Возвращение в Афродисиас

Я прочитал, краснея. Преподала урок. Перевернул записку. Больше она ничего не написала. Осмотрел номер. На кровати лежали мои трофеи. Глиняная маска, сеточка Гефеста, свирель, фигурка Афродиты, подвязка чулка Анастасии. Ho

Послесловие

…Я сразу же позвонил портье. Нет, он не видел, как выходила госпожа. Она вообще не в учетной записи, номер снят на меня, как на представителя фирмы. Позвонил в аэропорт Анталии. Нет, такая не вылетала. В стамбульском международном аэропорту пассажирка с такой фамилией тоже не зарегистрирована. Глупо, но я позвонил и в морской порт. Нет, нет, нет. Наверное, спряталась где‑то, решила проучить. Потомить перед возвращением. Я решил ждать. Просидел в номере еще сутки. Она не возвращалась. Вышел прогуляться, отдал ключи портье, велел пустить девушку в номер. Гулял до ночи, специально оттягивал возвращение. Нашел, все‑таки амфитеатр, только тот оказался стадионом. Пробежался пару кругов. Получил венок от Аполлона. Вернулся, усталый, в сумерках. Провожала сама Афродита, усталой пастушкой, замотанной с ног до головы в черные платки, гнала по дорожке коз. Пропустила меня. Я поздоровался, она не ответила. Козы прыгали, колокольчики звенели. Забрал ключи на стойке. Нет, дама не возвращалась. Кстати, какая дама? Это был уже портье из другой смены. Я пожал плечами. Ждал еще неделю. Оставлял ключи, уже не предупреждая — они все знали, — и шел гулять по Афродисиасу. Разглядывал статуи за стеклом музейных щитов. Обедал в кафе при кассе с билетами. Совершал моцион. Сидел на холме, глядел, как заходит Солнце. Кормил котов. В номере глядел на огоньки далекой турецкой деревушки. Они гасли, я сидел у окна, не выключая света в номере, и молча смотрел на свое отражение. На седьмой день побрел в деревню, нашел магазинчик, купил несколько бутылок дрянного виски, и постарался найти приключений. Сел в кафе, заказал чаю, и завел разговор о шести русско‑турецких войнах. Народ попался мирный, крестьяне об этом и не слышали. Что, правда, была война с русскими? Попробовал зайти с другой стороны. А вот геноцид 1913 года, что они по его поводу думают? Еще, говорят, Ататюрк умер от цирроза печени. А они его мумии поклоняются… Кстати, говорят, у турок кроме футбола и нет ничего за душой… Еле раскочегарил. Завелись, налетели толпой. Я вскочил, разнес стул о парочку нападавших. С наслаждением бил и подставлял лицо под удары. Один — сбоку — оказался настолько быстрым, что я и уклониться не успел. С облегчением потерял сознание. Пришел в себя в номере. Как ни странно, даже без особых повреждений — ссадина на щеке, да синяк на виске. Голова кружилась, тошнило. Не столько от побоев, сколько от похмелья. Всю ночь блевал в раковину в ванной. Кровью и воспоминаниями. Утром искупался, пришел в себя. В дверь постучали. Я открыл, в коридоре стоял, серьезный, водитель. Держал в руках чемодан. После сборов я, смущенно буркнув что‑то на прощание в гостинице — следили враждебно, знали, что напился и подрался в деревне, — уселся в автобус. Шофер, понимающе поглядывая, повез меня в Анталию. Там следовало давать отчет. Представители компании, капитан Орхан — за поимку маньяка он получил повышение — кое‑кто из Министерства туризма, консультант местных властей. Целая комиссия! Пришлось повторять историю еще раз. Исчерпывающе. Допрос длился почти день. Под конец они переглядывались, смущенные. Получилось невероятное стечение обстоятельств. С явным криминальным душком, но совершенно без криминальной составляющей. Преступления без преступников. Все происходило, словно по воле Рока. Прямо Эллада какая‑то! Решили, во избежание скандала, дело замять. Дали в сообщения агентств новость о том, что автобус с русскими туристами, заехавший на территорию Сирии, попал под обстрел, и оказался буквально разорван в клочья. Все остались довольны. На поездку выправили другие документы. По ним никого в автобусе, кроме меня, не было. И Насти, получается, тоже. Когда я попробовал поискать ее в списках отбывающих из аэропортов Турции, мне позвонил майор — он прямо взлетал по карьерной лестнице! — Орхан, и посоветовал возвращаться домой. Сезон кончился, дружище, сказал он, смеясь. На средиземноморском побережье делать больше нечего.

Я выкинул белый флаг, когда узнал, что и в телефонной книге Нижнего Новгорода девушки с такой фамилии не существует. Собрал вещи, вызвал трансфер. Прошел досмотр в аэропорту Анталии, купил в «дюти‑фри» пару бутылок экзотического алкоголя, игрушечный самолет «Турецких авиалиний» для сына, и коробку конфет для дочери. В сером Кишиневе вышел из аэропорта в шортах и замерз, попав под мелкий ледяной дождь. Таксист смотрел, как на безумца. Девять градусов выше ноля, двенадцатое ноября. Мелькал за окном Кишинев, я молчал на заднем сидении. Машина притормозила у дома. Дождь закончился, тучи расступились. Наверху, в просторной мансарде с витражными окнами, — мансарде, возвышающейся над парком башней черного дерева, — встретила меня жена. Мы помолчали, все и так было понятно. Я обнял ее неловко, и посмотрел, словно на чужую. Она улыбалась смущенно. Как странно на тебя смотреть… Как будто с незнакомцем встретилась, сказала она. Так всегда после разлуки. Как после болезни. Смотришь на свои руки, словно на чужие. Никак не привыкнешь к телу. Душа ведь почти покинула его. Дети в парке гуляли с няней. Я встал у окна. Глядел вдаль. Где я сейчас? Никакой Молдавии нет. Никакой Земли нет. Никакого «я» нет. Существуют лишь иллюзии. Они колышутся водорослями на дне моря. Великого океана Вселенной. Его волны плещут в наш дом синим небом. В окно постучали. Это дубовый лист, сорвался с ветви, и колотился в стекло туристом, опоздавшим на завтрак. Начался первый в этом году листопад.

Конец

Апрель 2012 — октябрь 2013

Афродисиас — Кишинев

© Владимир Лорченков