Страница 8 из 8
У них были свои счеты: подвыпивших и вошедших в кураж своих гостей он непременно выпроваживал и, усаживая к извозчику, велел непременно везти к мадам Паниной, в салон. Здесь гостям были рады всегда. В круг Велицкого и его семьи случайные люди не входили. В худшем случае это были мелкие купчики, разбогатевшие и кичившиеся этим лавочники, и их подросшие сыновья. Но встречались и отпрыски советников министерства, которые были не прочь продолжить кутеж в обществе прекрасных дам, не обделенных манерами и умом. Их привозили к ним мертвецки пьяными, замерзшими по дороге. Они оттаивали и засыпали, а наутро были готовы отдать последнее, чтобы забыть о том, что произошло, о том, где они проснулись и с кем. Самое удивительное, что уже вечером или на следующий день эти гулящие снова появлялись в доме Велицких, будучи совершенно, до глубины души убежденными в мысли, что Василий Велицкий к этому их маленькому пикантному приключению не имеет никакого отношения. И даже попав под чары мадам Паниной во второй или в третий раз, никто не предпринимал попыток логически связать пребывание у Велицких, обильное возлияние с пробуждением где-то в незнакомом месте во Вшивой слободе. Да и почему незнакомом?
— Право, Василий, вы умеете разбираться в людях, понимаете, чего им нужно, — мадам Панина сидела на самом краешке стула, сложив руки и поглядывая на Велицкого, наливавшего себе вторую рюмку. — А ваши гости, с ними всегда так интересно! Признаюсь, мне удалось завести пару весьма интересных знакомств, несомненно, полезных.
— Я рад, — ответил Василий и поморщился, водка показалась ему какой-то слишком крепкой. — Искренне рад. Но, ближе к делу.
— Ах, Василий, вы такой нетерпеливый! — Панина щелкнула пальцами.
Она встала, прошлась, боязливо взглянула на дверь, нет ли там кого, затем прислушалась и, почти крадучись, оказалась у бюро темного дерева с резными, кривыми, будто уродливыми ножками. Быстро выдвинув верхний правый ящик, Панина спокойно достала оттуда три ассигнации, что-то пробормотала себе под нос, и столь же нервно ящик задвинула.
— Вот, месье Василий, ваши тридцать рублей и моя бесконечная благодарность, — Панина снова уселась на стул, не заботясь о том, что сделала это как-то неуклюже. — А ваш друг, любопытно, кто он?
В обществе Велицкого Панина чувствовала себя раскованной. Все, что было между ними, осталось далеко в прошлом. Но малая толика трепета друг перед другом все равно осталась, несмотря на разницу в возрасте, положение, мораль и прочие сложившиеся установки.
— Месье Василий, кто он? — повторила свой вопрос Панина.
Велицкий внимательно рассмотрел ассигнации, сложил их вчетверо и сунул в карман пиджака.
— Да будет вам известно, — начал Василий, поправляя манжеты, — что Андрей сын министерского советника по каким-то медицинским делам. Впрочем, нет, флотским. Все эти бесчисленные советники у меня в голове перемешались. Как вспомню, сколько их по свету ходит, так и забываю, кто, откуда и чем ведает. С Андреем мы учимся в университете.
— О, месье Василий, восхищаюсь вашей тягой к ученью! — Панина вдруг осеклась. — Покуда месье Андрей там с Машенькой забавляются, о главном скажу вам. Я велела Дмитрию, извозчику, он живет тут недалеко, по вечерам быть у вас и следить, при случае сподобить гостям. Сказала, что не обижу. Но трезвых пусть не везет, мороки с ними не оберешься. Давеча было…
Панина прислушалась. Сверху доносился какой-то шум. Велицкого этот шум тоже смутил. Все стихло, потом по лестнице затопали чьи-то босые ноги. Вбежала Машенька, босая, в одной нижней рубахе, с рассеченной губой.
— Представляете, maman, он… я… а он с размаху мне! И это после всего! — Маша вдруг сообразила, что Велицкий смотрит на нее в упор, одним прыжком оказалась у окна и спряталась за тяжелую красноватую гардину. Одутловатое лицо ее от негодования и стыда налилось краской, она готова была разрыдаться.
Панина в ярости вскочила.
— Месье Василий, вы ручались, что все будет…
— Я ни за что не ручался, более того ни за кого! — Велицкий смотрел то на Панину, то на ее дочь, силясь понять, что произошло.
Андрей тем временем оделся и невозмутимо направился по лестнице вниз, имея в намерениях быстро найти пальто и уйти из этого дома. Дочь Паниной взбесила его. Он предался сладострастию, превозмогая чувство отвращения, не дававшее ему покоя. Грузная, с заплывшим лицом и улыбкой, выражавшей лишь пустоту — нет, Андрей старался на нее не смотреть. Страшное желание возникло в нем: ему вдруг захотелось, чтобы на месте вызывавшей отвращение Машеньки была его сестра.
«Что за штука? Безумие! Нет, не безумие! Она давно напрашивалась, ходила вокруг да около. Теперь я понимаю, к чему это все было. Она определенно желает этого», — Андрей даже прикусил губу.
— Месье Андрей… — простонала Маша.
Андрей взглянул на нее — секунду подумав, он размахнулся и со всей силы ударил ее по лицу. Она замерла, схватила наброшенную на изголовье рубаху, медленно сползла с кровати. Капельки крови из разбитой губы ставили на белой ткани темные, почти черные точки.
Когда Андрей спустился вниз, взглядами встретились все четверо: Маша засопела носом и спряталась за гардину, Панина стояла побледневшая, Велицкий хлопал глазами и пытался сообразить, что заставило Андрея совершить то, что он совершил. Даже после обидных проигрышей в карты Андрей так себя не вел.
— Андрей, как так… как мог? Прощения, на колени! — Велицкий постепенно повышал голос. — Я для тебя на все готов, а ты меня… нас… так…
Андрей был невозмутим, натягивал пальто.
— Чернь, просто чернь, — бросил он.
— Как вы можете, месье Андрей? — Панина испугалась и говорила с трудом, — Машенька, посмотри на этого изверга!
— Прощайте, — Андрей дернул дверь, повернул ручку, в голову ударил морозный воздух, который хотелось вдыхать полной грудью, чтобы освободиться от того груза, который был нанизан на стержень души атмосферой дома Паниной, ее персоной.
В полной темноте он зашагал, напрягая память и вспоминая дорогу, обратно, по направлению к Невскому. Откуда-то справа, из-за ровных рядов домов, прорвался звук паровозного свистка — Николаевский вокзал был совсем рядом. В кабаке все еще было шумно. В маленьком окне мелькали фигуры. Андрей вошел внутрь. После роскоши особняка Велицких бросилась в глаза убогая обстановка и немногочисленная публика, ничего общего не имевшая с той, с которой привык общаться Андрей. Стояла страшная вонь.
— Барин, дай копеечку, — к ногам Андрея бросился грязный мужик с длинной бородой, одетый в такие лохмотья, что трудно было понять, какой предмет гардероба в прошлом они собой представляли.
Андрей молчал, старался никого не замечать. После первого же стакана ему померещилось на миг, что там, в уголке, у окна сидит Татьяна, посмеивается и кутается от холода в свой длинный шерстяной платок, доставшийся от матери. Андрей взмахнул рукой. Второй стакан водки обжег горло. У стены сильно коптила толстая свеча. Образ сестры на этот раз навеяло Андрею дрожание и подергивание ее пламени.
«Что она мне сделает? Да отец ей просто не поверит, мало ли о чем сплетничают бабы, выдумывают небылицы», — подумал Андрей и снова взмахнул рукой.
Он выгреб из кармана горсть мелочи и высыпал прямо на грязный стол, за которым сидел. Монеты зазвенели, несколько покатилось и упало на пол. Выходя, Андрей зачем-то погрозил кулаком тому мужику, что просил у него на выпивку, мол, ты еще посмотришь, какой я.
Покачиваясь и с трудом переставляя ноги, Андрей плелся к Невскому, к «першпективе», что издалека видна была благодаря ровному свету фонарей. Сознание перемешивало мысли, картины, какие-то обрывки фраз, переставляло и перекладывало их как игральные карты.
«Деньги взять у отца. А Таньке он говорит: «Что изволите?». У меня бы спросил. Нет, к Велицким с пустыми карманами являться нельзя. Выиграл он в карты, видите ли, потащил в богадельню мадам Паниной. Видел я эту мадам и ее дочь, да глаза бы мои не глядели. Это ты виновата! Слабовольный я, что вчера позволил ей насмехнуться над собой, своей слабостью. Видите ли, выпить мне нельзя. Так! Как я мог забыть! Отец ей дает почти столько же денег, сколько и мне. Так вот что ты хранишь в этой шкатулке. Безвкусица. А еще повторяешь: «Не трогай, это мамина шкатулка». Как бы не так! Ты у меня дождешься. Я ничего тебе не сделал, но сделаю, определенно! Ты не смеешь смеяться над моими слабостями. Я силен, еще как силен. А ты все подмигиваешь мне, нарываешься, испытываешь терпение. Да мужчина я или нет! Сильный, уверенный, надежда отца».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.