбриться, как всегда, он не мог. Это означало вернуться к жизни, к которой возврата нет То, что Джамбулатов разделался с двумя из тех, кто должен был умереть от его руки, отозвалось в душе как-то тупо. Не было ликования, и тем более ужаса, оттого, что пришлось отнять чью-то жизнь. Он будто сделал опостылевшую работу — так должен ощущать себя работник санэпидстанции, не первый год отстреливающий бешеных собак.

Уныло потянулись дни — какие-то бесцветные, без особого смысла и содержания. Мерно чередовались утро и ночь. Было холодно или жарко. Желудок подавал сигналы голода или был заполнен пищей. Джамбулатов будто выполнял свой долг — тянуть лямку этих унылых дней, в которых не видел ничего привлекательного. Он потерял вкус к жизни. И готов был потерять себя.

По логике вещей, ему нужно было оставлять эти края. Он был один. Его больше ничего не связывало с этой землей.

Он постоянно вспоминал отца, который будто живой стоял перед ним. Как же хотелось услышать его совет, его мудрые речи! Старик врос в эту землю. Он не представлял себя нигде больше и готов был умереть, но не сдвинуться отсюда. Сам Руслан испытывал иные чувства. Он все больше ловил себя на мысли, что ненавидит здесь все, устал от злобы и крови, сковавшей Чечню арктическим льдом. Сколько раз он мечтал уйти отсюда, но у него это не получалось — он был прикован к этой земле, как раб к галере.

Еще четыре года назад, когда в среднем раз в неделю его выводили на тесный двор, и на него смотрело несколько стволов, и он ждал долгожданного, страшного, но освобождающего от всех долгов и обязанностей слова «огонь», тогда он решил — если пронесет, оставит Чечню навсегда. Он здесь чужой… И уехал бы, растворился бы на российских просторах, если бы не отец, которого он никак не мог бросить Слишком он любил его. Даже не обычной уважительной любовью, как принято. Руслан ценил в отце великодушие и мудрость, которых ему самому, человеку с высшим образованием, начитавшемуся многих умных книг, не достичь никогда. И последние годы, смотря, как старость забирает с каждым днем силы дорогого ему человека, он с отчаянием понимал, что не может изменить ничего. Но отца забрала не старость — с ней еще можно смириться, даже Аллах не властен над временем. Отца забрал Хромой со своими бандитами.

Теперь у Джамбулатова не было здесь ни родных, ни дома. Дом сгорел вместе с телом родного человека. Теперь не о чем и не о ком заботиться. Он остался один. И коротал тягучие, скучные дни, поддерживаемый мыслью, что он должен сполна рассчитаться с должниками.

Но иногда, выбираясь на яркий свет и вдыхая полной грудью напоенный утренними пьянящими ароматами свежескошенной травы и цветов воздух, он вдруг будто выбирался из тесной тюрьмы своего отчаяния и тоски и ощущал, что жить все-таки стоит. Слишком величественны и прекрасны горы, слишком ласков ветер, слишком высок и красив голубой купол неба.

В своем Нижнетеречном районе Джамбулатов мог прятаться до скончания веков. Проработав здесь в милиции, а потом и в шариатской безопасности в общей сложности пятнадцать лет, он знал весь район как свои пять пальцев. Многие его здесь уважали. Многие были обязаны ему. И до сих пор, таясь в степи у людей, с которыми его связывали крепкие нити, он владел достаточно полной информацией о том, что происходит вокруг.

Так, он узнал, что смерть подручных Хромого — Вахи и Джохара — ни на кого впечатления не произвела. Все посчитали, что это шалят военные. Спецназовские группы хозяйствовали в лесах и считали себя вправе самим вершить правосудие. Два боевика с оружием, охраняющие мини-завод, с их точки зрения, подлежали безоговорочному уничтожению.

Кстати, это происшествие попало в подпольную газету «Ичкерия», в раздел «Хроника геноцида»: «Зверское убийство двух мирных жителей было совершено оккупантами в Нижнетеречном районе. Изверги предали простых крестьян мученической смерти, изрезав ножами».

О Хромом пока ничего слышно не было. Однако Джамбулатов чувствовал, что покойный Ваха говорил правду и Даудов появится здесь. Что-то влечет его сюда. И когда он придет, им надо обязательно встретиться. А там — как Аллах милосердный рассудит.

Но зато вернулись братья Мовсаровы — Умар и Султан. Джамбулатов был рад, что они вернулись. Младший, Султан, воевавший в Грозном и в Ведено, умудрился амнистироваться и теперь был как бы ни в чем не виноватым. Умар пока опасался сдаваться и, по слухам, вел переговоры с властями, чтобы те помогли ему безболезненно легализоваться. Где он прятался — Джамбулатов пока не знал, но надеялся вскоре узнать.

Сколько раз, закрыв глаза, Джамбулатов как наяву видел перед собой лицо бородача Умара, кивающего на отца и дающего приказание ныне покойному Джохару: «Убей старого пса»…

— Затопил бы печь, — сказал хозяин дома, заходя в помещение и видя, что Джамбулатов ежится, глядя завороженно на лампу.

— Вечер добрый, — приветствовал его Джамбулатов.

— Добрый, — грустно произнес хозяин, присаживаясь на стул, и вздохнул, сложив перед собой в замок тяжелые, привыкшие к работе, покрытые жесткими мозолями крестьянские руки.

— От чего в глазах тоска? — спросил Джамбулатов.

— Умар Мовсаров, шакал, забрал двух баранов.

— Умар? — подался вперед Джамбулатов. Сердце его сладко екнуло.

— Он самый. — Хозяин дома ударил руками по столу так, что лампа подпрыгнула. — Ваххабит, шайтан его забери!

— Сам пришел?

— С какими-то двумя мальчишками — я их не знаю.

— Так просто взял и забрал?

— А как они все забирают? Он в силе. Тейп сильный. Что, милиции на него жаловаться? Вот я тебе жалуюсь, товарищ майор, — кисло усмехнулся хозяин дома. — Принимай меры.

— Приму, — зло прищурился Джамбулатов. — А где он сейчас живет?

— Я так понял, в Бадри-юрте.

— А где дом?

— На окраине халупа такая. За заброшенной мечетью. Менты и военные в Бадри-юрт ездить не любят. Места слишком дремучие.

— Там раньше Синякин и его шакалы обучали пацанов, как на дороге фугасы ставить, — сказал Джамбулатов и задумчиво постучал ладонью по крышке стола, прикидывая, как добраться до Бадри-юрта. Это полтора часа езды, если вырулить на трассу. Но по трассе ему пути нет. А по проселочным пилить часа три, при этом рискуя въехать в минные поля.