Бремя тела

Ксения уже не обращала никакого внимания на пятно, продолжавшее двигаться из стороны в сторону. За каких-то пять минут, считая и предыдущую встречу с ним, Ксения успела привыкнуть к тому, что видит что-то в высшей степени странное, чего, как оказалось, не видят другие. Или не хотят видеть.

«Нет, не могу я видеть это одна, если это и в самом деле существует, — рассуждала, скользя по мокрому полу, Ксения. — Должен видеть еще кто-нибудь. А если не видит, то этого или нет вовсе, или я рискую стать в глазах других просто дурочкой, которая ловит глюки и удивляется, почему их не ловят другие. Уж лучше молчать. Молчи, Ксюша, молчи и делай вид, что все в порядке».

Складывалось впечатление, что темное пятно — а в том, что это именно пятно, а не просто тень, Ксения уже смогла убедиться — заигрывало с ней. Как только Ксения поворачивалась в сторону, чтобы не видеть его, пятно сдвигалось так, чтобы Ксения непременно обратила на него внимания. Это напоминало игру кто от кого спрячется. Ксения же чувствовала себя маленькой собачкой, которая обгрызла новый дорогущий диван своих хозяев и засовывает голову в кучу изодранной ткани и поролона, так как искренне полагает, что раз она не видит хозяев, то и они ее не замечают.

Ксения спрятала свой страх. Спрятала в намокшие под душем волосы, в согласие с тем, что говорили соседи по общежитию, в собственную отрешенность от всего того, что она видит. Если первый раз — случайность, то второй уже претендует на закономерность. Лучшее, что можно с ней поделать — просто смириться.

И Ксения смирилась. Жизнь текла в том же ритме, что и раньше, и на первый взгляд Ксения была такой же задумчивой, погруженной в себя тихоней. Она видела пятно в душевой практически всегда, чуть реже — в коридоре и в комнате. Иногда она не видела его, но знала, что оно рядом, где-нибудь в пыльном углу или за тумбочками у стены, или за пыльной батареей, с которой большими кусками отлуплялась зеленая краска, или за циновкой, заменявшей ковер на стене, доставшейся от прежних обитателей комнаты. Пятно не досаждало ей ничем, кроме своего присутствия.

— А давай загадаем желания, — предложила Надя, когда до Нового года оставалось не более получаса. — Чего ты хочешь загадать? Только вслух не говори, а то не сбудется. Загадай, под бой курантов напишешь быстренько на бумажке, бумажку съешь и запьешь шампанским.

— С чего ты взяла, что это сработает? — рассмеялась Ксения, продолжая расставлять на столе посуду. — Никогда не слышала, что для того, чтобы сбылось желание, нужно тупо разжевать какую-то бумажку! Ты меня, конечно, извини, но верится с трудом.

— А я каждый год так делаю, меня этому мама научила, — Надя стояла перед зеркалом, которое было закреплено на двери, и наводила красоту.

— И что, сбывается что-то? — с недоверием спросила Ксения. Впрочем, недоверие это относилось и к банке красной икры, которую Ксения крутила в руках, решая, как ее лучше открыть в отсутствие консервного ножа.

— Если бы это не сбывалось и вообще бы не работало, то люди бы и не заикались о таком, — Надя в последний раз поправила прическу и внимательно осмотрела свои ногти. — Ну, как я выгляжу? По-моему, неплохо, очень даже неплохо.

Ксения не расслышала ее последних слов. Она была вся в хлопотах. Первый Новый год не дома — шутка ли. Стол был почти накрыт. Ксения всегда подходила серьезно ко всему, что касалось праздников и застолий. Она была уверена в том, что если и выдался праздник, то нужно провести его как следует, другим на зависть. Не обращая внимания на скептицизм Нади по этому поводу, Ксения подготовилась так, как хотелось именно ей.

Стук в дверь отвлек ее от мыслей и заставил оставить сосредоточенность.

— Кто там? — с ухмылкой спросила Ксения.

Вместо ответа дверь открылась, и заглянул Саша, весь в снегу. Надя сразу бросилась его обнимать и отряхивать от снега. Саша был в давно не стиранном светлом пуховике с опушкой из искусственного меха на воротнике. Снимая с него пуховик, Надя чуть не опрокинула рюкзак. В рюкзаке зазвенели бутылки.

— Ты давай поосторожнее, а то всю вкуснятину побьешь, — улыбнулся Саша. — Как потом, с пола слизывать. что ли? Вообще, распиналась тут!

— Шампанское? — не скрывая своего недоумения, спросила Ксения. Она так и осталась стоять у стола, сжимая в одной руке банку икры, а в другой вилку. — Пропустили-то тебя как?

Проход в общежитие и в обычные дни был проблемой, тем более после одиннадцати вечера, когда двери закрывали и не впускали даже своих. Другой проблемой был пронос в общежитие спиртного, особенно в сколько-нибудь заметных количествах. Правда, проблемой это становилось только в те дни, когда на вахте дежурила Марина Игоревна Бурласова, местная знаменитость. Немолодая уже женщина, в телогрейке и валенках, с ожерельем из зубчиков чеснока, якобы помогающего не подхватить грипп и прочую заразу, на шее, со злобным взглядом маленькой ищейки, готовой в любой момент сделать стойку, броситься и вцепиться мертвой хваткой.

Бурласова много лет проработала охранником в женской колонии, этим и объяснялись ее хищнические повадки. Особенный нюх был у нее на спиртное: она безошибочно угадывала наличие в сумках студентов спиртного даже в тех случаях, когда бутылка была тщательно скрыта на дне пакета. К посторонним Бурласова проявляла особенно ревностное внимание. Ей казалось, что они приходят в общежитие только затем, чтобы принести выпивки или наркотиков, напиться и накуриться в чьей-нибудь комнате, а потом долго слоняться по коридорам, выклянчивая у студентов еду и деньги на обратную дорогу.

Как подметила Ксения во время своего похода в магазин тем самым утром, тридцать первого декабря, на сутки заступила дежурить как раз Бурласова. Зная о том, что к Наде должен прийти ее парень, Ксения подумала, что ему придется очень туго. Оказалось, что эти опасения были напрасными, и Саша миновал Бурласову безболезненно и без потерь — трудно было представить, чтобы Саша расстался хоть с малой частью того, что так бережно нес в рюкзаке.

— Если ты про старушенцию, то это без проблем, — хвастался Саша. За ухо у него была запихнута сигарета. — Ей надо указать ее место, вот и все. Что она там раскомандовалась? Куда хочу, туда и иду, тем более меня Надька еще утром в журнал посещений вписала.

Надя, тем временем, извлекла из рюкзака батон, пакет с конфетами, две бутылки шампанского и бутылку водки.

— Ого, — Ксения сделала такое лицо, какое делала ее мама, когда видела кого-то из родственников пьяными. — И как в нас все это влезет?

— Влезет, не волнуйся. — Саша покосился на накрытый стол, над которым несколько часов колдовала Ксения, и сглотнул слюну. — Просто когда праздник, все бухают, и вся ночь впереди, сжирается и выпивается все, что можно сожрать и…

Ксения замерла и больше не слушала его. Точнее, слушала, но ее слух словно отключился, а она сама стала одним большим взором. Это ощущение она уже испытывала, все было знакомо. И оцепенение, и страх, и бегущие по спине и рукам мурашки, и застывший взгляд. Взгляд под потолок, как раз над тем местом, где стояли Надя и ее парень. Там, под самым потолком, зависло темное пятно, такое же, какое она видела пару раз в душевой, какое изредка мелькало в коридоре и в комнате, словно прячась от нее. Теперь же оно не пряталось: висело на самом видном месте, прямо около лампы, и исчезать, видимо, не планировало.

Пятно не стояло на месте, а двигалось. Правда, заметить это движение было достаточно сложно. Но Ксения все-таки заметила. Эти движения были похожи на пульсации. Поняв это, Ксения вздрогнула.

— Эй, ты что? Что с тобой? — Ксения не заметила, что Саша уже стоял рядом. — О чем задумалась? До нового года десять минут. Будешь стоять и мечтать?

— А, да… я…

— Да ты, ты, жопой нюхаешь цветы, — передразнил Саша и взял из ее рук банку икры и вилку. — Неужели открывашки нет? Как вы здесь живете? Вроде такая деловая чика, а самого главного нет.

— Мы обычно вилкой открываем, — тихо ответила Ксения. — Что-то мне нехорошо. Открой, пожалуйста, а то у меня ничего не получается. Стою, пытаюсь открыть, но не выходит.